Всем привет, друзья!
28 апреля 1990 года звание Маршала Советского Союза было присвоено в последний раз. Его получил Дмитрий Тимофеевич Язов — человек, в судьбе которого отразилась целая эпоха. Маршал номер сорок один. Последний канувшей в лету страны.
Он прошёл войну, строил армию, пережил развал страны. Но самое важное — говорил. Не штампами. Не по уставу. А по-человечески, искренне, без прикрас. Его фронтовые воспоминания, опубликованные в журнале «Родина» накануне 75-летия Победы, — не только рассказ о сражениях. Это — взгляд изнутри, обнажённая память, живая история.
Подросток
Когда началась война, Язову не было и семнадцати. Он — мальчишка из обычной семьи — как и тысячи его сверстников, рванул в военкомат. Его не взяли. По возрасту. Но он нашёл выход:
«А я сказал, что с 23-го года. Так и записали. Так и пошло гулять по документам»
Так он стал солдатом. Фальшь ради желания быть там, где решается судьба страны.
Два месяца в эвакуированном училище вместо трёх лет. Короткий курс. Окопы, мины, стрельба. Затем — фронт. Волхов. Ленинград. Настоящая мясорубка.
Юный лейтенант
Первое, что шокировало — не бой. Расстрел. Прямо на глазах.
«Расстрелять младшего лейтенанта Степанова за то, что сбежал с позиции… Мы, юные лейтенанты, как раз подоспели к казни»
Казалось бы, зачем это рассказывать? Но Язов не уходит от тёмных страниц. Он не делает вид, что был только подвиг. Он знает: настоящая история войны — не только в наградах. Но и в страшных решениях. В могилке, наполненной водой. В молчаливом строе перед казнью.
Комроты
Первое ранение — на третий день наступления. Шрам на ноге остался на всю жизнь. После лечения — назад в полк. А там — весть: командир роты, его товарищ Соловьёв, погиб. Приказ: принять роту. Язов идёт. Считает.
Тринадцать человек. Вместо ста.
А нужно наступать. Ещё и учить бойцов стрелять — пулемёты дали, а стрелков-то нет. «Каждый день немец выкашивал треть», — говорит Язов. В его голосе — не жалоба. Констатация. Математика войны. Люди тают, как снег на солнце, а рубеж держать надо.
Дзоты и щитки
На фронте приходилось импровизировать, проявлять смекалку. Например, советские дзоты — укреплённые огневые точки — бойцы обшивали толстыми резиновыми мешками. Почему? Потому что снаряды от резины отскакивали. Не пробивали. Это позволяло удерживать позиции дольше, спасало жизни.
А когда нужно было идти вперёд под огнём, пехотинцы ползли, прижимая к земле бронированные щитки. Они защищали от пуль — хоть как-то. От снаряда, конечно, не спасёшься. Но и без защиты — смерть была бы почти гарантированной.
Осколок на всю жизнь
12 января 1943 года началось новое наступление. Блокада Ленинграда была прорвана. В тех боях Язова ранило во второй раз. Граната. Немец бросил. Он пригнулся. А потом — взрыв. Он успел открыть рот, чтобы крикнуть подчинённым, но было поздно. Осколок врезался под левый глаз.
«Вот здесь, под глазом, тоже осколок до сих пор сидит… вытаскивать опасно. Можно ослепнуть»
И он остался с ним. Осколок. Как память. Как чужой металл внутри человека.
Преподаватель
Весной 1943 года Язова направляют на курсы усовершенствования командного состава. Он уже — старший лейтенант. Офицер с двумя ранениями, с опытом командования ротой. На курсах — не отдых, а проверка.
Приезжает генерал Сухомлинов. Просит доложить обязанности командира взвода. Потом — командира роты. Язов отвечает без запинки. Чётко, уверенно, как положено. Генерал кивает: такие должны обучать.
Так он остаётся преподавателем. До нового наступления. До января 1944 года. Потом — снова на фронт. Снова пехота, снова грязь, кровь и смерть.
Любовь под грохот канонады
Война — войной, но сердцу не прикажешь. Там, на Волховском фронте, будучи на курсах, он встретил Катю. Катю Журавлёву. Редактор местной газеты. Новый год, вечеринка, рюмка «для храбрости» — и всё. Влюбился. После войны — свадьба. Прожили вместе до 1975 года. Потом — её не стало. Но память о ней, как и о войне, осталась в нём навсегда.
Интересно, не правда ли: как на войне могут рождаться чувства?
Стыд
Самый горький эпизод его рассказа — не про смерть. Про стыд. Он увидел бойцов с полными лицами и подумал: жируют. Крикнул. С раздражением. А один солдат ответил спокойно:
«Сынок, у нас не раскормленные хари, а опухшие от голода лица. Мы полторы недели бились в окружении и сухаря во рту не держали»
Молчание. Ошибка. Раскаяние.
«Я, конечно, перед людьми извинился, но за те слова мне до сих пор стыдно…»
Это один из самых сильных моментов во всей исповеди. Он говорит о человеке больше, чем награды. Чем звания. Чем победы. Это — совесть, которая жива спустя десятилетия.
Победа
9 мая 1945-го Язов встретил в Прибалтике. Без салютов. Без парадов. Просто пришла весть: Победа. Конец. И они, несколько офицеров, стояли в госпитале у раненого командира. Привезли ему гостинцы. Он уже знал, что не вернётся на фронт. Рука ампутирована. А война — всё.
«И тут пришла весть, что всё, конец войне, немец сдался, Победа!»
Всё. Победа. Но что это значило для тех, кто выжил? Что чувствовали они — не те, кто смотрел парад по телевизору, а те, кто шёл через грязь, страх и боль?
Последний маршал
Язов не выставляет себя героем. Он не говорит, что «победил фашизм». Он вспоминает. Без пафоса. Иногда с юмором. Чаще — с болью. Иногда — с гордостью. Но никогда — с равнодушием.
Он — последний маршал. Но говорит как солдат. Такой, каким он был в 17 лет. Со шрамом на ноге. С осколком под глазом. С памятью о тех, кто не дожил. И с горечью, которую не вытравить ни временем, ни званиями.
★ ★ ★
ПАМЯТЬ ЖИВА, ПОКА ПОМНЯТ ЖИВЫЕ...
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!
~~~
Ваше внимание — уже большая поддержка. Но если захотите помочь чуть больше — нажмите «Поддержать автора» в канале или под статьёй. От души спасибо каждому!