Часть 1/2
– Ты ж пойми, Альбина! Это и прописка московская, и жилплощадь. О-ох, мне б такое кто предложил в свое время!
– Не согласится он, Клав. Привередливый больно... И баб у него пруд пруди. Одна другой краше. А ты калеку ему ...
–Да знаю уж. Только что ему эти бабы? Что? А тут ... квартира у ней большая, хорошая. Родители-то – ого-го были. Хоть тоже не москвичи, из Томска они. Да вот здесь осели.
– А чё померли-то?
– Так мать-то и была больная. В мать она, видать. А отец – красавец, статный был мужчина, умный. Их любил очень. И жену, и дочь. Квартиру ему дали, а потом из-за Маши своей тут и остались они. Лечилась она в больницах постоянно. Рано отец-то ушел. А Машке – и квартира отдельная, и гараж... Дачу-то они продали. Как заболела жена, так и ...
– Ой, не уверена я, не нравится мне это... , – качала головой Альбина.
– Ну, дело ваше, – Клавдия разочарованно откинулась на спинку стула, – А она ведь и не уродина совсем. Приятная. Привыкнуть ведь ко всему можно. И не глупая, работает помощницей костюмерши в театре. Шить её ещё мать учила.
Хозяйка квартиры, в которой шел этот разговор, работница московской сети торговли, женщина пышных форм Клавдия увещевала свою гостью – приехавшую из провинции двоюродную сестру Альбину.
Сын Альбины Георгий приехал в Москву год назад. В вуз не поступил, потому как никогда и не мог учиться. Был он, в общем-то, бездарен, ленив и никчемен. Но было у него одно примечательное качество – он был очень хорош собой, умел блеснуть и знал, что нравится женщинам.
Клавдия его давно б погнала с квартиры, но мать его усердно присылала ей деньги за проживание сына, а сын практически и не водился в квартире – он уж давно то с одной бабенкой жил, то –с другой.
Клавдия, по своему, племянника любила, и очень хотела в Москве его устроить получше. Но подруг он искал ненадежных, частенько замужних, на работах не задерживался, жизнь альфонса его вполне устраивала.
И вот пришла Клавдии идея – женить родственника на соседке, одинокой девице за тридцать, на которую, как на невесту, уж точно никто не глянет. Есть причины.
И как только приехала его мать, начала работу в этом направлении.
–Идея ведь хорошая. На днях вижу в авоське – одну морковку да лук тащит. Экономит. На лекарства много тратит, жаловалась. Дорогие у нее лекарства-то. И за квартиру прилично платит, квартирка-то – не моя холупа. А знаю, деньги-то у нее на книжке имеются. Вот уверена ...
– А чего у ней за болезнь?
– Ой, да не знаю. Родилась она у них такая. Шеи нет, руки странные – пальцы короткие, хромает так, ну... будто тянет ногу одну, – Клавдия изобразила, – Но лицо-то – ниче так, только лоб большой какой-то. А волосы – так, прям, загляденье. Мне б такие. Родители ее, сколько жили, столько лечили ее. Говорили: "А то б вообще не выросла."
– Ой, батюшки!
– А чего ему, Жорику-то! С лица воду не пить. Сразу москвичом станет, а ради этого и постараться, и потерпеть можно. Знаешь, сколько терпели мы, прежде чем эту комнату заиметь? А вам бы всё на блюдечке...
– Да что ты! Что ты! – Альбина махала руками на обиженную хозяйку, – Благодарна я тебе век буду. И ему скажу, пускай... Разве против я? Только – за. Вот только его б уломать.
Но ломать никого не пришлось. Георгий понял всё сразу и пустил свои опытные чары в указанном направлении.
Долго ждать не пришлось. Соседка, особенная девушка Маша, шел которой четвертый десяток, влюбилась в Жорика довольно быстро. Ее понять было можно – в ее жизни не было ни одной, даже самой пустяковой, любовной истории. Пары теплых слов вполне хватило бы, чтоб она поплыла, а Жорик знал их куда больше.
Маша придирчиво разглядывала себя в зеркале, поднимала руками веки, разглаживала лоб. Мама ей всегда говорила, что встретит и она того, кто разглядит ее красоту.
Наверное, мама имела в виду красоту внутреннюю, душевную, потому что даже в период цветения девичества, расцвета не вышло. Маша была широкой в спине, ее тазовые кости с изъянами развивались неправильно, а грудь оставалась плоской, сколько б не глотала она таблеток специальных.
Но зато кожа ее была гладкой и шелковистой, а глаза большие с темными загнутыми кверху ресницами.
Она была инвалидом. И, как не крути, инвалидом быть ей всю жизнь.
Но вот и у нее нашелся – ее принц. Который, таки, разглядел...
– Маш, а ты уверена? Уж больно хорош, – смотрела на черно-белое фото Зинаида Матвеевна, костюмерша театральной труппы небольшого московного театра, где они работали. Было ощущение, что помощница держит портрет актера кино,– Может из-за прописки он?
Маша выдернула у нее фотку, спрятала в саквояж и обиженно продолжила глажку. Именно из-за своей неуверенности и обиделась. Только убедила себя в том, что это любовь настоящая, а тут...
– Да не обижайся ты. В тебя, конечно, можно влюбиться, но ведь ... моложе он. Да и пара ли вы?
– А кто мне пара? Квазимодо, да?
– Ну, что ты! –Зинаида уж поняла, что обидела невзначай, – Ладно, разве я против? Только осторожней будь.
– А вы на свадьбу к нам придёте? – глаза Маши, и правда, были красивыми, сейчас они светились счастьем, – Я и Лиду позову, и Зою Дмитриевну с мужем.
– На свадьбу? Придем, коль пригласишь... Ох, Машенька, ещё и свадьба будет? – вздыхала и качала головой Зинаида Матвеевна.
Машу она всегда жалела. Выросла девочка в любви и заботе, беды не касалась, жизни совсем не знает.
А Маша свадьбу хотела. Соседка тетя Клава, считай, сваха, познакомившая ее с будущим мужем, ее поддерживала.
– Давай, давай, Машенька. Первый раз ведь замуж идёшь.
– И последний, тёть Клав...
– Ну да, ну да... И мать Георгия поможет.
Свадьбу решили сыграть в Машиной квартире. Зал у нее просторный. Кое-что Маша заказала в столовой, кое-что готовить решила сама. Она сняла с книжки почти все деньги, хвасталась закупками Зинаиде Матвеевне. Та ее от расходов лишних остерегала, но Маша слушать ничего не хотела.
Немного денег подбросила и будущая свекровь. Но Клавдии высказала – зачем свадьба, коль это фарс? Вынужденно, закусив губу, отдала деньги. Пусть фарс будет с эффектами.
А Маша мечтала – хотела настоящую свадьбу, достаточно сытную и веселую. Как у всех. Как у здоровых ее подруг. И даже Зинаида Матвеевна махнула рукой: пусть, и правда, девка порадуется.
Платье Маша желала непременно белое и пышное, фату – длинную. Шить всё решила сама.
В эти дни Маша летала на крыльях. Она даже хромать стала меньше. Смотрела куда-то вдаль, мимо людей, ничего не слышала и замирала от своих мечтаний.
А вот жених много работал, и даже уезжал в командировку.
Маше его было жаль. Потому что на работе его не понимают, очень вредная начальница попалась ему. Вот, прям, убила б, до чего вредна! Поведал он невесте о своих материальных трудностях, и Маша достала из своих сбережений часть денег, отдала ему. А он ... Он был ей благодарен – хотел даже руку поцеловать, ее широкую руку с толстыми короткими пальцами. Но лишь склонился, замер и прижал руку ее к своему лбу.
Друзей у Маши было немного. Но на свадьбу свою позвала и коллег-едва знакомых. Хотелось всем кричать о своем счастье.
В пышном платье и фате она была похожа на приземистое облако. Жених – с розой в петлице и лакированных туфлях был до того хорош, что Маша пустила слезу.
