Это правило появилось у меня не просто так. После развода три года назад я поклялась себе держать профессиональную дистанцию – слишком хорошо знала, как больно, когда смешиваешь личное и работу. Бывший муж был моим коллегой-психотерапевтом, и наш развод стал достоянием всего профессионального сообщества.
Сейчас я стою у окна своего кабинета, рассматривая ночные огни города, и понимаю – история повторяется. Только теперь все намного сложнее.
"Соня, ты же понимаешь, что это непрофессионально?" – голос моей лучшей подруги и по совместительству коллеги Марины звучит в голове укоризненно. Она единственная, кому я рассказала о своих чувствах к клиенту.
Все началось три месяца назад. Обычный вторник, я только что закончила сложный сеанс с подростком и готовилась к последней консультации.
- София Андреевна, к вам мужчина на первичную консультацию, – моя ассистентка Лена протянула карточку. – Выглядит немного потерянным, хотя костюм явно от Brioni.
Я усмехнулась – Лена всегда подмечала такие детали. После развода с мужем-альфонсом она стала экспертом по "дорогим мужчинам", как она их называла.
Взглянув на карточку, я прочитала: "Александр Романов, 37 лет". Что-то в этом имени показалось знакомым, но я не придала этому значения.
Когда он вошел, я почувствовала легкий укол узнавания. Это лицо... Точно! Три года назад его фото было во всех деловых журналах – молодой финансовый гений, создавший успешный инвестиционный фонд. Помню, как Игорь, мой бывший муж, с завистью комментировал его успех: "Везет же некоторым – и деньги, и жена-красавица".
Жена... Я вспомнила продолжение той истории. Его супруга погибла при загадочных обстоятельствах, но тогда я не следила за подробностями.
- Присаживайтесь, – я указала на кресло напротив, стараясь не показать, что узнала его. Профессиональная этика превыше всего.
Он опустился в кресло с какой-то нехарактерной для успешного бизнесмена неуверенностью. Его глаза – темно-серые, с затаенной болью – казались слишком живыми на бледном лице.
- Что привело вас ко мне? – стандартный вопрос, начало любой консультации.
Он помолчал, разглядывая свои руки, потом поднял взгляд:
- Я убил человека. Точнее, не спас, когда мог. И теперь не могу с этим жить.
Я напряглась. За семь лет частной практики привыкла к разным историям, но такое начало было необычным. Особенно от человека его статуса.
- Расскажите подробнее, – мой голос оставался профессионально спокойным, хотя внутри все сжалось.
- Это случилось год назад. Я ехал на деловую встречу. Поздний вечер, пустая дорога. И вдруг – авария впереди. Свежая, машина в кювете...
Он замолчал, и я заметила, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих подлокотники кресла.
- Продолжайте, – мягко поддержала я.
- Я остановился, подбежал... Там была женщина за рулем, без сознания. Я вызвал скорую, но... не остался ждать. Спешил на важную встречу. Думал – они справятся. А утром узнал из новостей – женщина умерла. Потеря крови.
В кабинете повисла тяжелая тишина. Я пыталась собраться с мыслями, когда он вдруг добавил:
- Знаете, что самое ужасное? Это было ровно через год после смерти моей жены. День в день.
Вот оно что. Я вспомнила светскую хронику трехлетней давности. Его жена, известная галеристка Елена Романова, погибла в автокатастрофе. Машина сорвалась с горной дороги в Италии. Ее тело нашли только через два дня.
- Как вы справлялись с первой потерей? – осторожно спросила я.
Он горько усмехнулся: - Никак. Работал сутками. Открывал новые фонды. Покупал компании. Пытался заполнить пустоту деньгами и властью. А потом... потом случилась та авария. И все рухнуло.
Я смотрела на него, пытаясь понять – действительно ли его мучает именно та смерть, или это триггер, запустивший непрожитое горе по жене.
- София Андреевна, – он впервые назвал меня по имени, – я ведь знаю, кто вы. Читал ваши статьи о посттравматическом синдроме. Поэтому и пришел именно к вам.
Я напряглась. Обычно, когда клиенты признаются, что изучали меня заранее, это настораживает. Слишком велик риск переноса.
- И что вы хотите от нашей работы?
- Научиться жить заново. Потому что то, что я делаю последний год – это не жизнь. Это существование с постоянным чувством вины. Двойной вины.
В его голосе было столько боли, что я почувствовала, как сердце сжимается. Нет, Соня, одернула я себя, только не эмпатия. Помни о профессиональных границах.
- Хорошо, – я достала ежедневник. – Предлагаю начать с двух сессий в неделю. Вторник и пятница, в это же время. Подходит?
Он кивнул, и я заметила, как чуть расслабились его плечи. Видимо, боялся отказа.
- И еще, – добавила я, – будет домашняя работа. Вы готовы к этому?
- Я готов к чему угодно, лишь бы снова начать спать по ночам, – он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
Когда он ушел, я долго сидела, глядя в окно. Что-то в этом человеке цепляло. Может, эта смесь силы и беспомощности? Или то, как он пытался держать лицо, рассказывая о своей боли?
- Эй, подруга, ты еще здесь? – в дверь заглянула Марина. – Пойдем поужинаем? Я видела твоего последнего клиента... Ничего так, импозантный.
- Прекрати, – я покачала головой. – Ты же знаешь мое правило.
- Да-да, не влюбляться в клиентов, – она закатила глаза. – Между прочим, именно из-за этого правила ты уже второй год отказываешь нормальным мужчинам. Тот хирург из соседнего центра до сих пор спрашивает о тебе.
- Марин, я просто не готова. После того, как Павел...
- После того, как твой бывший сбежал с двадцатилетней практиканткой, прошло три года, – перебила она. – Может, хватит прятаться за работой?
Я молча собрала вещи. Марина права, я действительно прячусь за работой. После развода с Павлом это стало моим способом выживания. Построить непроницаемую стену из профессионализма, спрятаться за степенями и сертификатами, помогать другим решать их проблемы, игнорируя собственные.
- Ладно, идем ужинать, – сдалась я. – Только без твоих обычных попыток познакомить меня с каждым свободным мужчиной в ресторане.
В небольшом итальянском ресторанчике недалеко от центра было уютно и тихо. Марина заказала вино, я по привычке – минеральную воду.
- Знаешь, – она задумчиво крутила бокал, – иногда мне кажется, что ты наказываешь себя. За что, Сонь? За то, что не увидела измену Павла?
- Нет, – я покачала головой. – За то, что увидела, но делала вид, что все в порядке. Три месяца замечала взгляды, случайные прикосновения, его задержки на работе... И молчала. Профессиональный психолог, а собственную семью сохранить не смогла.
- А может, и не нужно было сохранять? – Марина наклонилась ближе. – Посмотри правде в глаза – вы с Павлом были несчастны задолго до той практикантки. Два психотерапевта в одной семье – это как два хирурга, оперирующих друг друга.
Я вздрогнула, вспомнив наши "профессиональные" ссоры. Как Павел анализировал каждую мою реакцию, как я выискивала подтексты в его словах. Мы превратили наш брак в нескончаемый сеанс терапии.
- Кстати о клиентах, – Марина резко сменила тему. – Твой последний сегодняшний... Это же тот самый Романов? Который...
- Да, – перебила я. – И давай не будем об этом. Ты же знаешь правила конфиденциальности.
- Ладно-ладно, – она подняла руки в защитном жесте. – Просто... будь осторожна, хорошо? У таких мужчин всегда сложное прошлое.
Если бы я тогда прислушалась к ее словам...
Следующие две недели пролетели как в тумане. Александр приходил точно в назначенное время, садился в то же кресло, и мы погружались в работу. Он оказался идеальным клиентом – внимательным, готовым к изменениям, честным в своих чувствах.
На третьей сессии он принес фотографию той женщины из аварии.
- Марина Соколова, – его голос дрогнул. – 34 года, редактор журнала. Была... А теперь я каждый месяц отправляю деньги ее дочери. Анонимно, через фонд. Девочке двенадцать...
- Почему анонимно? – спросила я, хотя уже догадывалась об ответе.
- Потому что не заслуживаю их благодарности, – он провел рукой по лицу. – Знаете, что самое страшное? Когда я увидел ее в той машине... она была так похожа на Лену. Мою жену. Те же светлые волосы, та же хрупкость... Может, поэтому я и сбежал? Испугался снова пережить...
Он замолчал, а я поймала себя на желании встать и обнять его. Непрофессионально, Соня. Очень непрофессионально.
На пятой сессии все начало меняться. Александр пришел раньше обычного, и я случайно столкнулась с ним в коридоре. Он стоял у окна, рассматривая дождливый город, и в этот момент казался таким... одиноким.
- Вы рано, Александр Николаевич, – заметила я, подходя ближе.
- София Андреевна, – он обернулся, и я заметила, что галстук на нем непривычно небрежно повязан. – Можно просто София? Когда вы так официально обращаетесь, чувствую себя школьником у директора.
