Галя сидела у окна, ноутбук стоял на коленях, чашка с чаем остывала на подоконнике. Суббота. Дом спал. За окном — мелкий дождь по стеклу.
Текст был почти готов. Честный. Про то, как тяжело всегда держать лицо. Про то, как устала говорить «всё нормально», когда не нормально. Про то, как хочется хоть раз не справляться — и чтобы никто не отвернулся.
Галя перечитала написанное. Потом провела курсором по строчкам. И нажала delete. Слишком личное.
Открыла новый документ. Попробовала начать легче:
«Бывает, что мы устаём…»
Но слово “мы” сразу разозлило. Это не “мы”. Это я. Я устала. Я боюсь. Но сказать “я” — страшно. Потому что “я” — это про близко. Про по-настоящему. Про то, где можно задеть, где можно отвернуться. Где можно сказать:
— Ой, ну что ты, опять жалуешься?
Галя стерла второй абзац. Открыла заметки. Там — тридцать девять черновиков. Про то, как чувствует себя лишней в разговорах. Про то, как боится просить. Про то, как не умеет говорить, когда больно.
Каждый из этих текстов заканчивался одинаково:
Удалено. Слишком уж...
— Мам, а ты чего такая тихая? — из комнаты выглянула дочка.
— Просто думаю. Всё хорошо.
Вечером Галя всё-таки выложила пост. Короткий, аккуратный, безопасный:
«Поддерживайте себя, друзья. Не забывайте отдыхать.»
Поставила смайлик. Отошла от экрана. А внутри всё равно было нестерпимо одиноко. Потому что не это хотела сказать. Хотела честно. Про то, как тяжело нести своё «всё нормально», когда руки трясутся. Про то, как страшно писать “я устала” и ждать, что за это перестанут любить.
Но честное — осталось в черновиках.
Галя была. И снова стерла себя из текста. Чтобы не быть “слишком”.
Если ты тоже боишься быть настоящей — напиши. Я помогу выдержать, когда тебя видят. По-настоящему.
