Ворончихе в этом году исполнилось тридцать шесть. Господи, неужели тридцать шесть? Это же почти полжизни прошло. Кажется, что совсем-совсем недавно вышла замуж, а уже старшенькая из дома сбежала. Как же быстро пролетели эти годы, как быстро…
Наступила осень. На улице уже кучи опавших листьев. Ветер гонял их из стороны в сторону. Деревья стояли наполовину голые. Верка наблюдала через окно, как по двору гордо вышагивала большая ворона с куском хлеба - важная, красивая, вся в строгом чёрном наряде. Воробьи почтительно перед ней расступались. Кто же посмеет возразить такой даме, когда у неё такой мощный клюв и уверенный командный голос? Торжественное шествие вороны прервал Серёжка, пулей пролетевший мимо окна.
- Мама, мама, бабушке плохо... - мальчишка, вытаращив испуганные глазёнки, с порога закричал он. - Бабуля подоила корову, пришла домой и упала...
- А отец где? - поинтересовалась Ворончиха. - Пусть сам за своей мамашей смотрит...
- Папа с Андрюшкой пошли в лес делянку под дрова присматривать... Мама, пойдём к бабушке... - практически умолял её младший сынишка.
Верка с недовольной физиономией натянула на себя тёплую кофту, сунула ноги в галоши и скомандовала:
- Пошли, глянем! Авось, не померла...
Галина встала, из последних сил дошла до кровати и рухнула. Лучше ей не становилось: кружилась голова, у горла стояла тошнота, немели конечности. Женщина лежала бледная и какая-то безжизненная.
- Дошла до кровати. Значит, стало лучше. Для чего меня позвал? - предъявила Верка сыну.
- Худо мне что-то... - заикаясь, еле выговорила Галина.
- А я чем помогу? Полежи, может, полегчает...
- Мама, давай бабушке таблетку дадим? - предложил Серёжка.
- Может... - безынициативно согласилась Ворончиха и улыбаясь добавила: - Только от старости таблеток ещё не придумали...
- Всё не дождёшься, когда помру? - с трудом проговорила Галина.
- А чего мне ждать? Ты ж не вечная... Вот уже занемогла. А если вдруг совсем сляжешь, кто за тобой ходить будет? Или дерьмо из-под тебя убирать и такая сноха сойдёт? А помнишь, как гнала меня со двора, видеть не хотела, кричала, что сына не для такой растила?
Голос Верки отдалялся и звучал уже где-то далеко. Галина лежала молча. Не было ни сил, ни желания, чтобы пошевелиться или обидеться.
Ворончиха неторопливо прошлась по избе. Её комната так и стояла пустая. Чувствовалось, что никто в ней не жил. Вспомнилось, как она в доме была полноправной хозяйкой... Неожиданно ей подумалось:
"А что, хороший вариант вернуться обратно... Свекрови пока не померла, уход понадобится..."
С этими мыслями она дошла до буфета на кухне. Там Галина хранила лекарства. Порылась в коробочке с таблетками и достала оттуда пачку анальгина.
- Серёжа, воды налей! Больную лекарством нужно напоить, - сменив интонацию на более приветливую, сказала Ворончиха и зашагала в комнату свекрови.
Вскоре из леса вернулся Николай. Серёжка ещё во дворе сообщил о болезни бабушки. В кухне послышались тяжёлые шаги и до боли знакомый голос мужа.
- Мама, что случилось? - заволновался он, присаживаясь к ней на кровать.
- Голова болит... будто гвозди забивают...
- Может, фельдшера вызвать? - спросил Николай, обращаясь к Верке.
- Воскресенье сегодня - выходной! Завтра вызовем. Мы сейчас только таблетку выпоили...
- Не стоит зря человека беспокоить... Так пройдёт... Я посплю, и полегчает... - проговорила Галина и закрыла глаза.
- Идите из комнаты! Пусть мать отдохнёт! - тотчас поддержала её сноха, выпроводила за дверь мужа и следом вышла сама.
Николай был расстроен и растерян. Ворончиха отчётливо поняла, что нужно пользоваться случаем и брать инициативу в свои руки.
- Не переживай, Коля, я не брошу вас! Она же мне тоже мать... Вы сами-то, поди, голодные из леса пришли? Давайте покормлю вас, - мягким обволакивающим голоском заворковала Верка и, не дожидаясь ответа, начала проверять, что из готового есть на печи.
- Серёжа, помоги матери накрыть на стол! - обратился Николай к младшему сыну. Николай подошёл к умывальнику, добавил тёплой воды и начал умываться, громко фыркая.
"Всё, как раньше..." - подумала Верка, слушая эти звуки и выставляя тарелки на стол. И вдруг ей так спокойно стало от того, что фыркал муж, а рядом крутились сыновья...
- Переживает мать, что Иринка уехала, скучает. Они же всегда были не разлей вода...
- Привыкнет. Дети рано или поздно вылетают из родительского гнезда... - согласилась Верка, стараясь вложить в ответ максимум тепла.
После обеда Ворончиха помыла посуду и заглянула в комнату свекрови. Та лежала с закрытыми глазами в том же положении.
- Пусть поспит. Потом позови меня, покормить её нужно будет, да вдруг в туалет захочет. Пойду ещё скотину гляну...
- Может, ты лучше пока у нас останешься? - осторожно спросил Николай. - Женщина с женщиной всегда быстрее договорится...
"Процесс пошёл," - подумала Ворончиха, радуясь в душе правильному расчёту. Напряжение с её лица мгновенно испарилось, она облегчённо выдохнула и, сдерживая себя от радости, негромко ответила:
- Конечно, думаю, так всем удобнее будет...
Таким образом, под предлогом помощи Верка вернулась домой. Остаток дня Галина пролежала без видимых изменений. Она перестала разговаривать, её сознание то уплывало, то приплывало. Чувствительность притупилась, то есть стало было абсолютно всё равно, что происходило вокруг. Слух работал и память всё записывала, но как-то отстранённо. В довершение всего, половина тела Галины обездвижилась. В понедельник к больной пригласили фельдшера.
Осмотрев её, Геннадий Андреевич сказал, что это симптомы инсульта, и вызвал скорую. Свекровь увезли в районную больницу. Ворончиха трепетала от счастья. Она снова жила с семьёй, неплохо общалась с супругом и даже стала замечать на себе его заинтересованные взгляды. Работы по хозяйству было много. Пришлось уволиться из фельдшерского пункта, тем более что через три недели из больницы выписали обездвиженную свекровь. Курс лечения Галине провели, но вернуть к активной жизни так и не получилось. Николаю при выписке врач сказал: "Заботьтесь, а там, уж сколько проживёт..."
Жизнь у Верки началась совершенно другая. Каждый следующий день походил на предыдущий и совсем не отличался многообразием. Утром муж уходил на работу, мальчишки - в школу, а она оставалась один на один с ненавистной свекровью, которая лежала, что овощ в грядке, и требовала ухода...
- Ну, что опять неугодная сноха тебя обихаживает? Тебе же такую не надо было... Говоришь, не пара я твоему сыночку... - прошипела она и со злостью выдернула из-под больной клеёнку с грязной простынью...
Что уж там только не изрыгала Ворончиха, но Галина её не слышала, доживая свой век в приятных снах. То ей виделся за окном роскошный летний день, родное Алькино, луг, речка... Небо чистое голубое, облака пушистые, солнце жаркое, трава зелёная… Всё вокруг удивительно яркое!
Видела Галина себя молодой, как шла с коромыслом и полными вёдрами. Фёдор стоял на крыльце, улыбался, любовался женой. Из избы доносился аромат только что испечённого хлеба. Хорошо до чего! То вдруг чудилась ей многоцветная осень, а они бредут с Фёдором по лесу. Солнечные лучи сквозь ветви вековых сосен падают на примятую траву. А вокруг красавцы-боровики выстроились в строгие шеренги, опята семейками расположились на пнях, маслята с коричневыми липкими шляпками выглядывают из травы. Благодать! То неожиданно видит Галина белоснежную зиму с высокими сугробами да искрящимся инеем на ветвях. Они с Фёдором идут под руку. Снег озорно скрипит под ногами... Волшебно!
В то же самое время на другом конце деревни слегла баба Фима. Старуха лежала почти неподвижно. Изредка протягивала правую руку, словно ища кого-то. Боль была невыносимой. Она, то утихала, словно давая ей немного времени на передышку. В эти минуты дыхание Фимы становилось ровным, и тело почти не двигалось. Казалось, что Фима засыпала. Вдруг слышался тихий протяжный стон. Это снова возвращалась боль...
- Господи, чего же она так мучается? - стоя у кровати умирающей, рассуждала соседка.
- Уж померла бы поскорее что ли, себя мучает и нас... - вторила ей другая.
Несомненно, Фима сама жаждала смерти, но её желанию пока не суждено было сбыться. Несколько раз она была уже на самом краю, но какие-то неведомые силы возвращали её обратно в жизнь, одаривая за то ещё большими физическими страданиями.
- Крещёная я... Батюшку позвать надо, исповедоваться, причаститься... Без батюшки Бог меня не принимает... - стонала Фима.
- Где же батюшку сейчас взять? - вздыхала соседка. - Коммунисты ведь сказали, что Бога нет, и церковь закрыли...
Каждый день ходили к Фиме соседки по очереди, с надеждой оставляя её на ночь одну. Приходило утро, они недоуменно разводили руками от того, что над местной сплетницей нависла смерть, но никак не входила, а лишь заглядывала в окно комнаты, где лежала никому не нужная старуха...