- Нет, – мой ответ прозвучал резче, чем хотелось. – Давайте сохраним профессиональные границы.
- Как скажете, – он едва заметно усмехнулся. – Хотя знаете... иногда границы мешают увидеть главное.
В тот день наша сессия пошла совсем не по плану. Вместо работы с травмой мы говорили об искусстве, музыке, поэзии. Он оказался невероятно начитанным и тонко чувствующим собеседником.
- А вы знаете, что Ван Гог написал 'Звездную ночь', находясь в психиатрической лечебнице? – спросил он вдруг. – Иногда самые яркие звезды мы видим именно в темноте.
Я поймала себя на том, что улыбаюсь. Впервые за долгое время не как психолог клиенту, а как женщина мужчине.
После той встречи что-то изменилось. Я стала замечать детали: как он поправляет волосы, когда волнуется, как его глаза теплеют, когда он улыбается, как изящны его руки...
- Соня, ты влипла, – заявила Марина, когда я проговорилась о своих наблюдениях. Мы сидели в нашем любимом кафе после рабочего дня.
- Ничего подобного, – возразила я. – Просто... он интересный человек.
- Конечно-конечно, – она закатила глаза. – Именно поэтому ты последние две недели носишь свое любимое платье по вторникам и пятницам. И укладку делаешь.
- Это совпадение, – но даже для меня это прозвучало неубедительно.
- Солнышко, – Марина накрыла мою руку своей. – Я же вижу, как ты оживаешь. После развода ты была как робот – работа, дом, работа. А сейчас... сейчас в тебе снова появился свет. И знаешь что? Я за тебя рада.
- Он мой клиент, – напомнила я. – И у него серьезная травма.
- А у кого её нет? – философски заметила подруга. – Ты вот тоже не образец психического здоровья со своими стенами и правилами.
Я промолчала. Что тут возразишь, если она права?
А потом случилось то, чего я боялась больше всего. Александр пришел на сеанс другим – решительным, собранным.
- София Андреевна, – начал он, едва войдя в кабинет. – Мне нужно вам кое-что сказать.
- Слушаю вас, – я постаралась, чтобы голос звучал ровно.
- Я больше не могу быть вашим клиентом.
– Почему? – я старалась говорить спокойно, хотя сердце предательски забилось чаще.
– Потому что я нарушил главное правило терапии, – он смотрел прямо на меня. – Я влюбился в своего психолога.
Я почувствовала, как комната начинает кружиться. Такого поворота я боялась с самого начала.
– Александр, Вы пока не понимаете, это перенос. Обычное явление в терапии...
– Нет, – он резко встал. – Не пытайтесь все объяснить профессиональными терминами. Я достаточно умен, чтобы различать перенос и настоящие чувства.
– Сядьте, пожалуйста, – мой голос дрожал. – Давайте обсудим это спокойно.
– Что обсуждать? – он подошел к окну. – То, как я считаю минуты до наших встреч? Или то, как замираю, когда случайно касаюсь вашей руки? А может, обсудим, почему я впервые за три года снова начал писать стихи?
– Вы пишете стихи? – это вырвалось непроизвольно.
– Да, – он усмехнулся. – Раньше писал. Для Лены. После её смерти – перестал. А теперь... – он достал из кармана сложенный лист. – Хотите послушать?
– Нет! – я почти крикнула. – Это неправильно. Все это неправильно.
– Почему? – он развернулся ко мне. – Потому что есть какие-то правила? Или потому что вы тоже что-то чувствуете и боитесь этого?
Я молчала. А что тут скажешь, когда он попал в точку?
– София, – он произнес мое имя так мягко, что у меня перехватило дыхание. – Я знаю о вашем разводе. О том, как вас предал муж. Понимаю ваш страх. Но разве мы оба не заслуживаем второго шанса?
– Откуда... откуда вы знаете? – я похолодела.
– Профессиональное сообщество маленькое, – он пожал плечами. – Но дело не в этом. Дело в том, что я вижу в вас не просто психолога. Я вижу женщину, которая прячет свое сердце за профессионализмом. Которая помогает другим, забывая о себе. И которая боится быть счастливой.
Каждое его слово било точно в цель. Я почувствовала, как к глазам подступают слезы.
– Уходите, – прошептала я. – Пожалуйста, просто уходите.
Он кивнул и направился к двери. Но у порога остановился:
– Знаете, что самое интересное? Когда я впервые пришел к вам, то действительно хотел умереть от чувства вины. А теперь... теперь я впервые за долгое время хочу жить. И это благодаря вам.
После его ухода я не находила себе места. Металась по кабинету, перебирала бумаги, пыталась сосредоточиться на отчетах – все бесполезно. В голове снова и снова звучали его слова.
Вечером позвонила Марина:
– Соня, ты чего пропала? Может, поужинаем?
– Не могу, – мой голос звучал глухо. – Я в полной заднице, Марин.
– Так, я еду к тебе.
Через час мы сидели у меня дома. Я впервые за три года достала бутылку вина, которую хранила для особого случая. Кажется, профессиональный крах – достаточно особый повод.
– И что ты собираешься делать? – Марина внимательно смотрела на меня поверх бокала.
– А что я могу? Передам его другому специалисту. Напишу в карточке "перенос", закрою случай...
– Соня, – она перебила меня. – Хватит. Хватит прятаться. Ты же сама учила меня: иногда любовь – это просто любовь.
Я молчала, рассматривая темно-красную жидкость в бокале. Вспомнила, как Александр говорил о картинах Ван Гога, как его глаза загорались при упоминании джаза, как он однажды цитировал Бродского...
– Знаешь, – продолжила Марина, – помнишь нашу преподавательницу по этике? Она говорила: "Главное правило психолога – не навреди". Но кому ты навредишь, если позволишь себе быть счастливой?
– Себе? – это прозвучало как вопрос.
– Нет, милая. Ты уже навредила себе, когда построила эту стену после развода.
Следующая неделя превратилась в пытку. Я механически принимала клиентов, писала заключения, выступала на конференции. А в голове крутился один вопрос: "Что, если?.."
В пятницу вечером, когда обычно проходила наша сессия с Александром, я поймала себя на том, что прислушиваюсь к шагам в коридоре. Конечно, он не пришел.
Зато на столе появился конверт. Лена, моя ассистентка, сказала, что его принес курьер.
Внутри оказался билет на выставку Ван Гога и записка: "Иногда нужно просто позволить себе увидеть звезды. Даже если вокруг темно. А.".
Я смотрела на билет, и внутри что-то переворачивалась. Пять лет назад я поклялась себе никогда больше не смешивать личное и профессиональное. Пять лет строила неприступную крепость из правил и принципов.
А теперь...
А теперь я стою перед зеркалом в своей квартире, собираясь на выставку. Черное платье. Легкий макияж. Духи. Каждое движение как признание: да, я боюсь. Но еще больше боюсь потерять что-то важное.
Марина звонила утром:
– Ты идешь?
– Да.
– Слава богу! – в её голосе слышалось облегчение. – Знаешь, я тут подняла этический кодекс. Там есть пункт о прекращении терапевтических отношений. Если прошло больше месяца...
– Марин, – перебила я её, – я уже решила.
Выставка проходит в новом выставочном центре. Я захожу внутрь, сердце колотится как сумасшедшее. Первый зал, второй... И вот она – "Звездная ночь". А рядом с ней – знакомый силуэт.
– Вы пришли, – Александр оборачивается, и я вижу в его глазах то же волнение, что испытываю сама.
– Да. Правила иногда нужно нарушать.
– Особенно те, что мы придумали сами, – он улыбается и протягивает руку. – Я больше не ваш клиент, София. Уже хожу к другому специалисту. И знаете что? Он говорит, что я иду на поправку.
– Правда? – я чувствую, как уголки губ поднимаются в улыбке.
– Да. Говорит, что когда человек влюблен, он лучше справляется с травмами прошлого.
Я смотрю на "Звездную ночь". На эти невероятные завихрения красок, на эти яркие звезды в темном небе. Ван Гог написал её в самый тяжелый период своей жизни. И создал шедевр.
– Знаете, что я поняла? – говорю тихо. – Иногда самые важные вещи в жизни происходят вопреки правилам. Вопреки страхам. Вопреки прошлому.
Он берет меня за руку, и я не отстраняюсь. Впервые за долгое время чувствую – все правильно. Все так, как должно быть.
– Кофе? – спрашивает он.
– Лучше вино, – отвечаю я и вижу, как расширяются его зрачки от удивления.
Мы выходим из галереи в весенний вечер. Впереди – неизвестность. Страшно? Да. Но еще страшнее прожить жизнь за стеной из правил и страхов.
А через месяц в моем кабинете появится новое правило: "Иногда любовь важнее профессиональной этики". И пусть коллеги осуждают. Я наконец-то научилась быть счастливой. А это, пожалуй, самая важная терапия в жизни.
Вам будет интересно: