Сибирская тайга не прощает слабых. Не прощает глупых. Но ещё она не прощает — нарушения своих древних законов. А мы, городские, эти законы и знать-то толком не знаем.
Я понял это только на четвертый день нашего похода по усть-илимской тайге.
Стоял июнь — то самое время, когда тайга наполняется жизнью. Когда деревья уже оделись в плотную зеленую крону, а воздух пропитан запахом хвои, диких трав и пробуждающейся земли. Нас было четверо друзей — я, Игорь, Кандрат и Белка, плюс наш проводник Лёня.
Лёня... Таких, как он, в этих краях называют таёжниками. С загорелым, обветренным лицом и глазами цвета речной воды — спокойными, но при этом всё замечающими. В таких глазах вся тайга отражается, со всеми ее тайнами. Всю жизнь он рыбачил в этих местах и знал каждую заводь, каждую тропу.
Мы сидели у костра. Ночь стояла такая, что дух захватывало — бескрайнее черное небо, усыпанное звездами, и луна, висящая прямо над головой.
— Лёня, расскажи историю какую-нибудь, — попросил Игорь, подбрасывая в костер сухие ветки. — Местную, таежную.
Проводник усмехнулся, прикурил самокрутку и долго смотрел на огонь, будто читал в нем какую-то древнюю, только ему понятную книгу.
— Историю, значит? — голос у него был хриплый, пропитанный дымом и годами. — Могу рассказать про старого Егора. Жил тут недалеко, километрах в сорока. Всю жизнь в тайге провел.
И он начал свой рассказ. А я потом, уже вернувшись в город, записал его, стараясь сохранить все интонации, все паузы, весь тот особенный ритм, с которым говорил Лёня.
История старого охотника
Егор Савельич охотился в этих краях лет с пятнадцати. Тайгу знал как свои пять пальцев. Зверя он не изводил понапрасну — не для промысла охотился, а только в меру, для своей жизни. Говорили, что даже подранков редко оставлял — не по себе ему было от чужой муки, хоть и звериной.
Было ему уже за шестьдесят, когда случилась эта история. Многие его ровесники давно уже из тайги в поселок перебрались — кости греть да с внуками нянчиться. А он все не мог. Говорил: "В четырех стенах помру. Мне воздух нужен. Простор".
Жил он в зимовье, что от поселка километрах в двадцати. Одинокий был человек. Жена умерла рано, детей не нажили. Вся семья — старый пес Верный да ружье двустволка.
Встреча с волчонком
Май тогда выдался странный — то теплынь, то холодрыга. В такую погоду и зверю, и человеку тяжко.
Шел Егор вдоль ручья, капканы проверял. И вдруг услышал писк — слабый такой, еле слышный. Раздвинул кусты, а там — волчонок. Месяца три-четыре ему, не больше. Лежит на боку, тяжело дышит. Лапа задняя неестественно вывернута — явно сломана. А шерсть на боку свалялась от крови.
— Видать, на медведя нарвались, — прервал свой рассказ Лёня, выпуская дым. — Молодой еще медведь, неопытный. Весной они злые, голодные. Мать-волчица, наверное, прикрывала отход, а малыш не успел...
Долго смотрел Егор на волчонка. По всем законам тайги, он должен был или добить его, или оставить умирать. Сама природа так распорядилась — слабые не выживают. И уж точно человек не должен был вмешиваться в этот извечный круговорот.
Но что-то дрогнуло в душе старого охотника. То ли взгляд у волчонка был слишком осмысленный. То ли просто старость сделала сердце мягче.
— К черту!, — выругался Егор и, сняв с плеч телогрейку, завернул в нее притихшего зверька.
Спасение и выхаживание
В зимовье первым делом он вправил ему лапу и наложил самодельную шину из бересты и тонких прутьев. Рану на боку промыл и обработал порошком, который готовил сам из таёжных трав. Волчонок не сопротивлялся — то ли от слабости, то ли почуял, что человек помочь хочет.
Верный, пес охотника, к удивлению, не проявил агрессии. Обнюхал нового жильца и улегся рядом, словно взял под защиту.
Три дня волчонок лежал без движения, только воду пил. А на четвертый попытался встать. Егор смотрел на него и качал головой:
— Живучий ты, парень. Значит, не зря я тебя притащил.
Шли недели. Волчок — так назвал его Егор — поправлялся. Рана затянулась, лапа срослась почти без хромоты. А вместе с тем росла и дилемма в душе охотника.
Он понимал, что действовал вопреки всем законам тайги. Знал, что рано или поздно придется решать — что делать с волчонком дальше. Отпустить к сородичам? Но примет ли его стая после того, как он жил с человеком? Да и найдет ли он её?
Оставить при себе? Но волк — не собака. Даже выращенный человеком, он остается диким зверем. Рано или поздно природа возьмет свое.
— Знаешь, парень, — говорил Егор, наблюдая, как подросший Волчок гоняется за бабочкой во дворе, — кажется, мы с тобой влипли.
Дружба волка и собаки
К концу лета волчонок превратился в крепкого молодого волка. На охоту с Егором не ходил — тот не брал, понимал: увидит зверь кровь и все, пиши пропало. Природа свое возьмет.
Но случилось странное — Волчок и Верный стали не разлей вода. Старый пес словно молодел рядом с диким приемышем, а тот перенимал у него повадки домашнего животного. Впрочем, со временем Егор стал замечать, как Волчок пытается доминировать над Верным – то зарычит, когда тот приближается к миске первым, то место лежанки займет, то вдруг оскалится без причины. Нет-нет, да и проскальзывала в его поведении истинная волчья сущность.
Егор смотрел на эту дружбу с примесью беспокойства и все чаще думал: может, и обойдется? Может, приручится волк, как когда-то, тысячи лет назад, его предки?
Зов стаи
Осень пришла ранняя и суровая. Первый снег выпал уже в сентябре. Егор готовился к зиме — запасал дрова, коптил мясо, проверял снасти.
А в тайге все чаще стали замечать волчью стаю. Небольшую, голов пять-шесть, но дерзкую. То к деревне слишком близко подойдут, то охотнику какому дорогу перейдут.
В одну из ночей Волчок вдруг заскулил и забеспокоился. Егор проснулся, прислушался — с опушки леса доносился волчий вой.
— Твои родичи, что ли? — пробормотал охотник, гладя зверя по голове. — Зовут тебя?
Волчок смотрел в окно, но не рвался на улицу. Вместо этого он забрался на лежанку и прижался к Егору, словно искал защиты.
Так продолжалось несколько ночей. Волки выходили к опушке, но в охотничьи угодья не заходили. Словно звали, но не решались приблизиться.
Исчезновение
А потом случилось непоправимое. Верный пропал. Ушел утром во двор и не вернулся. Егор обыскал всю округу — ни следа. Только на границе леса заметил клок серой шерсти на кусте и несколько капель крови на снегу.
Когда он вернулся в избушку, Волчок встретил его у порога. В глазах зверя читалось что-то новое — то ли тревога, то ли чувство вины.
— Это твои сородичи, да? — тихо спросил Егор. — Отомстили, значит...
Той ночью он не сомкнул глаз. Сидел у окна с ружьем на коленях и ждал. Но никто не пришел.
А утром Волчок исчез. Просто не оказалось его в избе. Дверь была закрыта, окна тоже. Как он выбрался — загадка.
Егор долго стоял посреди двора, вглядываясь в темную стену леса. Где-то там был теперь его Волчок. Вернулся к своим или погиб — кто знает?
Жизнь покатилась по-прежнему. Охота, рыбалка, заготовки... Только теперь Егор был совсем один.
Возвращение
Зима выдалась снежная. Морозы стояли такие, что деревья трескались. Егор топил печь почти непрерывно, но все равно стены зимовья покрывались изнутри инеем, а под утро дверь становилась белой от намерзшего льда.
В одну из таких ночей, когда вьюга завывала так, что казалось, сама тайга стонет от холода, Егор вышел во двор за дровами. И вдруг замер.
На опушке леса, всего в нескольких десятках метров, стоял волк. Крупный, с темной спиной. Он не двигался, просто смотрел в сторону охотника. В первый момент Егор подумал, что обознался, что это просто один из тех диких волков, что бродят по тайге, и уже хотел бежать в зимовье. Но потом луна вышла из-за туч, серебристый свет упал на снег, и охотник узнал — это был Волчок. Теперь уже матерый, взрослый зверь, но с тем же взглядом — внимательным, почти человеческим.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга через белое заснеженное пространство. Вдруг волк задрал морду к небу и протяжно завыл, будто прощаясь. А потом медленно повернулся и скрылся меж деревьев.
Егор долго еще стоял на морозе, словно надеясь, что Волчок вернется. Но лес оставался тихим и пустым.
После рассказа
Костер почти догорел. Мы сидели молча, переваривая услышанное.
— Лёня, а что это за древний закон тайги, который нарушил Егор? — спросил я наконец.
Проводник долго молчал, помешивая угли длинной веткой. Потом поднял на меня глаза.
— Закон невмешательства, — ответил он негромко. — В тайге каждый сам за себя. Слабый должен умереть, сильный — выжить. Человек может брать от тайги то, что ему нужно для жизни, но не должен нарушать её порядок. Спасая волчонка, Егор вмешался в естественный ход вещей. По всем древним поверьям, тайга должна была его наказать.
— Но не наказала, — заметил Игорь.
— Не наказала, — кивнул Лёня. — Потому что есть и другой закон, может быть, даже более древний. Закон благодарности.
— В тайге есть место всему, — И жестокости, и милосердию. Просто нужно помнить, что каждый твой поступок — это камень, брошенный в воду. Круги от него будут расходиться долго, очень долго.
Заключение
Утром, когда мы собирали лагерь, я долго всматривался в темную стену леса. Тайга стояла молчаливая и величественная. Я понял, что мы, городские жители, зачастую видим в ней лишь ресурс, источник древесины, мяса, ягод, грибов... Но история Егора и его Волчка показала мне нечто большее.
Тайга — это сложная, хрупкая и совершенная система, где каждое существо, каждое дерево, каждый ручей связаны невидимыми нитями. Вмешиваясь в неё, мы несём ответственность за последствия. Бережное отношение к природе — это не только сохранение редких видов или борьба с браконьерством. Это понимание того, что мы лишь гости в этом древнем мире, и наша задача — сохранить его для будущих поколений.
В глубине души я понимал: если мы научимся уважать природу, её законы, её обитателей, то и она ответит нам тем же. Ведь мудрость тайги — это мудрость самой жизни, которая учит нас: то, что мы отдаём миру, непременно к нам возвращается. И вот это, пожалуй, самый важный урок, который человек может вынести из своего общения с тайгой.
Если вам понравился мой рассказ, прошу поставить лайк и подписаться на канал. Так вы поддержите меня, как автора, а я получу мотивацию и дальше рассказывать вам свои истории из путешествий.