Мне начали сниться кошмары ― наверное, от избытка волнений. В магазине дела обстояли неплохо, Наталья вполне справлялась со своими обязанностями и без моего участия, но я всё равно постоянно крутилась там, придумывая себе работу, чтобы забить голову чем-то ещё, кроме мыслей о тумановском проклятии. Ну несправедливо же! Геннадий Васильевич виноват, а отдуваемся мы с Русланом. Так не должно быть. Если вмешались высшие силы, которые превратили последнее слово умирающего в оружие против обидчика, то почему этот самый обидчик живёт теперь в своё удовольствие, а мы маемся? Ну ладно Руслан ― он наследник и всё такое. Его, конечно, тоже очень жалко, потому что он хороший человек, но а я-то вообще при чём? Подвернулась под руку ведьме на свою голову. Звёзды сошлись, ёлки-палки. Как так-то? Где вселенская справедливость? Куда смотрит та высшая сила, с которой всё это началось?
Злилась, хотя понимала, что нельзя. Безадресно пылала праведным гневом, чтобы никому не навредить. Даже Туманова-старшего обходила мыслями, потому что это была бы бесполезная жертва. Ему должно аукнуться так, чтобы понимал, за что именно.
― Руслан, а родители твоего отца ещё живы? ― спросила однажды после очередной бессонной ночи.
― Бабушка от инсульта умерла давно, а дед ещё жив, ― ответил он и подозрительно сощурился. ― Ты что задумала?
― Да ничего. Просто хочу понять, почему всё так, а не иначе. Проклятие не вещь ведь. Его нельзя просто так вот взять и отдать кому-то другому. Я читала, конечно, что знающие люди и порчу могут с одного человека на другого свести, и всякие мелкие пакости обратно вернуть, но не понимаю, как это может функционировать. Это ведь как болезнь. Система «У котика заболи, у собачки заболи, а у Васи Пупкина не боли» по умолчанию не рабочая. Вот, например, у тебя рука сломана. Ты можешь переложить это на кого-то другого пусть даже и с помощью магии? Найдёшь умельца, который заставит чью-нибудь другую кость сломаться, а твою моментально срастит?
― Вряд ли.
― Во-о-от. Понимаешь, да? А сломанную судьбу тогда почему можно на нормальную поменять?
― Понятия не имею. Дед-то мой тебе чем поможет? Ему под восемьдесят уже, сам еле ноги переставляет.
― Ну… Не знаю. Хотя бы попробуем выяснить, в чём твой отец так провинился, что его прокляли.
― Зачем?
― Для общего развития. Тебе вообще наплевать что ли? Если да, то мне ― нет. Хочу знать, за какие чужие грехи страдаю. Давай проведаем его, а? Ты о нём не упоминал ни разу. Не виделись давно, наверное. Он рад будет внука обнять.
― Не будет.
― Почему?
― Потому что он в доме престарелых. Его родной сын туда отправил, когда деньги нужны были на открытие пиццерии. Деда сбагрил, квартиру продал, в бизнес вложился и всем доволен. Я ездил в эту богадельню, но дед со мной даже разговаривать не стал.
― Офонареть, ― обалдела я от таких новостей. ― Прости, Туманов, но как по мне, так для твоего папеньки в аду индивидуальная сковородка с максимально медленным режимом прожарки уже давно готова. Для него вообще что ли ничего святого не существует? Это же его отец! Единственный родной человек, не считая детей!
― Я в их отношения лезть не хочу и навязываться тоже никому не буду, ― прозвучало в ответ. ― Если хочешь, поезжай сама. Я адрес дам, это недалеко здесь, за городом.
Адрес он мог мне и не давать ― в Интернете есть. Государственный дом престарелых у нас в городе один, а оплачивать частный пансионат Туманова-старшего, похоже, жаба задушит. Поехала туда на следующий же день. Конец октября. Всю неделю до этого лили дожди, а ночью так славненько подморозило, что пассажиры в автобусе наперебой шутили про «день травматолога». Тротуары скользкие, машины по дорогам еле тащатся, пробки несусветные. Я выспаться успела, пока доехала, хотя при нормальном раскладе там затраты времени на поездку должны быть не больше часа.
Летом пансионат, наверное, выглядит не так уныло, как поздней осенью. Территория маленькая, деревья лысые, газоны хоть и зелёные, но скучные. Из хвойных ― четыре кривых сосенки и ёлка. На можжевельники, туи или хотя бы самшит, видимо, спонсоры этого заведения так и не расщедрились, хотя я точно помню, что о проекте благоустройства здешней территории где-то читала. Ну и ладно. Я не олигарх, у меня тоже денег нет, так что не мои это заботы. На входе меня встретила соответствующими вопросами женщина-администратор. Я объяснила ей, к кому пришла и в каких родственных отношениях состою с Василием Борисовичем, а она сразу же спросила про его сына. Оказывается, у старика недавно был сердечный приступ. Из больницы его уже выписали, но прогнозы не ахти, дед хочет напоследок с роднёй повидаться, а Геннадий Васильевич на звонки не отвечает.
― Так вы бы его внуку Руслану позвонили. Он сказал, что уже приезжал сюда. Должен был номер телефона для связи оставить.
― Может, записали неправильно, ― предположила собеседница. ― Вы передайте ему на словах, хорошо?
Я пообещала, что всё обязательно передам, и приуныла. Морально готовилась к встрече с несговорчивым ворчливым дедом, а приехала к постели беспомощного больного. И такая злость на Туманова-старшего взяла, что стало уже без разницы, какими последствиями выльется ему мой гнев. Я ещё могу понять, когда старики одинокие или дети у них живут далеко, в тюрьме сидят, сами калеки… Но Геннадий Васильевич бодр, здоров и весел. Тратит деньги налево и направо. Бизнес расширить пытается. Коммерческие помещения покупает для дочурки без оглядки на то, выгодно это ему или нет. А больного отца спихнул на попечение чужих людей. Ну разве так можно? Не знаю тонкостей, но мне кажется, что не так-то просто старика при живых наследниках на государственное обеспечение в интернат пристроить. В частный ― пожалуйста, а этот-то бесплатный. Со стороны Геннадия Васильевича это бесчеловечное свинство. Пусть ему аукнется моя злость ― заслужил.
Комната на трёх человек… Бывает и хуже, наверное, но меня всё равно аж покоробило. Утешила себя мыслью о том, что дед Руслана здесь хотя бы не в одиночестве свой век доживает. Василий Борисович оказался щуплым старичком с густыми седыми волосами и аккуратной бородкой ― видно, что следит за собой даже когда болен. Я поздоровалась с ним и ещё одним дедулей, который как раз откуда-то вернулся и вошёл в комнату прямо перед моим появлением. Даже дверь для меня придержал ― такой культурный. Представилась деловым партнёром Руслана, чтобы никого не вводить в заблуждение ложной информацией о наших отношениях. Василий Борисович отложил в сторону книгу, которую читал, сел на постели, взял с тумбочки очки, нацепил их на нос и смерил меня оценивающим взглядом снизу вверх.
― Деловой партнёр, значит? Ну-ну… ― произнёс довольно-таки бодро, но как будто сдавленно. ― А сам-то внук почему не пришёл? Обиделся?
― Сказал, что не хочет навязываться, ― пожала я плечами и поставила на постель пакет со всякой снедью. ― Извините, я не знала, что вам можно или нужно, поэтому купила фрукты, печенье и ещё тут по мелочи всякую всячину.
― Да ничего мне не надо, но всё равно спасибо, ― ответил старик и тяжело поднялся на ноги. ― Давай-ка мы с тобой, деловой партнёр, прогуляемся. От лежания спина уже болит.
― А вам можно? ― заволновалась я.
― А отчего ж нельзя-то? Полезно даже, ― прозвучало в ответ.
Его сосед по комнате проводил нас любопытным взглядом. Я подумала о том, что старикам здесь, наверное, невероятно скучно. В комнате есть телевизор, но он из розетки выключен ― то ли не работает, то ли включать можно только по графику. Ходить Василию Борисовичу действительно было очень тяжело, но он самоотверженно проделал путь через просторное помещение за дверью до мягкого диванчика у окна, снова сел и похлопал рукой рядом с собой.
― Садись и говори, зачем пришла. Не просто так ведь. Визитёры у меня часто бывают и разные. Слава Богу, не одно поколение студентов выучил, есть и благодарные, но от семьи за эти несколько лет только Руслан однажды был и ты вот теперь. Внучка Лариска и та обо мне забыла.
― Да я, если честно, теперь даже сама не знаю, зачем приехала, ― призналась я. ― Спонтанное решение было. Сына вашего видела несколько раз, с Ларисой тоже знакома, а вы… Просто стало странно и неприятно, что вы здесь, хотя у ваших родственников есть возможность о вас заботиться.
― К возможностям ещё и желание должно прилагаться, ― усмехнулся он в ответ. ― Я сам так захотел. Генка уже давно отрезанный ломоть, ему не до меня, а я один жить не привык. Да и жена у него та ещё… Не ужились бы мы. Да и неважно это всё. Мне здесь вполне комфортно. И живые люди вокруг, а не одни только воспоминания. Если бы дома сердце прихватило, уже б похоронили, а тут суета такая поднялась… Так лучше. Не бери в голову. Ты за Руслана замуж собралась что ли?
― С чего вы взяли?
― А если для человека в сердце места нет, то и близкие его тоже неинтересны. Раз пришла, значит, не всё равно тебе. Только я о нём не знаю совсем ничего. Видел в предпоследний раз мальцом пятилетним, а теперь он вон какой!
― И вас не удивляет, что он до такого возраста дожил? ― спросила я в лоб, забыв об осторожности, а в ответ получила очередную усмешку, но в этот раз горькую.
― Знаешь, значит, всё?
― На мне вторая половина проклятия, ― пояснила я. ― А Руслану меньше четырёх лет жить осталось. Я не виню вас, вы своего единственного ребёнка спасали, но теперь ваш сын радуется жизни, мы ищем способ выжить, а вы коротаете свой век среди чужих людей. Оно того стоило?
― Жизнь ребёнка всегда чего-то стоит, какой бы он ни был, ― печально произнёс старик. ― Генка тогда таких дел натворил по молодости и глупости, что до сих пор вспомнить страшно, но родной ведь. Единственный. Да и репутация ещё… Я же доктор падагогических наук, а воспитать своё собственное чадо как следует не смог. Такой позор…
― Можете рассказать, что он сделал? ― спросила я. ― Простите, конечно, что завела этот неприятный разговор, но хотелось бы понимания, а спрашивать у вашего сына себе дороже.
― А ты жестокая, ― прозвучало в ответ. ― Знаешь, что у меня сердце больное, но всё равно копаешься в нём. Это хорошо. Безжалостные люди дольше живут, чем бесхребетные. Генка человека убил. Не своими руками, но довёл. Девушка это была, Дианкой звали. Красивая, но умственно отсталая. Мы с матерью когда спохватились, у них уж случилось всё, чего не должно было быть. Болезнь у девчонки наследственная, да и не планировал Генка ничего серьёзного, поразвлечься просто решил. Развлёкся на свою голову. Диана забеременела, но родителям не сказала ничего. Побоялась. К нему прибежала, а он тоже струсил. Бросил её. Она к нам пришла, а мы что? Не потащим же его в ЗАГС на аркане, правильно? Пообещали ей, что поговорим с Геннадием об ответственности. Поговорили. А он…
― Я поняла, ― остановила я поток этих тяжёлых для старика воспоминаний. ― Он её обидел, а она сама поставила точку в своей судьбе и на прощание его прокляла. Подробностей не надо, иначе у вас снова инфаркт случится. Дальше я всё знаю. Мама Руслана оставила ему вместе с завещанием письмо с объяснениями. Она умерла в прошлом году, потому что продлила ему жизнь ценой тридцати своих лет. Теперь истекает и его срок тоже.
― Так вот зачем он в тот раз приезжал, ― понял Василий Борисович. ― Тоже правду хотел узнать, а я с ним разговаривать не стал.
― Струсили?
― Струсил, но не тогда, а гораздо раньше. Ещё до его рождения. Когда Генка сам начал с ума сходить и в петлю лезть, вот тогда было по-настоящему страшно. А потом остались только сожаления и стыд. Сына-то мы спасли, вот только перевоспитывать его было уже поздно. Каким был негодяем, таким и остался, а виноваты в этом я и его мать. Баловали, всё позволяли… А я ведь до сих пор каждый год на могилку к Диане цветы ношу и прощения прошу. Даже жена об этом не знала. Она бы не позволила.
― Вы знаете, где похоронена эта девушка? ― удивилась я.
― Кто ищет, тот всегда найдёт, ― ответил он с печальным вздохом. ― Она умерла второго апреля. Я ездил на кладбище днём позже, чтобы с её родителями не столкнуться. А несколько лет назад заметил, что за могилкой не ухаживает никто. Сам и убирал. Памятник гранитный поставил.
― Это ведь дорого.
― Ну так у меня на чёрный день сбережения имелись. Для себя откладывал, но нашёл лучшее применение. Скажи Руслану, чтоб приехал ко мне, хорошо? Если ничего исправить нельзя, то хотя бы прощения у него попрошу, глядя в глаза. Мне недолго уже осталось. Ещё один приступ не переживу. Если б можно было забрать с собой этот грех в могилу, я бы ни минуты не колебался.
― То есть вы пытались узнать, как избавиться от проклятия? ― уточнила я.
Он пытался, но узнал не больше нашего. Профессор. Доктор педагогических наук. Вот правду говорят ― не поверишь, пока сам не вляпаешься. Я-то с детства со странностями, и то долго привыкала, а убеждённому реалисту, наверное, совсем тяжко пришлось. И на кладбище он ездил потому, что кто-то ему посоветовал у покойницы прощения просить. Вот только не он это должен делать. Ему бы перед мамой Руслана извиняться за то, что втянули влюблённую в негодяя девушку в такую беду. Но идея мне понравилась. Взять Геннадия Васильевича за шкирку, притащить его на кладбище, поставить на колени и заставить просить прощения сначала у одной загубленной души, а потом и у второй тоже. Вот только мама Руслана в Набережных Челнах похоронена ― далеко тащить придётся. А он ведь ещё и упираться будет.
Исчерпав эту тему, мы с Василием Борисовичем поговорили ещё немного. Я рассказала ему нашем с Русланом магазине и в целом наговорила много ничего не значащей чепухи, чтобы сгладить собственноручно созданные острые углы, но собеседник так приуныл, что его уже ничего не радовало. Напоследок я набрала со своего телефона номер Руслана и сказала, что дедушка хочет с ним поговорить. Сама чуть не прослезилась, глядя на слёзы, текущие по морщинистым щекам старика. Уходила со смешанным чувством удовлетворения и сожаления. Не стоило бередить старые раны больного человека, но я имею право знать, где находится корень проблемы. Не ради себя стараюсь. Руслан пообещал деду, что приедет к нему завтра ― это уже большое достижение. Людям в таком возрасте важно знать, что они не одиноки. Пусть грехи и не будут прощены, но правильные, искренние слова должны быть произнесены и услышаны.