Нет, не Жильбера, как, наверное, подумали вы, а именно Джумбера. И даже не пытайтесь "загуглить" этот синдром, все равно не найдёте, потому что... Впрочем, читайте, потому что на сегодняшний день данная статья — единственный в мире источник о синдроме Джумбера.
***
В то дежурство сразу же после пересменки меня вызвали по тревоге на пост.
— Там у кого-то из захо́дников* живот болит сильно, — сообщила мне оператор дежурной части по телефону. — Иди, разберись.
— Ага, — ответил я, взял свою сумку и вышел из фельдшерской.
|Захо́дники — жарг. арестованные, неоднократно отбывавшие наказание в местах лишения свободы (синонимы: "захода́ны", "второхо́ды").
Шла утренняя проверка. Арестанты, сонно потягиваясь и демонстративно зевая, неохотно выходили из камер. Подошел я.
— О! Доктор! — воскликнул инспектор, выводящий арестованных на этап. — Это я тебя вызвал!
— У тебя живот болит, что ли? Просто мне сказали, что у заходника какого-то...
— Не. У Зурабина, — усмехнувшись, ответил он. — Вон он в камере сидит на шконаре́.
— Здравствуйте, — обратился я к арестованному, который сидел на тюремной койке. — Что случилось?
— Я на этап не поеду! — категорично заявил он вместо ответа.
— Что вас беспокоит? — снова спросил я.
— Что-что!!! — огрызнулся арестант. — Понос у меня, вот что! Как я, по-твоему, на этап ехать должен? А?!
— Во-от, — протянул я. — Я про это и спрашиваю. Что ещё беспокоит, кроме поноса?
— Что ещё? — не понял он.
— Ну, живот болит, например, может быть, рвота была, температура повысилась?
— Живот болит! — снова огрызнувшись ответил он. — И тошнит! И температура! Я не поеду! Слышишь?
— Да я вас никуда и не отправляю, — ответил я. — Я доктор. У меня совсем другие задачи. Давайте, осмотрю вас.
— Что вы хотите осмотреть?! — закричал Зурабин.
— Вас. Вы же больной.
Арестованные, что уже зашли из коридора, со всех сторон стали подсказывать:
— Да он всю ночь на дальня́к* бегал!
— Да у него живот болит!
— Снимите его с этапа!
— Он же не доедет!
|Шконарь (шконка) — тюремная кровать.
|Дальняк — тюремный туалет.
И что-то ещё они выкрикивали с разных сторон, подталкивая меня к скорейшему решению освободить Зурабина от этапирования.
— Он умеет разговаривать! — громко и категорично заявил я. — А я с ним сейчас разговариваю, а не со всеми! Ясно?
Все замолчали.
— Ложитесь на спину, — обратился я к Зурабину, протягивая ему термометр. — На спину, это лицом вверх. Показывайте живот.
Я достал стетоскоп и приступил к пальпации и аускультации живота. Живот больного был мягким и абсолютно безболезненным, перистальтические шумы были обычном звуковом диапазоне, характерном для здорового человека. Температура и артериальное давление тоже оказались в норме. О том, что Зурабин симулирует, я подозревал ещё на этапе опроса, теперь же, после объективного осмотра, мои догадки только подтвердились — симулянт. Даже если и был у него однократный срыв стула (в чем я сильно сомневался), то на данный момент никаких противопоказаний для этапирования у него не было. Теперь предстояло решить другую задачу. Надо было всем, в том числе и самому "больному", доказать, что он симулянт. Именно доказать, а не просто сказать, потому что если он доказанный симулянт, то он едет этапом, если не доказанный, то он всячески будет отлынивать от этапирования, отнимая и время, и силы у сотрудников учреждения. "А с другой стороны, зачем мне кому-то чего-то доказывать, — подумал я. — Себе я уже доказал и, в принципе, этого достаточно. Напишу справку, что он может следовать этапом, отдам её инспектору, который выводит арестованных на этап, и пусть дальше сами решают, что им с ним делать. Здесь и сейчас я свою работу сделал. Больной не нуждается в медицинской помощи. В конце концов, то, что написано пером, не вырубишь топором"! Спорить с арестованным я не собирался, потому что если он что-то задумал, чтоб не уезжать на этап, то он, хитрый захода́н, всеми возможными и невозможными способами будет стараться реализовать свой замысел.
— Фамилия, имя, отчество, — спросил я у Зурабина. — Год рождения.
— Вам зачем?
— Справку написать.
— Зурабин, Джумбер Валентинович, 1988 года рождения.
Готовые бланки справок на подобные случаи у меня были в сумке, в которой я носил медикаменты и прочее необходимое для работы имущество. Я написал справку, отдал её инспектору и молча вышел из камеры. В справке значилось, что Зурабин Джумбер Валентинович на момент осмотра соматически здоров и может следовать этапом.
— Вот, Джумбер, доктор говорит, что ты здоров и можешь ехать, — сказал инспектор.
— Я не поеду! — отчаянно крикнул Джумбер. — Куда этот доктор пошёл? Пусть сюда идёт!
— Доктор, — окликнул меня инспектор. — Он не хочет ехать!
— Я тебе справку дал, — ответил я. — Что в ней написано?
— Здоров..., может следовать..., — ответил инспектор.
— Ну и что там неясного? Я тебе не то что сказал, что он здоров, я тебе практически официальный медицинский документ выдал с печатями и подписью, только что водяных знаков на нём нет.
— О́пера зови! — крикнул Джумбер инспектору. — Через оперов, значит, будем решать!
Я ушёл с поста, но на этом история не закончилась.
Зурабина всё же вывели на сборное отделение, но грузиться в автозак для этапирования в колонию, он наотрез отказывался, мотивируя это проблемой со здоровьем, поэтому меня снова вызвали к нему.
— Что опять? — спросил я, подходя к Джумберу.
— Доктор! Ты как меня отправляешь на этап? — демонстративным возмущением закричал он. — У меня понос! Я же в машине <обгажусь>!
— Опер с вами разговаривал? — спросил я.
— Нет!
— Вызовите оперативника, — попросил я инспектора.
— Его вызывали, он не пришёл.
— Это не моё дело, понимаете? — сказал я. — Он не больной. Он может следовать этапом. Куда, кстати, он едет, в какую колонию?
— На Лебедевку!
"Лебедевкой" называлась колония, которая находилась в этом же городе на улице Лебедева. Но самое забавное было то, что "Лебедевка" граничила с нашим следственным изолятором. То есть ехать до неё было от силы пять минут. Выехать из одного шлюза повернуть за угол и заехать в другой шлюз. Учитывая всевозможные задержки этапирования, время доезда максимум могло составлять полчаса. То есть мои подозрения того, что Джумбер по какой-то причине не хочет ехать в колонию, сейчас окончательно подтвердились. Я не знаю, по какой причине он не хотел ехать. Возможно, он кого-то боялся, там в колонии, возможно, что ему надо было отдавать какой-нибудь карточный долг или что-то ещё, а самый легкий способ не ехать на этап, это пожаловаться на здоровье.
Подошел начальник оперотдела и отвел Зурабина в сторону. Он о чем-то с ним поговорил, потом подошел ко мне.
— Его правда надо снять с этапа. Он правда болеет, — сказал он. — У нас нет никакой оперативной информации, которая бы объясняла его нежелание этапироваться.
— У вас информации нет, а у него поноса, — сказал я, махнув рукой в сторону Джумбера.
— Как это нет? — снова закричал тот. — Я с утра уже весь рулон бумаги израсходовал из-за этого поноса!
Но Джумбер нисколько не был похож он на больного с диареей, уж я-то точно знаю. Помню, возил однажды одного больного обезвоженного, который испорченным кроликом отравился. Ух, веселья тогда я натерпелся! А здесь и сейчас у меня не оставалось выбора. Я должен был доказать, что Джумбер симулянт. Я принял "правила игры".
— Сколько раз был понос? — спросил я.
— Я считал, что ли?
— Жидко ходишь?
— Конечно!
— Как вода?
— Да!
— Сейчас в туалет тянет?
— Да!
— Пойдем, — абсолютно серьёзно сказал я. — Я должен увидеть характер твоего стула.
— Куда пойдем?
— В туалет.
— Прямо здесь, что ли? — стушевался Джумбер.
— Ну зачем же здесь? — ответил я. — Вон, есть туалет.
— У меня бумаги нет, — сказал он. — Вся закончилась.
— Я тебе бинт дам подтереться. Пошли!
— И что? Ты смотреть будешь, как я <гадить> буду?
— Конечно! — не мешкая, ответил я. — Стесняешься?
— Да мне <безразлично>! Пошли!
Начальник оперотдела с интересом наблюдал за нашим разговором.
— А что ты смотришь? — спросил я его. — Ты тоже с нами пойдешь!
Опер, словно джин, быстро растворился в пространстве.
Джумбер зашел в туалет.
— Дверь не закрывай, — сказал я. — Я тут буду. Как сходишь, не смывай, я посмотрю.
— Зачем тебе смотреть? — уже без особого гонора спросил Джумбер.
— В вдруг у тебя кровь в стуле будет? — ответил я. — А это инфекционное заболевание. Значит, тебя на карантин надо будет закрывать, и в хате, в которой ты сидел, пацанов тоже на карантин закроют, ни прогулок, ни бани им не видать из-за тебя.
Джумбер кряхтел над чашей Генуя несколько минут, потом ругнулся на своем родном языке, надел штаны и вышел.
— Где начальник караула? — спросил он. — Пусть меня в автозак грузят!
— Не получилось? — спросил я, когда он проходил мимо.
— Не прокатило, — сквозь зубы ответил он.
— Бывает, — как бы понимающе ему вслед сказал я. — Не расстраивайся, в следующий раз обязательно прокатит!
***
Ближе к вечеру, когда работающие на пятидневке разошлись по домам, и я остался один в медсанчасти, пришёл оперативник Саня Измайлов.
— Чаю нальёшь? — спросил он.
— Конечно, проходи.
— Нашего начальника оперотдела из-за тебя сегодня зам по БОР <совокупил>! — с довольной-предовольной физиономией сказал он.
Под чай Саня мне рассказал, что начальника оперотдела вызвали на ковер и, не особо ограничиваясь в выражениях, прочитали ему лекцию о том, как надо работать.
— У него, похоже, у самого какие-то делишки с этим Джумбером, наверное? — предположил я, вопросительно посмотрев на Саню.
Саня тактично промолчал.
— Ясно, — понял я.
— А что с этим Джумбером? Он на самом деле симулировал так рьяно?
— Синдром у него.
— Какой?
Синдром... нежелания этапирования, — ответил я. — Синдром... Джумбера!
И до того мне понравились это созвучное словосочетание, что по сей день я использую его в своем лексиконе, обозначая им симулянтов.
***
— Из управления прилетела "указиловка", — сказал начмед на утренней оперативке, — которая обязывает нас во время утренней проверки на постах находиться либо в белом халате, либо в медицинском костюме. Связано это с тем, что многие арестованные не знают, кто из сотрудников врач, и, соответственно, не могут обратиться за медпомощью. С сегодняшнего дня на проверки ходим в халатах. Всем ясно?
— Да они ж задолбают! — зароптали врачи и фельдшеры. — Надо-не надо будут выпрашивать таблетки или ещё что-нибудь, потому что для них белый халат, как красная тряпка для быка! Да кому надо медпомощь тот найдет способ обратиться! Сокамерники вызовут, инспектор с поста позовёт, если вдруг кому плохо станет внезапно! Да там на постах грязь везде, пыль, штукатурка сыпется, халат испачкать можно так, что не отстираешь потом ничем! Форму-то не так жалко, как халат!
Это было действительно так. Постоянные ремонты то стен, то канализации, то водопровода, то отопления в коридорах режимных корпусов СИЗО разводили такую грязь, пыль и сырость, что испачкать белый халат можно было даже ничего не задевая. На маскирующей форме одежды эта грязь была не так заметна. С другой стороны, белый халат на фоне всей этой грязи и этого бардака, да еще и не в медицинском учреждении, выглядит, мягко говоря, как бельмо на глазу. Ну и, в третьих, и это было самое главное, белый халат для арестанта действительно как красная тряпка для быка. Реакция на него, безусловно, есть, только вот в большинстве случаев не по делу. В одной из историй я уже описывал, как один арестант во время утренних проверок терроризировал медработников, необоснованно требуя то таблетку от зубной боли, то от боли в почках, то вообще требовал повторное обследование на ВИЧ-инфекцию. Поэтому появление на проверке медика в белом халате было чревато большим количеством необоснованных обращений, отвлекающих от осмотра арестованных, грозило рассеиванием внимания и, как следствие, снижением уровня работоспособности, а то и вовсе диким нежеланием заниматься своими обязанностями, поскольку это бесполезно и бессмысленно. А хуже, чем заниматься бессмысленной работой, нет ничего, я вас уверяю. Нет, описывая это, я ни в коем случае не пытаюсь оправдать попытки откреститься от работы, от выполнения своих обязанностей. Напротив, очень даже хочется быть полезным и нужным даже в таком мрачном месте, но вот именно эти качества души настоящего медицинского работника и используют симулянты, мошенники и просто нехорошие личности, преследуя какие-то свои низкие замыслы и шкурные интересы. Не секрет, что симулянтов среди арестованных в разы больше тех, которым действительно нужна в медицинская помощь, и очень трудно отдифференцировать симулянта от действительно болеющего. Постоянно, почти каждую смену сталкиваясь с симулянтами, я пришел к выводу, что такие явления в работе тюремного медицинского работника это самый мощный фактор, провоцирующий развитие профдеформации и, следственно, эмоционального выгорания. На практике это выглядит так: если обратился арестант за мед помощью, то в первую очередь начинаешь думать, а зачем ему это нужно? Сразу же возникают мысли: "Не хочет ехать в суд или на следственные действия, или в колонию. Возможно, "хочет попасть в палату медблока, потому что там условия содержания получше", может быть, "хочет попытаться выехать на вольную больницу" и так далее и тому подобное. И только в последнюю очередь рассматриваешь вариант того, что он действительно болен и нуждается в помощи. Мысли эти порождают такой высокий уровень недоверия к обращающемуся пациенту, что хочешь не хочешь, а профдеформируешься.
"Ведь когда-нибудь я вернусь в обычную медицину, — понимал я, — и вот этот фактор, порождающий недоверие к пациентам, обязательно сыграет со мной злую шутку. А то и не только со мной, но и с пациентом. М-да-а, трудно мне будет в вольной медицине. Ох, трудно..."
Продолжение следует...
О том, как я ездил к больному с поносом можно почитать ЗДЕСЬ:
О том, как арестант терроризировал медработников, можно почитать ЗДЕСЬ: