Всем известно, что в 1939 году СССР оказался вынужден подписать пакт с Гитлером, потому что проклятые англичане не желали с нами работать и прислали в Москву на переговоры делегацию с просроченной доверенностью. На самом деле, все было немножко сложнее, поэтому я в трех статьях попробую объяснить, почему Сталин не смог договориться с Чемберленом и Даладье, а с Гитлером смог. Сегодня поговорим о подоплёке начала диалога между будущими союзниками и СССР и начнём с чешского вопроса.
С высоты нашего послезнания, хорошим тоном среди «любителей» истории считается иронично поржать над дурачком Чемберленом и его потрясанием бумажкой в аэропорту Лондона со словами «Я привез мир этому поколению», случившееся после подписания Мюнхенских соглашений. Мол, даже тогда, только идиоту было не понятно, что мировая война не за горами, что Гитлера не умиротворить, и для понимания этого достаточно просто «прочитать Майн Кампф, там все сказано».
Как водится, это все полная чушь. К слову, «Мою борьбу», после довольно неожиданного прихода Гитлера к власти тогдашние политики из соседних с Германией стран, читали, и читали вдумчиво, после чего делали выводы о том, что главная цель Гитлера – реформирование Германии в соответствии со своими представлении о прекрасном, ну и желание навалять Франции, чисто от обиды, и никаких внешнеполитических рациональных стремлений там нет. Кстати, Гитлер, это сам подтвердил, потому что эти стремления он описал во «Второй книге», которая не издавалась при его жизни, и о существовании которой вообще знают немногие. Но, возвращаясь к реалиям тридцатых годов прошлого века, надо сказать следующее: состоявшийся как публичный политик и глава государства, Гитлер публично декларировал одну простую и понятную внешнеполитическую цель: устранить несправедливости Версальского договора в части реализации стремления всех немцев жить в едином государстве, в соответствии с правом нации на самоопределение. Собственно вся политика умиротворения Гитлера на этом и базировалась, Чемберлен и его единомышленники, достаточно логично предполагали, что если устранить возможный повод для войны, то войны и не будет, по причине отсутствия повода для нее. У нас сейчас любят вспоминать нонконформистов вроде Черчилля, которые предугадали истинную опасность Гитлера, но таковые были в явном меньшинстве. Да что там иностранцы, даже такой умный и ярый сторонник Гитлера как Ялмар Шахт, бывший одним из первых лиц Третьего Рейха, наивно полагал, что на объединении немцев Европы в единой Германии «ваша историческая миссия, мой фюрер, с триумфом завершилась», а значит после Мюнхена надо завязывать с перевооружением и начинать нормально развивать экономику. Это заблуждение стоило Шахту места у власти, но спасло его шкуру на Нюрнбергском процессе. После присоединения немецкого населения Судет, для Гитлера в Европе оставалась только одна проблемная точка – Данциг, но и этот вопрос Чемберлен предполагал как-то решить политическим путем, предотвратив большую европейскую войну. В общем по состоянию на 1938 год Гитлер, по идее, должен был бы умиротвориться и перестать быть пугалом для Европы.
Надо отметить, что после кульминации Судетского кризиса и подписании Мюнхенского соглашения внешнеполитическая активность Германии фактически впала в летаргию на фоне активной движухи предыдущих лет. Гитлер не предъявлял своим оставшимся соседям территориальных претензий, не грозил войной. Казалось, что его заявление про Судеты как последнее территориальное требование в Европе, соответствует действительности. Разумеется, сейчас мы знаем, что это не значило, что он «умиротворился», но для стороннего наблюдателя (и что важно избирателя) период с сентября 1938 по март 1939 года выглядел как реальный триумф политики умиротворения Чемберлена.
В реальности генерал-майор Томас из военно-экономического управления верховного главнокомандования вермахта (ОКБ) в конце сентября отмечал в своем дневнике: «День Мюнхена. По телефону я получил приказание: все приготовления направить на войну с Англией, срок – 1942!». Для состояния на осень 1938 года, 1942 год выглядит достаточно обоснованной датой для запланированного начала войны Германией, поскольку, во-первых, к этому времени должен был быть реализован запущенный в 1936 году Четырехлетний план, обеспечивающий достаточно высокую степень автономии Германии по топливу, каучуку и стали. Во-вторых, по заверениям Муссолини, потенциальный союзник Германии Италия к 1942 году завершит свои планы подготовки к войне. Ну и наконец к 1942 году должны будут дать эффект запущенные после Мюнхена программы перевооружения Германии.
Через две недели после подписания Мюнхенских соглашений, 14 октября 1938 года, во время важного выступления в конференц-зале Министерства авиации Геринг анонсировал новую программу перевооружения Германии. С учетом «ситуации в мире» «фюрер приказал <…> выполнить гигантскую программу, по сравнению с которой все предыдущие достижения ничтожны». Германия действительно запустила гигантские программы по перевооружению армии и флота, самой масштабной из которых был пресловутый план Z, выполнение которого позволило бы Германии на равных соперничать с британским Королевским флотом. Еще одна программа подразумевала пятикратное расширение Люфтваффе, численность которого через четыре года должна была составлять 21 750 самолетов в мирное время. Реалистичность выполнения этих планов вызывает определенные вопросы, но программы эти были приняты и начали выполняться, а с учетом их размаха, скрыть их выполнение от разведок Франции и Великобритании оказалось невозможно, о чем будет сказано ниже.
Но на внешнеполитическом поле немецкая дипломатия резко снизила свою активность. Основные ее усилия оказались направлены на закреплении результатов Мюнхена в отношении Чехословакии, привлечении Польши в качестве возможного союзника и оформления военного союза с Японией и Италией. В отношении Чехословакии в первую очередь это выражалось в подготовке и проведении первого Венского арбитража, который должен был разрешить венгерские территориальные претензии, а во вторую очередь в заключении с Чехословакией военно-политических и экономических соглашений, которые должны были закрепить ее «вассальный» статус в отношениях с Германией.
Небольшая ремарка, в рамках сильно упрощенной истории, предполагается, что Гитлер сразу после Мюнхена запланировал поглощение остатков Чехословакии, обычно для обоснования этого ссылаются на директиву Гитлера Вермахту от 21 октября 1938 года, в которой, в частности, указывается «Должна быть обеспечена возможность в любое время разгромить оставшуюся часть Чехии», однако при этом обычно опускается уточнение, «если она начнет проводить политику, враждебную Германии».
С учетом масштаба уступок Чехословакии немцам, сделанных после заключения Мюнхена, подобное положение дел представляется абсолютно невозможным. Чехословакия согласилась на сокращение армии мирного времени, отказалась от постройки укреплений на новых границах и уничтожении ряда уже имеющихся укреплений, предоставляла Вермахту право использования Чешских магистралей в мирное и военное время. Чехословацкая военная промышленность, которая, напомню еще раз, оставалась на чешской территории после реализации Мюнхена, постепенно меняла владельцев – к декабрю 1938 года контрольный пакет акций концерна «Шкода», принадлежавший французскому концерну «Шнейдер-Крезо», что позволяло Франции контролировать чешский военпром, были выкуплены чешскими банками, с тем чтобы в дальнейшем передать контрольные пакеты в руки немецких владельцев. К слову, задолго до немецкого вторжения, уже был запущен процесс по передаче золота Чехословакии, хранившегося в Лондоне в руки немцев, в рамках чехословацких компенсаций судетским немцам. Решались и более мелкие вопросы, явно нацеленные на продолжительное сосуществование Германии и Чехословакии в текущем статус-кво, например вырабатывался и утверждался упрощенный ежедневный порядок перехода границы между государствами судетских немцев, которые работали на чехословацких заводах в городе Плезень.
Единственным внешнеполитическим треком, на котором Германия проявляла дипломатическую активность были немецкие переговоры с Польшей. В период с заключения Мюнхенского соглашения до марта 1939 года состоялось три личные встречи на уровне министров иностранных дел и глав государств. В октябре 1938 состоялась встреча польского посла в Берлине с И. фон Риббентропом, в январе 1939 – личная встреча главы МИД Польши Ю. Бека с Гитлером, а в том же месяце Риббентроп посетил Польшу на годовщину заключения пакта о ненападении. Обычно немецко-польские переговоры сводятся к гипотетическому требованию Германии отдать Данциг и предоставить экстерриториальные дороги через Польский коридор, соединяющие Германию, Данциг и Восточную Пруссию. (К слову, Данциг поляки отдать никак не могли, поскольку этот город не был польским. С учетом специфического состава Сената Вольного города Данциг, состоявшего из немцев, более того, нацистов, вопрос о принятии решения по присоединению к Германии в принципе не стоял, это можно было сделать в любой день недели. Это Польша требовала от Германии не признавать Данциг немецким.) На самом деле, из стенограмм переговоров следует, что эти требования были скорее фоном и объектом будущих соглашений, а конкретно сейчас немцы пытались перетянуть Польшу на свою сторону в гипотетическом конфликте с СССР. Полякам предлагали вступить в Антикоминтерновский пакт и интересовались их видами на Советскую Украину. (Помнят ли в Польше чьим был Киев (с)). Вопреки уверенности отечественных «любителей» истории, которые считают, что Польша спала и видела совместный крестовый поход с немцами против Советов, Польша категорически отказывалась от немецких предложений, мотивируя это тем, что ее куда больше интересует поддержание нормальных отношений с СССР. Балансируя между немцами и Советами, поляки не имели ни малейшего желания склоняться на чью-либо сторону.
Великобритания, в лице премьер-министра, Чемберлена испытывала триумф по поводу результатов своей внешней политики умиротворения. Надо сказать, что внутри самой Англии ряд оппозиционных политиков, включая, разумеется, Черчилля, критиковали Мюнхенские соглашения, однако на тот момент их голоса и доводы (ставшие впоследствии пророческими) выглядели маргинальными и неубедительными на фоне эйфории возникшей в результате предотвращения войны. С этого момента и до марта 1939 года Германия отошла на второй план в вопросах политических приоритетов Великобритании в Европе, которую куда больше теперь волновала средиземноморская проблема. На Средиземном море Италия предъявляла прямые претензии Франции по поводу Туниса, Корсики и Ниццы, на уровне декларирования этих требований в публичных заявлениях итальянского парламента в ноябре 1938 года. Понятное дело, что подобные требования Франция могла удовлетворить исключительно в результате войны на Средиземном море, к чему Британская империя была очень чувствительна. Напомню, что самый серьезный удар по английской экономике в ходе будущей Второй Мировой войны нанесло вступление Италии в войну в 1940 году, которое прервало свободное судоходство по Средиземному морю. Важность региона для интересов империи, предопределяло куда более принципиальную и жесткую политику англичан в отношении поддержания мира в Средиземноморье. Так, например, если на ввод немецких войск в Богемию и Моравию правительство Великобритании отреагировало нотой протеста, то в случае с оккупацией Албаниии в апреле 1939 года, итальянцам было прямо доведено, что дальнейшая их агрессия в отношении Греции немедленно приведет к войне с Англией, заявление это было подкреплено направлением британских военных кораблей на греческий остров Корфу.
Вот так - напрямую и без каких-либо дипломатических экивоков могла действовать Британия, когда вопрос касался ее жизненных интересов. Что касается англо-германской политики, то она до весны 1939 года практически ограничивалась экономическими вопросами. Единственным исключением стала проблема исполнения Германией своих обязательств по Мюнхенскому соглашению. Напомню, что в Мюнхене немцы обязывались гарантировать территориальную целостность Чехословакии после возвращения им Судет, однако эти гарантии в виде оформленного дипломатического документа так и не появились. В ноябре 1938 года британский МИД направил в Германию запрос, «когда же все-таки случится это знаменательное событие». Ответ Германии был довольно краток: Риббентроп напомнил, что гарантии Чехословакии будут даны после того, как все соседние страны официально снимут свои территориальные претензии к ней. По итогам судетского кризиса и первого венского арбитража Польша и Венгрия забрали себе куски Чехословакии, однако документов, фиксирующих их отказ от дальнейших территориальных претензий, не было подписано. Более того, сейчас мы знаем, что Венгрия и Польша прорабатывали вопрос об установлении общей границы по территории Словакии, так что территориальные претензии к чехам они очень даже имели. Немцы, сославшись на эту формальность, сообщили, что вопрос о выдачи гарантий еще не дозрел, а британцы решили лишний раз не дергать Гитлера, тем более, что текущее статус-кво, как им казалось, устраивает и немцев, и чехов, и Германия в достаточной степени заинтересована в том, чтобы прогнувшуюся перед немцами Чехословакию не особо терзали мелкие соседи. На том и успокоились. Ну и в качестве небольшой детали – 27 января 1939 года Великобритания и Франция заключили с Чехо-Словакией соглашение о предоставлении ей безвозмездной финансовой помощи, для ликвидации негативных последствий Мюнхена и Венского арбитража.
Наиболее пострадавшей от Мюнхена державой стала, разумеется, Франция. Судетский кризис показал, что к 1938 году Франция порастеряла весь тот политический капитал, который она имела после Версаля. Расклады были достаточно просты: наиболее вероятным противником Франции в Европе была Германия. Население Третьего рейха в 1939 году составляло 80 млн человек, население Франции - 41,5 млн. В промышленном плане Германия значительно превосходила Францию. Исходя из этого, для победы над немцами в гипотетическом военном конфликте Франции жизненно были нужны союзники. Судетский кризис выявил серьезные проблемы в этом вопросе.
Начать стоит с Великобритании. В историографии за Англией и Францией давно и прочно закрепился термин «Союзники», который представляет обе эти страны как нечто единое в военном и политическом плане начиная с Первой мировой войны. В реальности в 1938 году ситуация была несколько иной. В военном плане державы де факто не были союзными державами. Дошло до того, что в разгар Судетского кризиса французский главнокомандующий генерал Гамелен был вынужден лично лететь в Великобританию, чтобы донести до британского военно-политического руководства, а что, собственно, собирается делать Франция, каковы ее военные возможности и планы, потому что британцы не представляли себе этого от слова совсем. В политическом плане, заключенные между странами соглашения устанавливали сферы влияния и неопределенные обязательства поддерживать друг друга в случае агрессии третьей стороны. В ходе переговоров во время Судетского кризиса Великобритания, желая удержать Францию от военного вмешательства в конфликт с немцами, неоднократно заостряла внимание французов на этом обстоятельстве. То есть Великобритания вступала в войну с немцами только в том случае, если Германия нападала на Францию. Если же ситуация была иной, а именно, если Франция объявляла войну немцам из-за нападения на своего союзника, Чехословакию, то правительство Великобритании «сохраняло за собой свободу действий». То есть, оставляла за собой право оставаться в стороне от войны. Аналогичная, но гораздо более обидная для Франции ситуация складывалась в отношении Польши. В разгар Судетского кризиса, Польское правительство также вполне очевидно дало понять французам, что их союзнические обязательства начинают действовать исключительно в случае немецкой агрессии против Франции. В случае если их французский союзник объявит войну Германии из-за нападения на чехов, Польша останется в стороне от войны. Более того, Польша совершенно однозначно дала понять Франции, что не пропустит через свою территорию советские войска, если те придут на помощь Чехословакии и Франции.
В 1935 году, в ответ на создание Германией Вермахта, Франция заключила договор о взаимопомощи с СССР. Советы в ходе Судетского кризиса, с точки зрения Франции, вели себя очень хорошо, всячески подчеркивали свою готовность помочь своим союзникам, но в силу политической географии помощь эта могла быть только очень и очень ограниченной – в реальности СССР мог обещать лишь ограниченные авиаудары по Восточной Пруссии и возможно отправку своего экспедиционного корпуса во Францию. Любые намерения СССР в помощь Чехословакии из-за позиции Польши и Румынии имели явно нереальный, декларативный и прожектерский характер. Таким образом к в ходе Судетского кризиса, Франция обнаружила себя де факто один на один с немцами, поскольку даже самые оптимистичные военные оценки способности Чехословакии к сопротивлению немцам, давали ее армии максимум месяц активных боевых действий, после чего чехи либо оказывались разгромлены, либо остаткам чешской армии надо было уходить в глухую оборону в горных районах страны и оттуда пассивно следить за исходом противостояния Германии и Франции. Ситуация усугублялась явно недружественной позицией соседей Чехословакии – Венгрии и Польши в случае гипотетического военного конфликта. Идея о том, что эти государства устроят Освободительный поход, в случае ухудшения военного положения Чехословакии, прямо-таки витала в воздухе, и помимо этого вынуждало Чехословакию сосредоточить на границах с ними значительную часть своих вооруженных сил. К слову, Тешинскую область чехи могли отдать полякам, для обеспечения их нейтралитета в случае войны с Германией, во всяком случае такие идеи озвучивались военным руководством страны.
Кроме этого, Франция не могла сбрасывать со счетов Италию, которая с аппетитом поглядывала на «Тунис, Ниццу и Корсику» и вполне могла присоединиться к немцам и открыть французам второй фронт на Средиземном море. В общем, для Франции оказалось большим облегчением то, что до войны дело так и не дошло.
Все эти обстоятельства привели к тому, что вскоре после Мюнхена во французском военно-политическом руководстве начала процветать идея «осажденной крепости», заключавшаяся в том, что Франция должна была плюнуть на Восточную Европу и сосредоточиться на укреплении собственных границ, отгородившись от Германии и Италии могучей стеной и рассчитывая на английскую помощь в случае вражеской агрессии. Пиком этой политики стало заключенная 6 декабря 1938 года франко-германская декларация о «взаимном сосуществовании». Идея «моя хата с краю», в целом, с самого начала была нежизнеспособной, и довольно скоро умерла. Французское руководство понимало, что в случае, если Франция уйдет из политического поля Восточной Европы, поедание Германией тамошних государств будет вопросом недолгого времени, и это приведет к такому усилению немцев, которое сделает труднореализуемой единственную выигрышную стратегию против них, опробованную союзниками в ходе Первой мировой войны - экономическую блокаду. Достаточно забавно то, что кульминацией процесса установления немецкого политического доминирования над Восточной Европой французские военные видели возможный разгром Германией СССР, после чего контроль немцев над продовольственными и нефтяными ресурсами Советов ставило большой и жирный крест на идее удушения Германии экономической блокадой. Это мнение было резюмировано главнокомандующим французской армией генералом Гамеленом в докладной записке главе государства: «судьба человеческой цивилизации, всех демократических держав зависит от решимости Франции противостоять Drang nach Osten". SHAT, 5N 579–1, Gamelin to Daladier, 19 December 1938.
Кроме этого, французская разведка доносила о резком усилении перевооружения Германии после Мюнхена (см. выше), что неизбежно ставило перед французским руководством вопрос: а с кем немцы собираются воевать? А если с нами? Да, на фоне роста европейской напряженности Франция с 1937 года активно включилась в гонку вооружений. (В период 1919-1936 гг. Франция потратила на оборону 43 млрд. франков. Из них 42% (18 млрд.) было потрачено на флот, 31% (более 13 млрд.) на армию и 27% (около 12 млрд.) на ВВС. В 1937 году оборонный бюджет составил 13 млрд. франков (в т.ч. 4 млрд. на ВВС), в 1938 году 17 млрд. В 1939 году, до 1 сентября на оборону было потрачено 37 млрд. франков, 19 млрд. из них на ВВС и 12 млрд. на армию.) однако немцы стартовали на четыре года раньше французов, тратили на перевооружение больше средств и в целом немецкая промышленность была существенно мощнее французской, поэтому гонку вооружений Франция очевидно проигрывала. С учетом тотального превосходства немцев в населении, а значит в мобилизационном ресурсе, дела для французов в конце 1938 года, случись война с Германией (а в перспективе с союзом Германии и Италии) выглядели откровенно тухло. Нужны были сильные, надежные союзники.
Первый лучик надежды в этой беспросветной для Франции ситуации сверкнул в феврале 1939 года. 6 февраля 1939 года, достаточно неожиданно для французской стороны, британский Кабинет Министров выдал Франции континентальное обязательство, в котором было однозначно прописано, что Великобритания безоговорочно поддержит любые действия Франции по обеспечению безопасности на континенте военными силами. Причина появления этого документа, зафиксировавшего военный союз Франции и Великобритании довольно абсурдна и достойна разъяснения. На фоне продолжающегося перевооружения Германии английская разведка получила информацию о том, что Гитлер планирует совершить агрессию против Бельгии или Нидерландов, с целью получить аэродромы, с которых немецкая авиация могла бы наносить удары по Великобритании. Предотвратить нападение или предоставить этим странам сколь-нибудь существенную помощь англичане без участия Франции не могли, в силу ничтожности своих сухопутных вооруженных сил. Убедить Францию в необходимости защитить эти страны могли только твердые союзнические обязательства со стороны англичан. Юмор ситуации заключается в том, что данная информация была на 100% чистой дезой, заброшенной англичанам немецкими военными, имевшими антигитлеровскую позицию, а именно начальником абвера адмиралом Канарисом и его подчиненным полковником Гансом Остером. Эти немцы считали, что остановить потенциальную мировую войну может только жесткая позиция Великобритании и, воспользовались своим служебным положением, чтобы простимулировать британцев. Получилось, как можно убедиться, очень эффективно.
В апреле 1939 года был создан совместный военный совет Великобритании и Франции – орган призванный консолидировать военные усилия союзников. К этому времени внешняя политика союзников претерпела крутой поворот вследствие внезапной активизации Германии, а именно вводе немецких войск в Чехию.
Описание этих событий, приведших к распаду Чехо-Словакии и последующем превращением Богемии и Моравии в немецкий протекторат, надо, опять же начать с Мюнхенских соглашений, заложивших, как нынче модно говорить, мину под чехословацкую государственность. Одним из условий Мюнхена было превращение унитарной Чехословакии в федеративную Чехо-Словакию, в рамках которой Словакия обретала автономию, собственное правительство и парламент. Обретя политическую субъектность, словаки немедленно захотели себе много различных прав и денег, что по понятным причинам не нравилось центральной власти. Кроме этого, в составе парламента Словакии оказалось множество сторонников полной ее независимости, и теперь их сепаратистские речи совершенно легально произносились в парламенте, встречая понимание и поддержку населения Словакии. Активизировались словацкие националисты, включая милитаризированную «народную гвардию». В целом Словакия начала напоминать чехам Судеты.
К февралю 1939 года чешские власти окончательно сочли, что тенденции к независимости Словакии могут привести к ее отделению, что было сочтено недопустимым. 12 и 15 февраля 1939 года чешские министры на неофициальных встречах в ресторане «Чиперка» и Аграрном клубе обсуждали возможность подавления словацкого сепаратизма силовыми методами. В ходе обсуждения естественно возник вопрос, а как на это отреагирует Германия. Ряд министров необоснованно считали, что немцы «сочтут все это нашим внутренним делом и не станут вмешиваться». В том же случае если немцы вмешаются и силой оторвут Словакию от Чехии, то это казалось им не самым худшим вариантом, ибо «следует предпочесть гибель республики посредством внешнего вмешательства, чем внутреннего распада», поскольку это будет более выгодно с политической точки зрения. К слову, мысль о том, что немцы захотят установить политический контроль над Чехией, в чешские головы не приходила. Окончательное решение о проведении силовой операции было принято президентом Чехо-Словакии Эмилем Гахой 9 марта 1939 года. В ночь с 9 на 10 марта на территорию Словакии были введены войска и подразделения жандармов. Целью операции был отставка и арест членов словацкого правительства и особо активных националистов, запрет националистических организаций, демонстрация силы и решимости властей страны на сохранение ее единства.
Как и любое небрежно подготовленное мероприятие, чешская интервенция в Словакию прошла плохо, своих целей чехи не добились. Военные, не получив конкретных распоряжений, кроме поддержания порядка, в скором времени перестали понимать, что происходит и самоустранились. Жандармов, осуществлявших аресты и задержания было мало, они плохо ориентировались в Словакии и задачи своей также не выполнили. Достаточно сказать, что отправленный в отставку глава Словакии Тисо, три дня пребывал в Братиславе, не скрываясь, и так и не был арестован, после чего отправился в Германию, где получил предложение, от которого не отказываются. Зато сепаратистские настроения в словацком парламенте получили значительное усиление, особенно на фоне того, что действия чешских властей оказались смехотворно ничтожными. В свою очередь Гитлер получил прекрасный (как ему казалось) предлог, для решения чешской проблемы раз и навсегда. И, что являлось куда более важным, для решения некоторых немецких проблем. Вкратце, экономика Германии уже с января 1939 года испытывала серьезные трудности с сырьем и валютой. Главной целью Гитлера, по мнению значительного числа историков, была не чешская военная промышленность, а чешские промышленные запасы и золотовалютные резервы Чехии. Немцы уже проворачивали подобный финт ушами, сожрав Австрию и намеревались повторить этот трюк с Чехией.
При этом, надо отметить, никаких специальных приготовлений для проведения операции немцы не проводили, поэтому она прошла ошеломляюще внезапно для англичан и, в меньшей степени, французов. Французская разведка докладывала своему правительству, о возможных действиях немцев против Чехо-Словакии, но это, судя по всему, были отголоски чешских предположений, транслированных французам. Посол Великобритании в Берлине Хендерсон не заметил никаких признаков грядущей движухи, чем, к слову, серьезно подставил Чемберлена.
Дальнейшие события, в принципе, достаточно хорошо известны. 14 марта, под давлением Германии, парламент Словакии объявил о независимости государства. В этот же день президент Чехо-Словакии Эмиль Гаха прибыл в Берлин для проведения консультаций с Гитлером по сложившейся ситуации. В ночь с 14 на 15 марта под жестким прессингом немцев, поставивших перед президентом выбор между переходом Чехии под немецкий протекторат и военным вторжением, Гаха выбрал позорный стул и подписал соответствующие документы. Утром 15 марта в Чехию вошли немецкие войска. Сопротивляться немецкому вторжению не было никакой возможности – практически вся чехословацкая армия застряла в Словакии, пытаясь усмирить тамошний сепаратизм.
14 марта 1939 года премьер-министр Великобритании сэр Невилл Чемберлен выступал по радио перед избирателями. В частности, он заявил, что заключенные благодаря его мудрой политике Мюнхенские соглашения являются гарантией политической стабильности в Европе. На следующее утро ему доложили о захвате Чехии Германией. Что по этому поводу подумал Чемберлен мы не знаем, потому что он был очень воспитанный джентльмен, но чешское фиаско очень сильно ударило по его политическим позициям.
При этом с формальной точки зрения действия Германии худо-бедно укладывались в правовое поле. Чехия попадала под германский протекторат в соответствии с подписанными законными главами государств документами. Когда французское правительство направило в Германию ноту протеста, французский посол Робер Кулондр с трудом убедил Эрнста фон Вайцзеккера, немецкого государственного секретаря, принять ее, как только последний был уведомлен о ее содержании. Вайцзеккер «выразил удивление, что французское правительство могло протестовать против положения дел, возникшего в результате договора между главами немецкого и чешского государств». Эмиль Гаха и остальные члены чешского правительства сохранили свои посты, административное управление в Чехии оставалось чешским. Германия отвергала обвинения по поводу нарушения своих обязательств по Мюнхенскому соглашению в части гарантии территориальной целостности Чехословакии, потому что официально эти гарантии так и не были оформлены, поскольку не был окончательно разрешен вопрос о территориальных претензиях соседей. В свою очередь, Великобритания и Франция отмечали, что де факто, Чехословакия развалилась по внутренним причинам, до немецкого вторжения что снимало с них обязательства данные в Мюнхене. В частности, Чемберлен на заседании комитета Министров заявил, что «государство, границы которого мы обязались гарантировать от неспровоцированной агрессии, теперь полностью распалось. Без сомнения, может быть правдой, что распад Чехословакии был в значительной степени спровоцирован Германией, но наша гарантия не была гарантией от осуществления морального давления». Отмечу, то, что Чемберлен назвал моральным давлением еще будет упомянуто в статье под термином косвенная агрессия.
Однако формальность, формальностью, но демарш Гитлера привел к кардинальному изменению британской внешней политики по отношению к Германии. С точки зрения Чемберлена, он не мог более доверять Гитлеру, который нарушил свои личные обязательства. При этом стоит отметить, что французская политика на предвоенном периоде шла в кильватере британской, потому что Франции союз с Великобританией был жизненно важен.
В нашей историографии принято утверждать, что союзники проводил пресловутую политику умиротворения по отношению к Гитлеру до самого начала войны, однако по факту концепция британской политики изменилась после немецкого вторжения в Чехию. (Более того, в документах кабинета Министров само слово «умиротворение» после 15 марта 1939 упоминается всего один раз, причем в негативной коннотации). Цель британской дипломатии – не допустить войны – сохранилась, однако методы ее достижения изменились, теперь вместо «умиротворения» путем удовлетворения резонных требований Гитлера, в качестве сдерживающего фактора должна была использоваться угроза войны с Францией и Великобританией.
Имелся тут, правда, один тонкий момент – подобное давление значительно проще осуществлять с позиции силы, а вот с этим у союзников (после февраля 1939 года их уже можно объединять этим термином) были серьезные проблемы. Даже объединившись, Великобритания и Франция были слабее Третьего рейха в военном отношении. Этот факт был четко зафиксирован в резюмирующем докладе совместного военного совета Великобритании и Франции 30 марта 1939 года:
«Подводя итог, мы должны столкнуться с противником, который будет более подготовлен, чем мы, к войне в национальном масштабе, будет иметь превосходство в воздушных и сухопутных силах, но будет уступать на море и в общей экономической мощи. В этих обстоятельствах мы должны быть готовы столкнуться с крупным наступлением, направленным против нас или Франции. Чтобы отразить такое наступление, нам придется сосредоточить все наши усилия, и в это время наша главная стратегия будет оборонительной. SHAT, Carton 2N 228, dossier 2, ‘Anglo-French Staff Conversations, 1939. The Broad Strategic Policy for the Conduct of the War’, A.F.C.(J)19, 30 March 1939.
Более конкретно эти оценки выражались в следующих цифрах: в конце ноября 1938 года французская армейская разведка предсказала, что к весне 1939 года Германия будет способна мобилизовать полевую армию из 126 дивизий, включая пять бронетанковых и четыре легких механизированных дивизии. В случае длительной войны ожидалось, что численность немецкой армии в конечном итоге увеличится до 240 дивизий. Источник: SHAT, 7N 2676, ‘Les forces allemandes disponibles pour une opération contre la France au printemps 1939’, Autumn 1938; ‘Note sur le développement des forces allemandes’, 25 November 1938; 7N 3434–3, ‘Note pour le Général Chef de l’Etat-Major de l’Armée’, 29 December 1938 and 7N 2513, ‘Note au sujet de la natalité et du potentiel de guerre du Reich’, 24 July 1936.
Кроме этого, в расчетах было необходимо учитывать Италию, которая могла выступить союзником немцев. Общая численность итальянской армии после мобилизации оценивалась в семьдесят семь дивизий, включая шесть моторизованных и две бронетанковые. Это считалось абсолютным максимальным числом дивизий, которые Италия могла поддерживать на поле боя, независимо от того, как долго длились военные действия.
В то же время общая численность французской и британской армий после мобилизации оценивалась всего в 106 дивизий (включая 23 расчетные крепостные дивизии), причем при проведении дальнейшей мобилизации Франция упиралась в "демографический порог" после формирования 120 дивизий.
К слову, советская разведка выдавала аналогичные прогнозы. В марте 1939 года разведуправление РККА выдаёт объёмистую справку по вооружённым силам ряда европейских стран ("Военная разведка информирует", М.:2008, сс.35-51). Мобилизационные возможности Германии в этой справке в сего 124 дивизии первого эшелона. Далее развёртывался второй эшелон в 25 резервных дивизий и третий эшелон в 20-25 дивизий. Всего к третьему месяцу войны по советским расчетам немцы могли развернуть 169-174 дивизии, а с учётом дивизий СС и СА - 175-180 дивизий. По Франции говорится, что она сможет отмобилизовать к М-30 63 пехотные дивизии в метрополии и 7-10 в Северной Африке. Англия может развернуть свои экспедиционные силы - в первом 6 кадровых дивизий, а во втором - 13 дивизий территориальной армии. При этом территориальные дивизии требуют четыре месяца на подготовку и не имеют материальной части. Указывается, что в планах имеется третий эшелон в 13 территориальных дивизий, но срок готовности неясен. Итого, на 30 день от начала войны по советским данным Германия будет располагать 150 дивизиями, а соединённые англо-французские силы 76-79 дивизиями. Иначе говоря, у немцев будет практически двойное превосходство в силах. Дальше - хуже, ибо к концу третьего месяца войны немцы могут иметь до 180 дивизий, а английские терр. дивизии прибудут только через месяц.
Впрочем, несмотря на плохие стартовые условия, англичане и французы могли рассчитывать на окончательную победу в затяжной войне по рецепту ПМВ. Для этого им требовался устойчивый второй фронт на востоке от Германии, экономическая блокада немцев, которая придушит их мобилизационные возможности. После того, как экономические причины в достаточной степени размягчат Германию, тогда ее можно будет добить. Что характерно, на быструю победу одним решительным ударом никто не рассчитывал. То есть в военном отношении Англии и Франции требовались союзники на востоке.
И вот тут мы подходим к довольно тонкому моменту, который не все поймут (с). Со стороны Англии и Франции (в первую очередь, разумеется, Англии) военный и политический взгляды на сложившуюся ситуацию отличались.
С военной точки зрения малые страны Восточной Европы, Польша и Румыния даже в коалиции, были слишком слабы в военном и экономическом отношении, чтобы обеспечить немцам устойчивый второй фронт. При этом Англия и Франция не могли нанести достаточно сильный удар по немцам, с тем чтобы отвлечь их и не могли обеспечить устойчивое снабжение в условиях затяжной войны. Мнение военных было совершенно однозначным, требовался союз с СССР. При этом надо понимать, что советские военные возможности оценивались союзниками достаточно трезво. Они не рассчитывали, что РККА разгромит вермахт, но они понимали, что СССР too big to fail, немцы не смогут его быстро разгромить, и в любых раскладах останутся в условиях изоляции и экономической блокады. Как емко выразился Гамелен «Государство с населением в сто пятьдесят миллионов человек не может быть слабым союзником».
С политической же точки зрения, которой придерживался Чемберлен союз с СССР был слишком токсичен. Он ставил под угрозу действующие соглашения с Польшей, мог спровоцировать Гитлера на начало войны, ну и лично не нравился британскому премьеру.
Вот с этим бэкграундом началась первая попытка сформировать антигитлеровскую коалицию. О том как шли переговоры и почему они окончились ничем, поговорим позже.
Автор: Алексей Котов