Как же ей повезло!
Пускала слезу и Зинаида Матвеевна. Взгляд жениха на невесту – говорящий взгляд.
После ЗАГСа водрузились все за столы, а когда кричали "Горько", жених прикрывался фатой невесты.
– Не мухлюй, не мухлюй, в губы давай! – крикнул сосед дядя Митя.
И Жорик впился в губы Маши, и даже повертел ее, как куклу, косясь глазами на гостей – смотрите мол: легко. И ничуть не противно.
На свадьбе Маши гуляли и молодые практикантки из театра. И когда свадьба зашумела, жених оказался меж ними. Он их смешил, подливал им вино в бокалы, чокался. Они звонко заливались смехом. А потом он потащил одну из них танцевать. Жорик как будто вдруг забыл про невесту, верней уж, жену, вообще забыл – зачем он здесь.
Его одёргивала мать, стыдила Клавдия. А Зинаида Матвеевна видела, как он в подъезде отчекнул руки матери, фыркнул что-то ей в ответ и направился в квартиру. Только опять не к молодой жене, а к своим новым подружкам.
Кто-то из гостей пытался вразумить жениха, завязалась драка. Но драчунов быстро растащили.
Свадьба погудела и начала таять. Остались только самые стойкие.
А Маша ... Маша, сидела в сторонке. Потом стащила фату, ушла на кухню и начала мыть посуду, потихоньку стряхивая слезы с курносого носа.
Мать Георгия и сваха Клавдия крутились тут же, возле Марии, успокаивали ее и оправдывали жениха. От этого становилось только хуже. Мария молчала, кивала, соглашалась, ковыляла по кухне и продолжала плакать.
Наконец, разошлись все. Жорик ушел провожать гостей, был он уже изрядно выпивши. А Маша все выглядывала в окно, поджидая. Высмотрела все глаза, а потом с грустью обвела глазами свое жилище-содом, стащила свадебное платье, переоделась и направилась на его поиски.
Она бродила по ближайшим улицам без всякого плана, смотрела по сторонам, как будто Жорик мог оказаться где-то тут. Приходило осознание. Становилось больно до реальной рези в сердце.
Так и пришла она на Краснохолмский мост над каналом. Машины изредка проносились под фонарями моста, пешеходов не было. Вода внизу казалась черной, и бездной своей тянула к себе.
Маша остановилась посреди моста.
Она уж поняла, что совершила ошибку. Ночной весенний воздух разогнал туман в голове. Ей, как птице, крылья которой утонули в грязи, хотелось стряхнуть эту грязь и взлететь. Вся ее любовь – красивый фантик, в который завернули какую-то гадость.
Как права была Зинаида Матвеевна, и как стыдно теперь перед ней ...
Она наклонилась над перилами. Казалось, вот-вот полетит. И так свободно было здесь. Свободно и легко меж жизнью и смертью. Маша не умела преодолевать такие преграды, не смогла б забросить ногу. Но ей нещадно хотелось туда – как птице из клетки – на свободу. А может к маме и отцу, подальше от этой лживой жизни...
Она подпрыгнула, ещё б чуток и перевалилась вперед ...
– Э! Женщина! Вы что? Вы... Осторожно!
За плечо ее придерживал молодой высокий парень в светлой рубашке без рукава, помог спуститься.
Маша пришла в себя, огляделась – чуть поодаль стояла девушка в большом пиджаке не с ее плеча, смотрела с испугом.
– Что? Я... Нет, я не... Просто на воду засмотрелась.
– А может... – он посмотрел на подругу, как будто спрашивая разрешения,– Может Вас домой проводить?
– Нет. Я сама. Что Вы...
Девушка подошла ближе. Глаза ее были узкими, скулы – высокими.
– Возьмите, – она протянула Марии букетик белых цветов.
– Не надо, спасибо. Это же Ваши, – Маша приходила в себя.
– Возьмите, возьмите! – девушка сунула букет ей в руки, Мария вдохнула аромат,– А пойдемте с нами прогуляемся. А?
Мария показала на свою ногу.
– Я хромая. Плохо хожу...
–А мы и не спешим. Пойдёмте...
Мария ещё поотнекивалась, но все ж сдалась.
– А мы поженились сегодня, – поделилась девушка.
– Правда? Поздравляю. Вы – счастливые.
О себе Мария умолчала. Она, вероятно, чтоб убежать от своих дум, интересовалась ребятами, спрашивала о них. Оказалось, что девушка Гузель– узбечка, а парень Миша – русский. И ее родители, и его отец не одобрили брак детей. Мать Михаил потерял рано.
Свадьбы у них не было, просто расписались. Денег не было тоже. Обоим остался год до окончания учебы в вузах. Жили они в разных общежитиях, и в первую брачную ночь им просто некуда было пойти. Они гуляли по Москве, совсем не знали – как будут жить этот год до распределения, но были счастливы.
Они были так светлы, открыты и радостны сейчас, что, казалось, радость эта расточается вокруг.
Светлая история этой пары стала контрастом ее истории. Возможно, именно поэтому Мария вдруг, неожиданно для себя самой, предложила им снять у нее комнату. Родня ей уж давно говорила, что квартира ее – ее хлеб, но Мария всегда стеснялась и побаивалась чужих. А тут...
Молодожены переглянулись.
– Это провидение какое-то – что мы с вами встретились, – качала головой Гузель в удивлении, – Мы ведь как раз и говорили с Мишей о жилье. А дорого?
Они договорились о цене быстро. Потом проводили Машу до дома и расстались с ней до поры до времени.
И почему-то Маша пришла домой уже спокойная. Уснула быстро, не ожидая своего загулявшего в первую ж брачную ночь молодого мужа. Засыпая, она думала о ребятах.
Утром проснулась от стука. Продрала глаза, пошла открывать.
Ее новоявленная свекровь и сваха Клавдия пришли помочь с уборкой. Они лебезили, хвалили свадьбу, благодарили ее за организацию, ругали и оправдывали Георгия. Хором говорили, что выпил он лишнего, уснул у родственников, а утром – вызвали на работу.
– Ты уж прости его, Машенька. Мужики ведь они такие. Как дети... Семейная жизнь – штука нелёгкая. Прощать надо.
Клавдия говорила и говорила. Протирала тряпкой, снимала многочисленные клеёнки с длинного стола и говорила. Порой – сущую ерунду. И Маша всё больше убеждалась, что соседка считает ее не больно умной. Не стоит, мол, утруждаться в объяснениях – этой и так сойдёт.
– Ты теперь, считай, дочка для Альбины-то. Так слушай, что мать говорит. Мать ить плохому не научит.
– Верно-верно, – Альбина прятала глаза, хватала посуду, бежала на кухню.
– А вот с пропиской не тяните. Ведь Москва это. Сама знаешь, с пропиской-то дела Жорика сразу в гору пойдут.
– Да-да, да-да, – кивала Альбина.
– Решим. Вот сейчас брат приедет..., – тихо, не поднимая головы, ответила Мария. Она мела пол.
– Какой брат?
Обе, забыв о делах, повернули к ней голову. Маша спокойно мела и молчала. Она ещё не придумала ответ, потому что и брата-то только что придумала.
– Какой брат, Маш?
– Сводный. У отца ещё сын был от другой женщины, он моложе меня.
Клавдия упала на табурет и чуть не съехала мимо, ухватилась за стол, стол поехал. Маша поддержала ее.
– А чего ж ты не говорила? – Альбина хлопнула себя по бёдрам.
– Да отец не афишировал. Все таки ... Ну, сами понимаете.
– А чего ж брат на свадьбу не приехал?
– Далеко он. Они с женой в Узбекистане живут. Она оттуда. Вот теперь в Москву переезжают. Здесь жить будут.
– Где?
– Здесь. Это ж его отца квартира.
– Как это – здесь? Ты ж замуж вышла... Маша!
– Так ведь... Всем места хватит.
Клавдия вдруг завопила громко, раскачиваясь на табурете полным телом, размахивая руками и смеясь.
– Ох и ну...ох и ну... Родственнички на Московскую квартирку набежали. Поняла я всё. Поняла! Эх, ты! Кулёма ты, Машенька. Обманывают тебя, вокруг пальца водят. Они сейчас приедут, а потом – пропиши. А потом детей тут родют, и ты их уже не выставишь. Ха!Выставят они тебя! На это и расчет. Узбеки, они такие ... Ты ж инвалидка. Думают, легко тебя обдурить-то... Вот те и на...
Говоря это, она смеялась, держалась за живот. А потом вдруг резко поменялась в лице, сдвинула брови и продолжила уже грозно:
– Но мы не дадим в обиду тебя! Пусть не думают! Теперь ты – наша родня. Ох, ещё и поборемся! – она потрясла полным кулаком, – Понаедут ... родственнички...
– Срочно, срочно надо Жорика прописать. Чтоб понимали – есть у тебя защита, есть! – вставила свекровь.
Маша продолжала мести, беспокоилась за разбитый свадебным весельем паркет, пожимала плечами.
Она ждала квартирантов – Мишу и Гузель. Хотелось, чтоб к их приезду дома было чисто. Она любила свою квартиру. Мама старательной была хозяйкой. Она шила шторы. А кухонные – в крупную красно–белую клетку, шила уже сама Маша. И такие же подушки на стулья.
В просторном, под тридцать метров, зале стояла модная польская ореховая стенка, заполненная книгами, бар-торшер, современная тахта. Для скромной девушки, какой была Маша, квартира эта была почти шикарной. Три комнаты и просторная кухня.
Мария понимала, что обманывает тетушек, но не могла остановиться.
Жорика она уже не ждала. Её "защита" появился лишь на третий день. Винился, клялся, что больше такого не повторится и опять ругал начальство. От него пахло женскими пряными духами и сигаретами. Он спросил и о брате, но слушал ответ без интереса: жевал, смотрел в окно.
После ужина Маша включила ему телевизор. Он развалился на диване, сидел, широко расставив коленки, вот-вот задремлет. Маша ушла в спальню.
Через минуту он заглянул туда, Мария раздевалась, оглянулась.
– Маш, а мы это... Будем? Или...
– Нет, – она стянула свитер, оголяя широкую спину в белой сорочке, – Я же – калека.
Она сказала это спокойно, прекрасно понимая, что облегчает ему жизнь.
– Да? Ну ладно..., – мигом исчез, и через минуту она уж услышала его храп.
А Маша лежала и размышляла о разводе. Интересно – как это делают? Сложно ли будет?
Теперь Георгий появлялся каждый вечер. Мать его уехала домой. И теперь Клавдия носила им пирожки, и все зудела о прописке.
– Ох, молодые, прям завидую. Всё у вас впереди! Всё хорошо. Только с делами не тяните, не тяните... В паспортный-то стол когда?
– А мне ещё паспорт не вернули, тёть Клав.
И это была частичная правда. В день регистрации паспорт Маши забрали для смены фамилии. Наверное, он был готов, но Маша не спешила забирать.
Говорить с Жориком им было не о чем. Он старательно играл роль заинтересованного в браке мужа, но Маша видела, как роль эта ему неинтересна.
Она понимала, как крепко ухватились новые родственники за идею прописки в квартире и боялась перечить в открытую. Родня ее далеко, коллеги – тоже, а эти – вот. Уже залезли в ее жизнь в обуви, считая, что ею можно управлять, как глупой куклой.
Маша боялась, кусала ночами губы и слушала храп нового мужа за стеной ...
***
Иногда судьба ведёт странным путем. Но людей, с которыми пройдем мы жизненный путь, выбираем именно мы сами ... сердцем своим. Получается – из-за него всё, из-за сердца, ну, или – благодаря ему.
Предлагаю ещё истории Хореографа рассеянного для вас: