Тот августовский день выдался томным и знойным. Мы застряли на парковке у гипермаркета "Глобус" — четверо взрослых людей и кот в переноске, которого мы везли на дачу к тёще. Пока муж с друзьями выбирали шашлык и прочие радости жизни, я осталась караулить машину. Сквозь приоткрытое окно доносились обрывки разговоров:
— Слушай, а может, взять не свинину, а баранину? — доносился голос Сашки.
— Ты хочешь разорить меня перед поездкой? — отвечал мой муж, и слышно было, как он шлёпает по упаковке с маринадом.
Я откинулась на сиденье, наблюдая за жизнью парковки. Впереди нас стояла видавшая виды "девятка" цвета "былой роскоши" — когда-то бордовая, а теперь выгоревшая до розовато-ржавого оттенка. Заднее стекло украшала наклейка "Берегись — чайник!", а на крыше красовалась импровизированная антенна — кусок проволоки, торчащий из пустой банки из-под "Ред Булла".
Именно к этой машине подошла компания из четырёх парней. Они неслись по парковке, будто их преследовала погоня: двое несли пакеты из "Пятёрочки", третий на ходу закуривал, а четвёртый что-то орал в телефон:
— Да я говорю, берём и всё! Нет, ну ты слышишь меня вообще?!
Они были типичными представителями вида "homo suburganicus" — худощавые, с землистым оттенком кожи, в трениках с вытянутыми коленями и майках, которые когда-то, наверное, были чёрными. Один даже носил шлёпанцы на босу ногу — в конце августа-то!
— Ё-моё, опять этот хлеб забыли! — рявкнул самый высокий, швыряя пакеты на заднее сиденье.
— Да пофиг, доедем как-нибудь! — отозвался тот, что с телефоном, и плюхнулся за руль.
Я уже приготовилась к тому, что сейчас из машины рванёт "Ламбада" или, на худой конец, Шнур. Но вместо этого...
Тишину парковки вдруг разорвали первые аккорды фортепианного концерта Моцарта. Не просто фоном — на полной громкости, с такой мощью, что дрогнули стёкла в соседних машинах.
— О-о-о, понеслась! — завопил шлёпанец, высунувшись в окно.
И они рванули с места, оставляя за собой шлейф выхлопных газов и... "Турецкого марша". Последнее, что я увидела, — это рука, высунутая из окна и дирижирующая невидимому оркестру.
В этот момент распахнулись двери гипермаркета, и появился мой муж с компанией.
— Ты чего такая обалдевшая? — спросил он, загружая пакеты.
— Ты... ты не поверишь, — я ткнула пальцем в удаляющийся клуб пыли. — Они... Моцарта...
Сашка, наш главный меломан, замер с бутылкой кваса в руке:
— Что, серьёзно? №40?
— Нет, кажется, №21...
Мы стояли и смотрели, как "девятка" исчезает за поворотом, унося с собой этот абсурдный, прекрасный контраст — ржавое железо и бессмертную классику.
— Знаешь, — сказал муж, завёртывая котлету в фольгу, — может, это и есть настоящая любовь к искусству? Когда тебе плевать, что подумают другие...
P.S. На даче мы весь вечер слушали Моцарта. Правда, в наушниках — чтобы не пугать тёщу. Но иногда я ловила себя на том, что дирижирую воображаемому оркестру. Как тот парень из "девятки". Без стыда. Без оглядки на чужое мнение.