Вопрос прозвучал как выстрел в тихой гостиной. Я замерла с чашкой чая в руках, ощущая, как горячая жидкость обжигает пальцы. Это был не первый визит к свекрови. Каждое воскресенье последние три года мы с Андреем приезжали в этот опрятный дом на окраине города.
Каждое воскресенье – одни и те же разговоры о погоде, о работе, о ценах. И каждое воскресенье – едва уловимые намёки, которые сегодня превратились в прямой вопрос.
— Что-что? — переспросила я, надеясь, что ослышалась.
Вера Николаевна поставила свою чашку на блюдце с характерным звоном. У неё всегда был этот фарфоровый сервиз с золотой каймой, доставшийся ей от матери. «Семейные ценности должны передаваться из поколения в поколение», — часто повторяла она.
— Я спросила, не бесплодная ли ты, — она произнесла это с той же интонацией, с которой обычно интересовалась, добавить ли мне сахар в чай. — Три года брака. Это достаточный срок. Мои подруги уже нянчат внуков, а я... — она сделала паузу, — я даже не знаю, чего ждать.
В её голосе слышалась не только претензия, но и нечто другое – уязвимость?
— Вера Николаевна, — начала я, осторожно подбирая слова. — Мне кажется, это слишком личный вопрос.
— Личный? — она слегка приподняла бровь. — Какие могут быть личные вопросы в семье? Мы же одна семья, разве не так?
Семья. Это слово всегда звучало из её уст как приговор, как нечто такое, что нужно было заслужить. И за три года я так и не смогла пройти этот невидимый тест на соответствие.
— Андрей говорил, что вы хотите детей. Почему же их нет? Карьера? Или... проблемы?
Каждое её слово было как камень, брошенный в меня, словно в Сурайю.
В этот момент на пороге появился Андрей с яблочным пирогом в руках. Его глаза сразу уловили напряжение.
— Всё в порядке? — спросил он, переводя взгляд с меня на мать и обратно.
— Конечно, сынок, — улыбнулась Вера Николаевна. — Мы просто разговариваем. Женские темы.
Андрей поставил пирог на стол и неуверенно улыбнулся. Я видела, как он колеблется: с одной стороны — жена, с другой — мать. Вечный выбор, вечный конфликт.
— Может быть, поговорим о чём-нибудь другом? — предложил он, усаживаясь рядом со мной. — Как продвигается твой ремонт в спальне, мама?
— Ремонт подождёт, — отрезала Вера Николаевна. — А вот биологические часы Катерины — нет.
Я почувствовала, как рука Андрея напряглась рядом с моей.
— Мама, — его голос стал ниже, предупреждающий тон, который я так редко слышала. — Давай не сегодня.
— А когда, Андрюша? — её голос звучал почти умоляюще, что было совсем нехарактерно для неё. — Когда мне можно будет поговорить о том, что меня действительно волнует? О моём будущем внуке или внучке?
Я смотрела на своего мужа. Три года мы вместе проходили через это: бесконечные визиты к врачам, анализы, процедуры, надежды и разочарования. Три года мы держали это в тайне, защищая наше хрупкое право на приватность. И теперь всё раскрывалось вот так — за воскресным чаепитием.
— Вера Николаевна, — я наконец нашла в себе силы заговорить, — мы с Андреем...
— Катя, не надо, — перебил меня муж, сжимая мою руку под столом.
— Нет, я хочу сказать, — твёрдо произнесла я, глядя прямо на свекровь. — Вы имеете право знать.
Я сделала глубокий вдох. В конце концов, сколько можно прятаться?
— Мы пытаемся завести ребёнка уже два с половиной года. У нас... у нас есть определённые сложности.
Лицо Веры Николаевны изменилось. На секунду — всего на секунду — я увидела в её глазах что-то похожее на сочувствие. Но оно быстро сменилось привычным выражением превосходства.
— Я так и знала, — сказала она, кивая каким-то своим мыслям. — И что говорят врачи? В чём проблема?
Андрей резко встал из-за стола.
— Мама, хватит. Это не допрос.
— Я просто хочу помочь, — защищалась она. — У Людмилы Петровны невестка тоже не могла забеременеть, но они нашли хорошего специалиста в Москве, и теперь...
— Нам ни к чему слушать истории про какую-то невестку Людмилы Петровны! — повысил голос Андрей. — Мы взрослые люди и сами разберёмся.
Я оказалась как между молотом и наковальней: с одной стороны муж, защищающий нашу частную жизнь, с другой — свекровь, уверенная в своём праве всё знать.
Раньше, ещё до замужества, я даже уважала Веру Николаевну. Она ведь столько смогла: одна вырастила Андрея после того, как овдовела, добилась успехов на работе, никогда не теряла лица. А сейчас вся эта её твёрдость работала против меня.
— Я хочу простой воды, — сказала я, вставая из-за стола.
На кухне я прислонилась к холодильнику и закрыла глаза. Снаружи доносились приглушённые голоса Андрея и его матери. Я не хотела слушать, но слова все равно долетали до меня:
— ...она не подходит тебе, если не может...
— ...как ты можешь говорить такое...
— ...я просто беспокоюсь о тебе, о вас...
— ...это наше дело, мама, только наше...
Я открыла кран с водой, чтобы заглушить их разговор. Как же я устала. Устала от ежемесячных разочарований, от сочувствующих взглядов гинеколога, от тайн и недомолвок. Устала притворяться, что всё в порядке, когда внутри что-то умирало с каждым отрицательным тестом.
Дверь на кухню открылась. Вошла Вера Николаевна. Она выглядела не такой уверенной, как обычно.
— Катя.
Я молча налила себе стакан воды.
— Катя, я хотела бы поговорить с тобой. Наедине.
Я развернулась к ней, ожидая нового удара. Но вместо этого увидела, что руки Веры Николаевны сильно дрожат.
— Андрей рассказал мне... некоторые подробности, — она говорила тихо, почти шёптала. — Я не знала, что всё так серьёзно.
— А что вы думали? — спросила я, не в силах сдержать горечь. — Что мы просто строим карьеру? Не хотим обременять себя детьми?
Она медленно опустилась на стул у кухонного стола.
— Я не знаю, что я думала. Наверное, я просто... боялась.
— Боялись? Чего?
— Что вы не хотите детей. Что мой род, наша семья... — она замолчала, подбирая слова. — Я всегда представляла, как буду нянчить внуков. Это... это было моей мечтой после того, как Серёжи не стало.
Я впервые слышала, чтобы она называла своего ушедшего мужа уменьшительным именем.
— Мне было двадцать семь, когда родился Андрей, — продолжила она. — Серёжа погиб, когда мальчику было пять. Я больше не вышла замуж. Не смогла. Может быть, это было ошибкой... — она посмотрела куда-то в пространство. — Андрей рос без отца, без братьев и сестёр. Только я и он. Я всегда мечтала о том, что когда-нибудь наша семья станет больше.
Я взглянула на неё и увидела не вредную свекровь, нет. Я увидела одинокую женщину, цеплявшуюся за единственную связь с будущим — своего сына и предполагаемых внуков.
— Вера Николаевна, — начала я мягче, — мы тоже хотим детей. Очень хотим. Но не всё так просто.
— Я знаю, — она кивнула. — Теперь знаю. Андрей сказал, что у вас... у тебя... сложности.
Я почувствовала, как краска заливает мои щёки.
— Не только у меня, — ответила я. — У нас обоих. У меня — гормональный дисбаланс, у Андрея — пониженная подвижность сперматозоидов. Врачи говорят, что шанс есть всегда, нужно время, вера и, возможно, ЭКО.
Я никогда даже представить себе не могла, что буду обсуждать такие интимные подробности со своей свекровью. Но сейчас это показалось мне правильным.
— ЭКО... — повторила она задумчиво. — Это дорого, наверное?
— Достаточно дорого, да. Мы копим деньги.
Она внезапно встала.
— У меня есть сбережения. Я хотела путешествовать, когда выйду на пенсию, но... это может подождать.
— Нет, — я покачала головой. — Мы справимся сами.
— Не будь такой гордой, — её голос вернулся к привычным командным ноткам. — Это для моего внука или внучки. Не для тебя.
И в этот момент я поняла, что, возможно, мы с Верой Николаевной не сильно и отличаемся. Обе упрямые, обе скрывающие свои настоящие чувства за внешней бронёй.
В дверях кухни появился Андрей. Он выглядел настороженным, готовым вмешаться при первых признаках конфликта.
— Что тут у вас? — спросил он.
Мы с Верой Николаевной переглянулись.
— Всё... сложно, — ответила я честно.
— Мы разговариваем.
Андрей прислонился к дверному косяку, не зная, стоит ли ему входить.
— И о чём же вы разговариваете?
— О том, каким сложным иногда бывает путь к материнству, — ответила его мать. — И... о том, как важна поддержка семьи.
Я видела, как удивление появилось на лице мужа. За три года брака я выучила все его выражения: вот это означало крайнюю степень изумления.
— Андрей, дорогой, — продолжила Вера Николаевна. — Я знаю, что бывала... слишком настойчивой. Но я просто хочу быть частью вашей жизни. Я не хочу быть той свекровью, которую ненавидят.
— Мама... — начал Андрей.
— Нет, дай мне закончить, — она подняла руку. — Когда ты женился на Кате, я боялась, что потеряю тебя. Что ты станешь чужим. И вместо того, чтобы принять Катю, я... я пыталась доказать, что она не достаточно хороша для тебя. Это было глупо и эгоистично.
Я смотрела на свою свекровь и не узнавала её. Где была та "стальная" леди, которая никогда не признавала своих ошибок?
— Я не прошу прощения, — добавила она, словно прочитав мои мысли. — Я просто хочу, чтобы мы начали заново. Все трое. Как семья.
Андрей подошёл к нам и взял нас обеих за руки.
— Это будет не просто, — сказал он. — У нас слишком много... недомолвок.
— А важное и не бывает простым, — ответила его мать.
* * *
Шесть месяцев спустя я сидела в кабинете гинеколога. Одна. Андрей был в командировке, и я не хотела его беспокоить очередным визитом к врачу. Таких визитов было уже так много.
— Катерина Алексеевна, — доктор Савельева просматривала результаты анализов. — У меня для вас новости.
Я приготовилась к очередному списку рекомендаций, к новым препаратам, к новым надеждам, которые, скорее всего, разобьются о суровую реальность.
— Вы беременны.
Мир вокруг меня замер.
— Повторите, пожалуйста.
— Беременность, четыре недели, — она улыбнулась. — Поздравляю.
Я вышла из клиники в странном состоянии невесомости. Звонок Андрею я решила отложить — хотела сообщить такую новость лично. А вот Вера Николаевна... За последние полгода мы действительно сблизились.
Не стали лучшими подругами, конечно, но научились уважать границы друг друга. Она больше не задавала бестактных вопросов, я перестала видеть в ней врага. Мы даже иногда встречались вдвоём — выпить чаю, сходить по магазинам.
Я достала телефон и набрала её номер.
— Вера Николаевна? Это Катя. Я могу сегодня заехать к вам? У меня есть новости.
* * *
Мы сидели на той же кухне, где полгода назад начался наш настоящий разговор. Вера Николаевна смотрела на меня выжидающе.
— Что-то случилось? — спросила она. — Ты меня заинтриговала по телефону.
Я достала из сумочки маленький конверт и протянула ей.
— Что это? — она недоуменно взяла его в руки.
— Откройте.
Внутри были крошечные детские носочки, которые я купила по дороге домой из клиники, и записка: «Бабушка, жди меня в ноябре».
Вера Николаевна смотрела на носочки, на записку, потом на меня. Её глаза наполнились слезами.
— Катя... это правда?
Я кивнула, чувствуя, как собственные глаза увлажняются.
— Четыре недели. Андрей ещё не знает, он в командировке.
Она встала и приобняла меня.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что сказала мне. Что доверилась.
Когда мы отстранились друг от друга, я заметила, что она выглядит смущённой. Это выражение совсем не шло ей.
— Я знаю, что была... не самой хорошей свекровью, — сказала она. — И я не могу обещать, что буду идеальной бабушкой. Я всё так же упряма и своенравна. Но я обещаю, что буду любить этого ребёнка. И... постараюсь уважать ваши решения как родителей.
Я улыбнулась.
— Я тоже не идеальна, Вера Николаевна. Я тоже упряма и иногда слишком горда. Но, знаете... возможно, именно поэтому мы сможем понять друг друга.
Она кивнула, и в её глазах я увидела что-то новое — признание. Не как невестки, не как жены её сына, а как женщины. Как равной.
— Интересно, кто это будет? — спросила она, — мальчик или девочка?
— Не знаю, — я пожала плечами. — Но, честно говоря, мне всё равно.
— Мне тоже, — призналась она. — Я просто хочу, чтобы у вас обоих было всё хорошо, — она осторожно коснулась моего живота.
В этот момент, сидя на кухне с женщиной, которую совсем недавно я считала главной вражиной, я поняла одну простую истину. Семья — это не просто гены. Это сложная система взаимоотношений. Система, которая может причинять боль, но также и исцелять. Система, требующая постоянной работы, уступок и честности.
Наш малыш, кем бы он ни был, родится в семье со своей историей, своими традициями, своими слабостями и силой. В неидеальной, сложной, настоящей семье.
Вечером, когда позвонил Андрей, я сказала, что у меня для него сюрприз, когда он вернётся.
— Хороший сюрприз? — спросил он с надеждой в голосе.
— Самый лучший, — ответила я. — Правда, твоя мама уже знает.
— Моя мать? — удивился он. — И она не проболталась? Это что-то новенькое.
— Наверное, мы все меняемся, и это к лучшему.
Ещё читают: