— Ты изменилась, — бросил он, не глядя в глаза.
— Это плохо? — спросила она, сворачивая мокрое полотенце.
— Ты стала другой. Какая-то неинтересная. Слишком спокойная. Одеваешься старомодно. Ты вообще себя в зеркало видела?
Уют — это хорошо, но мне хочется страсти. Хочется жить. А мы… мы живём как соседи.
Света не ответила. Она слышала это не первый раз.
Последние месяцы разговоры крутились вокруг одного и того же: "ты не такая", "я больше не чувствую огня", "я стал другим".
Он действительно стал другим. Улыбался чаще, хотя с ней почти не разговаривал.
Приходил домой позже. Телефон носил с собой даже в душ. И всё чаще пропадал "на встречах".
— У тебя кто-то есть? — спросила она однажды тихо, без упрёка.
Он пожал плечами.
— Есть. Лена. Мы начали не так давно. Я не хотел… Но с ней я чувствую себя живым. Прости, Света.
Я не виноват, что влюбился.
Он говорил это спокойно. Без драм. Будто делал заказ в кафе: "Принесите капучино и заберите мой брак".
Он собрал вещи за десять минут. На прощание добавил:
— Надеюсь, ты поймёшь. Дело не в тебе. Просто я так больше не могу.
Света закрыла дверь. Опрокинулась на диван. Чувствовала, как уходит кислород.
А потом встала, выключила плиту — горячий ужин больше был не нужен.
Первые дни были как в тумане. Она ходила по дому, как гость.
Вещей стало меньше — воздуха больше, но стало тяжело дышать. Сын спросил:
— Папа уехал в командировку?
— Да, — сказала она. — Надолго.
Она не винила Лену. Не винила себя. Сначала — просто не чувствовала ничего.
Потом стало больно. Унизительно. После 17 лет брака его влюблённость в "страсть" оказалась сильнее чем забота о сыне-подростке, общего быта, домашнего уюта.
Света не писала ему. Не просила вернуться. Хотя хотелось. Каждую ночь прокручивала:
"А если бы я стала ярче? Если бы похудела? Если бы чаще смеялась?" Но утром наводила порядок, завтракала одна и заставляла себя жить.
Прошла неделя. Потом две. Оказалось, жить одной — это не страшно.
Никто не капает на мозг, не оставляет носки под столом, не критикует ужин.
Впервые за долгие годы стало... тихо. И в этой тишине Света начала дышать.
Поменяла шторы. Сходила на стрижку. Стала больше гулять под музыку в наушниках.
Старые подруги писали: «Мы всегда знали, что он — эгоист». Но она не хотела жалости. Она просто жила.
А он... он не писал. Только сыну сбрасывал деньги. Раз в две недели.
А потом — спустя ровно 78 дней — раздался звонок в дверь.
Света открыла.
На пороге стоял он. С чемоданом. Уставший и какой-то потрепанный, будто съёжился.
— Привет, — прошептал он.
Она молча смотрела.
— Можно войти?
Он не знал, что она уже не та, которую он бросил.
Старой Светланы больше нет.
— Можно войти? — повторил он, потирая пальцами ручку чемодана.
Света стояла в проёме. Молчала. В её голове не было истерики, не было сцен из фильмов, где героиня хлопает дверью, швыряет чайник или плачет на взрыд. Всё было… тихо.
— Почему ты пришёл?
Он потупил взгляд, тяжело вздохнул.
— Я ошибся. Лена... не такая. Она красивая, да. С ней весело. Но это всё — на пару месяцев.
Потом выяснилось, что она не умеет даже быть рядом. Когда я заболел — ушла на сутки.
Сказала: «Я не нанималась сиделкой». Потом исчезла.
Света смотрела на него, как на человека из другой жизни.
— А я, значит, нанималась?
— Нет! Ты была настоящей. Просто я был дурак. Гнался за эмоциями, забыв, кто рядом.
Я вспоминал тебя каждый вечер. Как ты хлопала по плечу, когда я грустил.
Как терпела мой характер. Как молча обнимала, когда я психовал. Там, у неё, всё было иначе.
А с тобой было… по-настоящему.
Он говорил искренне. Глаза блестели — то ли от слёз, то ли от усталости.
Но внутри неё было другое чувство. Удивление. Не злость. Не радость. Даже не жалость.
— Ты скучал не по мне. Ты скучал по удобству, — спокойно сказала она.
Он поднял глаза.
— Это не так. Я понял, как сильно люблю тебя.
— А я — поняла, как сильно люблю себя. Не ту, которую ты бросил.
А ту, что теперь живёт без страха. Без ожиданий. Без чужих чемоданов у двери.
Он замолчал. В его глазах впервые появилась растерянность. Не от того, что она его не пустила.
А от того, что она не нуждалась в нём больше.
— У тебя кто-то есть?
Она усмехнулась.
— А разве это важно? Ты ведь пришёл не ради конкуренции. А ради спасения. Ты тонешь, Игорь.
Но я больше не шлюпка.
Он прислонился к стене. Медленно осел вниз, сел прямо на пол. Сунул голову в ладони.
— Я всё потерял…
Света присела рядом. Положила ладонь ему на плечо.
— Ты потерял не из-за неё. А потому что не ценил. Не видел. Ты ушёл не к другой женщине — ты ушёл от ответственности. А теперь она догнала тебя.
Он сидел молча. И не пытался оправдываться.
Она встала, подошла к двери. Открыла её.
— Уходи. Я возможно, однажды прощу тебя. Но в этот дом ты больше не войдешь. Не потому что ты плохой.
А потому что я заслуживаю большего, чем быть запасным аэродромом.
Он поднялся. Поднял чемодан. Долго смотрел на неё. Потом кивнул.
— Ты стала другой.
— Нет, — мягко улыбнулась она. — Я просто больше не твоя.
Светлана закрыла за ним дверь.