Суп в кастрюле угрожающе забулькал, и я поспешила убавить огонь. Снова взглянула на часы — половина шестого. Игорь обещал приехать к пяти, но когда это мой сын был пунктуален? Вздохнула и продолжила нарезать салат, стараясь, чтобы кусочки огурца были идеально ровными. Будто от этого что-то зависело.
В прихожей звякнул замок. Сердце ёкнуло, как в молодости перед свиданием.
— Мам, мы дома! — голос Игоря отозвался знакомым теплом где-то под ребрами.
Вытерла руки о фартук и поспешила в коридор. Они стояли на пороге — сын и Оля, его жена, с объемными сумками у ног. Три чемодана громоздились у стены, словно молчаливое напоминание: это не простой визит.
— Ну наконец-то, заждалась совсем, — я обняла сына, потом невестку. — Проходите скорее, ужин почти готов.
Игорь втащил сумки в гостиную, а Оля сразу юркнула на кухню:
— Как вкусно пахнет, Валентина Петровна!
— Просто Валя, сколько раз просила, — улыбнулась я, хотя где-то глубоко внутри царапнуло неприятное ощущение.
За ужином они рассказывали про съемную квартиру, про хозяйку, которая внезапно решила продать жилье, про то, как тяжело сейчас найти что-то подходящее. Я кивала, подкладывала в тарелки еду и старалась не думать о том, что мое тихое, размеренное существование закончилось.
— Мам, мы правда ненадолго, — Игорь словно прочитал мои мысли. — Месяц максимум, пока не найдем новое жилье.
— Конечно, сынок, — я погладила его по руке. — Живите сколько нужно, дом большой.
Большой? Две комнаты и кухня. И где-то в глубине души я уже знала — месяц растянется надолго. Но промолчала, только улыбнулась, как улыбалась всю жизнь, пряча тревогу за маской гостеприимства.
Когда они ушли разбирать вещи, я осталась одна на кухне. Тишина давила на плечи. В голове вертелось: а ведь я даже не спросила, сколько точно они пробудут. Боялась показаться негостеприимной, боялась огорчить сына... Как обычно, просто кивнула и согласилась.
Вечер только начинался, а усталость уже наваливалась на плечи невидимым грузом.
Незваная гостья
На третий день зазвонил дверной звонок. Я вытирала пыль с серванта и не сразу услышала — привыкла уже к новым звукам в квартире. Игорь на работе, Оля сидела в гостиной, уткнувшись в ноутбук.
— Валентина Петровна, там к нам пришли! — крикнула она, не отрываясь от экрана.
К нам? Я машинально поправила волосы и пошла открывать. На пороге стояли Оля и незнакомая женщина лет тридцати — высокая, с ярко-рыжими волосами и крупными серьгами-кольцами.
— Здравствуйте, я Марина, — незнакомка протянула руку и переступила порог, не дожидаясь приглашения. — Олина сестра.
Я растерянно пожала протянутую руку. Сестра? Оля никогда не упоминала...
— Очень приятно, — пробормотала я, глядя, как Марина уверенно снимает сапоги на шпильке и осматривается в прихожей.
— У вас тут уютно, — она кивнула, словно одобряя мою квартиру. — Оля сказала, можно погостить немного, у меня с мужем... ну, в общем, неважно. Куда вещи можно положить?
Я перевела взгляд на объемную спортивную сумку у ее ног. В голове не укладывалось происходящее.
— Марина, я не знала... — начала я, но Оля перебила:
— Валя, это ненадолго. Маришке надо перекантоваться пару недель, пока она с мужем разберется. Мы же не оставим сестру на улице?
Взгляд Марины был изучающим и спокойным, будто она заранее знала, что возражений не последует.
— Да, конечно... — выдавила я из себя. — Наверное, в зале можно раскладушку поставить.
— А нельзя в комнате? — нахмурилась Марина. — На раскладушке спина будет болеть. Можно мне в маленькой комнате? Вы ведь одна в спальне спите?
Я открыла рот и закрыла его. Маленькая комната — мой кабинет, где стоял письменный стол, книжные полки и старое кресло-качалка, доставшееся от мамы. Там я проводила вечера, читала, писала письма подругам...
— Пожалуйста, постелите мне там, — Марина произнесла это не как просьбу, а как распоряжение. — Я устала с дороги.
— Мариш, давай я помогу вещи занести, — засуетилась Оля. Они прошли мимо меня, обсуждая какие-то свои дела.
Я осталась стоять в прихожей, пытаясь понять, что только что произошло. Чужой человек вошел в мой дом и распорядился моей комнатой, а я даже не нашла слов возразить.
Вечером, убирая вещи из кабинета, я поймала себя на мысли, что машинально извиняюсь перед Мариной, когда прохожу мимо нее с очередной стопкой книг.
Невидимка на собственной кухне
Еще неделю назад эта кухня была моим убежищем. Тихое место, где по утрам я пила кофе, разгадывала кроссворды и смотрела в окно на старый клен. Теперь здесь было не протолкнуться.
В раковине громоздилась гора немытой посуды. Четыре кружки, шесть тарелок, сковорода, кастрюля... Посчитала машинально, как делала всегда, наводя порядок в доме и в мыслях.
— Мариш, глянь, что там по телику? — голос Оли доносился из гостиной.
— Сейчас "Судьбу человека" включат, — отозвалась Марина.
В гостиной работал телевизор — громко, на всю квартиру. Я невольно поморщилась. Раньше я его включала только вечером, чтобы посмотреть новости перед сном.
Открыла кран, налила в раковину воды. Руки уже покраснели от частого мытья посуды, на пальцах появились трещинки. Выдавила на губку больше средства, чем нужно. Мыла тарелки размеренными, привычными движениями.
Стоило выйти из комнаты, как Марина просачивалась на кухню и что-нибудь готовила. После нее всегда оставалась гора грязной посуды и крошки на столе. Оля в этом была ей под стать — разбросанные чайные пакетики, невымытые чашки...
И ни разу, ни единого раза за эти дни никто из них не помыл за собой даже ложку.
Спина ныла немилосердно. В свои шестьдесят три я держалась молодцом, но последние дни вымотали меня до предела. Замкнутый круг — убираешь, готовишь, моешь, стираешь. И снова по кругу.
Вытерла тарелку и потянулась поставить ее на полку. Острая боль прострелила поясницу. Охнула, выпрямилась медленно, держась за столешницу.
— Валя, а где у вас соль? — Марина возникла на пороге кухни с телефоном в руке. Даже не заметила, что мне больно.
— В шкафчике над плитой, — ответила я, все еще держась за спину.
Марина достала соль, насыпала себе горсть в ладонь, даже не взглянув на меня, и ушла обратно в комнату. Я проводила ее взглядом. За две недели она ни разу не назвала меня по имени — всегда просто "Эй" или вообще никак, словно я была предметом мебели.
Закончила с посудой, вытерла руки полотенцем. На столе увидела конфетные фантики — кто-то опять ел конфеты из вазочки, которые я берегла к чаю для гостей. Моя мама всегда так делала — держала особые конфеты для особых случаев...
Из комнаты доносился смех Оли и Марины. Они что-то обсуждали, шутили. А я стояла на кухне, сгорбившись, вытирая чужие тарелки, и чувствовала себя невидимкой в собственном доме.
Слова острее ножа
Утро понедельника выдалось пасмурным. Небо затянули тучи, а на душе скребли кошки. Не выспалась — всю ночь ворочалась, думая о том, как поговорить с сыном. Но Игорь уже три дня приходил поздно и уходил рано — проектом каким-то важным занимался.
Включила чайник, достала чашки. За окном моросил дождь, капли стекали по стеклу, оставляя кривые дорожки. Открыла холодильник — пусто, хоть шаром покати. Опять все съели.
В прихожей послышались шаги.
— Доброе утро, — сказала я, обернувшись. В дверях стояла Марина в шелковом халате, зевая и потягиваясь.
— Угу, — она прошла к холодильнику, заглянула внутрь. — А молока нет?
— Нет, — я покачала головой. — Вчера закончилось.
— Как же так? — Марина хлопнула дверцей. — Я всегда утром кофе с молоком пью. Почему не купили?
Что-то внутри меня дрогнуло. Три недели я терпела, три недели улыбалась и угождала. Сколько можно?
— Марина, — начала я, стараясь говорить спокойно. — Ты взрослый человек. Если тебе нужно молоко, ты можешь сама сходить и купить его.
Она удивленно приподняла брови:
— Вообще-то, я гость в этом доме.
— И как гость, — я набрала воздуха в грудь, — ты могла бы иногда помогать по хозяйству. Убирать за собой, мыть посуду...
— А в чем проблема? — она прислонилась к косяку, скрестив руки на груди. — Вы целыми днями дома, делать особо нечего. Вам не сложно.
Чайник закипел, щелкнул кнопкой. Я открыла рот, закрыла, снова открыла.
— Мне тоже непросто, Марина. Я не привыкла, чтобы в доме было столько людей. И я... я не обязана все делать одна.
Она выпрямилась, лицо исказила гримаса:
— Не обязана? — голос зазвенел. — Вы шутите? Мы живем тут, потому что у нас нет выбора. А вы сидите в своей квартире, пенсию получаете и жалуетесь?
— Я просто прошу помогать мне, — внутри все задрожало, но я продолжала говорить.
— Да вы должны быть благодарны, что не одна прозябаете! — Марина повысила голос. — Что у вас родные люди рядом!
На кухню заглянула Оля, встревоженная шумом.
— Что случилось?
— Твоя свекровь считает, что мы должны тут полы драить и посуду мыть, — выплюнула Марина.
— Я этого не говорила! — возразила я. — Просто попросила иногда убирать за собой...
— Ты обязана обеспечивать комфорт — мне и моей сестре, — отчеканила Марина, глядя мне прямо в глаза. — Кому ты еще нужна в этой жизни, кроме сына? Будь благодарна, что он вообще навещает тебя!
Слова ударили под дых. Я пошатнулась, схватилась за стол. Перед глазами все поплыло.
— Мариш, ну ты чего, — Оля дернула сестру за рукав. — Пойдем.
Они ушли, а я осталась стоять на кухне. Чайник остывал. За окном капал дождь.
Обязана обеспечивать комфорт. Обязана. Как будто я не человек, а прислуга в собственном доме.
Глухая стена
Вечером я караулила Игоря в прихожей. Сидела на банкетке, прислушиваясь к шагам на лестнице. Из гостиной доносились звуки телевизора — там Оля смотрела очередной сериал. Марина ушла куда-то еще днем, хлопнув дверью.
Щелкнул замок. На пороге появился сын — осунувшийся, с синяками под глазами.
— Мам? Ты чего не спишь? — он удивленно посмотрел на меня, снимая куртку.
— Игорь, нам надо поговорить, — сказала я тихо, чтобы не услышала невестка.
— Что-то серьезное? — он устало провел рукой по лицу. — Я с ног валюсь, если честно.
— Это важно, — я поднялась с банкетки. — Пойдем на кухню.
Он послушно поплелся за мной. На кухне я включила свет, поставила чайник. Игорь тяжело опустился на табурет.
— Слушаю тебя, мам.
Я собиралась весь день, подбирала слова. И все равно они вырвались неуклюже, комом:
— Сынок, мне тяжело. С сестрой Оли... с Мариной. Она не уважает меня, не помогает по дому. Сегодня она сказала...
— А что случилось-то? — перебил Игорь.
Я пересказала утренний разговор, пытаясь не упустить ничего важного. Чем дальше говорила, тем больше хмурился сын.
— И что она должна делать, по-твоему? — спросил он, когда я закончила. — Она же гостит у нас.
— У нас? — переспросила я. — Игорь, это моя квартира. Я пустила вас пожить временно, но это не значит...
— Мам, не драматизируй, — он потер переносицу. — Нам и так непросто. Я с работы не вылезаю, Оля без работы вообще. Теперь еще и ты с претензиями.
— Это не претензии, — голос предательски дрогнул. — Просто мне правда тяжело одной все тянуть. Три человека в доме, и только я готовлю, убираю...
— Так ты ж на пенсии, — пожал плечами сын. — Сидишь дома целыми днями. А мы работаем.
— Оля не работает, — напомнила я.
— Она ищет работу, — отрезал он. — И потом, ты сама всегда говорила, что любишь, когда в доме люди, когда не одна.
— Да, но не так... — внутри что-то надломилось, в глазах защипало.
— Мам, — Игорь поднялся. — Давай завтра обсудим, ладно? Я с ног валюсь.
Он поцеловал меня в щеку и вышел из кухни, оставив стоять с недоговоренными словами на губах. Через минуту из гостиной донесся его смех — он что-то обсуждал с Олей.
Чайник вскипел, щелкнул кнопкой и затих. Я так и не сделала чай. Просто стояла, глядя в темное окно на свое отражение — пожилая женщина с опущенными плечами и потухшим взглядом.
— Мама, ты спать идешь? — крикнул из комнаты Игорь.
— Да, иду, — откликнулась я и погасила свет.
Сын не услышал меня. Никто не услышал.
Чай с пониманием
— Валюш, давай еще пирога положу, — Нина Сергеевна потянулась за ножом. — Совсем худая стала, тебя ж не кормят там?
— Кормят, — я слабо улыбнулась. — Наоборот, готовлю без продыху.
Мы сидели на маленькой уютной кухне Нины — моей подруги со времен работы в библиотеке. Сорок лет дружбы, все друг о друге знаем. Она позвонила утром, позвала на пирог, а я с радостью сбежала из дома. Марина опять осталась ночевать у каких-то друзей, Игорь на работе, Оля спала до обеда.
— Рассказывай, — Нина подлила мне чаю. — Что у тебя с лицом такое? На себя не похожа.
И я рассказала. Про Игоря с Олей, про Марину, про разговор с сыном... Слова лились потоком, а Нина слушала, кивала, цокала языком. Не перебивала, только брови хмурила временами.
— Знаешь, — сказала она, когда я наконец замолчала. — Моя мама, земля ей пухом, всегда говорила: кто сам себя не уважает, того и другие уважать не будут.
— При чем тут это? — я отломила кусочек пирога, но есть расхотелось.
— При том, что ты сама позволяешь им так с собой обращаться, — Нина наклонилась ко мне через стол. — Валя, ты же сильная женщина. Мужа одна похоронила, сына подняла, в библиотеке тридцать лет отработала. А тут какая-то девчонка тебе хамит, а ты терпишь.
— Так это же сестра Оли... Я не хочу конфликтов...
— И что? — перебила Нина. — Если ты не поставишь границы, они их никогда не увидят. Они просто не знают, что эти границы существуют, понимаешь? Потому что ты сама их не проводишь.
— Легко сказать, — вздохнула я. — А как их проводить? Выгнать всех?
— Зачем сразу выгонять? — Нина покачала головой. — Просто скажи: вот это моя территория, вот это — мои правила. Хотите жить здесь — соблюдайте. Нет — ищите другое место.
— Игорь обидится...
— И что? — она пожала плечами. — Взрослый мужик обидится на мать за то, что она хочет уважения в собственном доме? Пусть обижается. Переживет.
В ее словах была правда. Горькая, неудобная, но правда. Я всю жизнь стремилась быть удобной — для мужа, для сына, для коллег. Не создавать проблем, не конфликтовать... И вот результат.
— Знаешь, — продолжила Нина, разливая еще чай. — Тебе просто нужно собрать их всех и сказать: или мы живем по моим правилам, или вы съезжаете. Это твоя квартира, твоя жизнь. Не позволяй им отнимать это у тебя.
За окном шумела листва старого тополя. Солнечный луч скользнул по столу, высветив царапины на старой полировке. Нина была права. Права, как всегда.
— Страшно, — призналась я.
— Знаю, — она накрыла мою руку своей. — Но ты справишься. Иначе так и будешь прислугой в собственном доме.
Тихий гром
Накрывала на стол медленно, с особой тщательностью. Расставляла тарелки, раскладывала вилки-ложки, словно выполняла важный ритуал. На столе — праздничная скатерть в мелкий цветочек, которую обычно стелю по воскресеньям, борщ в глубокой супнице, котлеты на большом блюде, салат в хрустальной вазе из сервиза, что подарили на серебряную свадьбу.
Все должны собраться, все должны сесть за стол вместе. Будто семья. В последний раз.
Два дня готовилась к этому разговору. После встречи с Ниной что-то перевернулось внутри. Спала плохо, но проснулась с твердой решимостью. На душе удивительно спокойно.
— Ого, пир горой! — Игорь вошел на кухню, потянул носом. — День рождения у кого-то?
— Садитесь все за стол, — сказала я, не отвечая на вопрос. — Нам нужно поговорить.
Оля с Мариной переглянулись, но послушно заняли места. Игорь недоуменно пожал плечами и тоже сел.
— Давайте сначала поедим, — предложил он. — Я голодный как волк.
— Нет, — я покачала головой. — Сначала разговор.
Что-то в моем голосе заставило их насторожиться. Даже Марина подняла взгляд от телефона.
— Что случилось, мам? — Игорь нахмурился.
Я глубоко вдохнула. И выдохнула. Слова шли изнутри, спокойные и твердые:
— Через неделю вы съезжаете. Мне тяжело, и я больше не позволю вам так жить за мой счет.
Тишина. Звон в ушах, как после взрыва. Лица — растерянные, шокированные.
— Ты... что? — Игорь наконец нарушил молчание.
— Я сказала, что через неделю вы должны найти другое жилье, — повторила я, удивляясь собственному спокойствию. — Вы живете в моем доме уже почти месяц. Никто не помогает, никто не считается с моими просьбами и правилами. Я устала быть прислугой.
— Так вот чего ты добивалась! — воскликнула Марина. — Чтобы мы горбатились на тебя? Убирали, готовили?
— Нет, — я покачала головой. — Я хотела уважения. Но не получила его. Поэтому — неделя на сборы.
— Мама, ты не понимаешь, — Игорь подался вперед. — Мы же не от хорошей жизни у тебя живем. Нам некуда деваться.
— Понимаю, — я кивнула. — Но вы тоже меня поймите. Я не могу больше так жить. Это мой дом, моя квартира. Я имею право чувствовать себя здесь комфортно.
— И куда нам идти? — Оля всплеснула руками. — На улицу?
— Вы взрослые люди, — сказала я ровно. — У вас есть работа, друзья. Найдите съемную квартиру.
— Это все она тебя настроила! — Марина ткнула пальцем в мою сторону. — Твоя подружка библиотечная!
Я улыбнулась:
— Нет, Марина. Это я сама решила. Потому что я не обязана обеспечивать комфорт никому, кроме себя самой. Ни тебе, ни твоей сестре. Даже сыну, который давно вырос.
Игорь резко встал, стул скрипнул по полу.
— Мама, ты пожалеешь об этом. Ты останешься одна. Совсем одна, понимаешь?
— Я уже одна, — пожала я плечами. — Просто в собственном доме.
Я не повышала голоса. Не кричала. Просто говорила то, что должна была сказать давно. И чувствовала, как с каждым словом становится легче, будто тяжелый рюкзак сбросила с плеч после долгого пути.
Буря
После моих слов на кухне словно прорвало плотину. Игорь метался между столом и окном, то и дело взмахивая руками, будто дирижировал невидимым оркестром. Лицо его покраснело, на лбу выступили капельки пота.
— Как ты можешь так с нами? — восклицал он. — Мы же твоя семья! Твоя кровь!
Оля сидела, опустив голову, по щекам текли слезы. Размазывала их ладонью, словно маленькая девочка.
— Валентина Петровна, — всхлипывала она. — Мы же не специально... Мы думали, вам приятно...
Марина не плакала. Она смотрела на меня с холодной яростью, скрестив руки на груди.
— Вот оно — истинное лицо, — процедила сквозь зубы. — А прикидывалась такой добренькой, пирожки пекла. А на самом деле — мелочная, злая старуха.
Слова били хлесткими пощечинами, но внутри меня словно выросла невидимая стена. Я смотрела на них и видела не родных людей, а чужаков, захвативших мой дом.
— Мама! — Игорь остановился напротив, глаза сверкали гневом. — Если мы уйдем, назад пути не будет. Ты понимаешь? Я... я не прощу тебя.
Сердце сжалось, но я только кивнула:
— Понимаю. И все равно прошу вас найти другое жилье.
— После всего, что я для тебя сделал, — он покачал головой. — После всех этих лет... Ты выбрасываешь нас на улицу.
— Не на улицу, Игорь, — ответила я спокойно. — Просто прошу жить отдельно. Как и положено взрослым людям.
— Эгоистка, — выплюнула Марина. — Старая эгоистка. Одинокая и никому не нужная.
Оля рыдала уже в голос, уткнувшись в плечо сестры, которая гладила ее по спине.
— Успокойся, Оленька, — приговаривала она. — Мы что-нибудь придумаем. Не будем навязываться там, где нас не хотят.
Игорь схватил телефон со стола:
— Все, я звоню Виталику. Поживем у него, пока не найдем квартиру. У таких друзей хотя бы совесть есть и понимание.
Он вышел в коридор, громко разговаривая по телефону. Марина потянула плачущую Олю за руку:
— Пошли собирать вещи. Нечего тут унижаться.
Они ушли, и на кухне стало тихо. Только тикали часы на стене — старые, еще бабушкины. Суп в супнице остывал, над ним уже не поднимался пар.
Я не испытывала торжества или радости. Только странное, щемящее чувство — смесь боли и облегчения. Будто вырвали больной зуб — и вот, боли уже нет, но остается саднящая пустота.
Из комнаты доносились раздраженные голоса, хлопанье шкафов, звуки выдвигаемых ящиков. Они собирали вещи, переговариваясь на повышенных тонах. Я встала, накрыла остывающую еду полотенцем и вышла из кухни, тихо закрыв за собой дверь.
В своей спальне я опустилась на кровать, сложила руки на коленях. За окном догорал осенний день, последние солнечные лучи золотили верхушки деревьев. Шумная буря в доме продолжалась, но до меня доносились лишь приглушенные отголоски.
Тишина лечит
Субботнее утро встретило меня непривычной тишиной. Я открыла глаза, несколько мгновений просто лежала, вслушиваясь в эту тишину. Никто не гремел на кухне посудой, не шумел водой в ванной, не разговаривал громко по телефону.
Прошла ровно неделя. Вчера вечером они забрали последние вещи. Уехали молча, не прощаясь. Игорь только бросил напоследок: "Ключи на тумбочке". И все. Никаких "спасибо" или "прости". Захлопнулась дверь, и в доме стало пусто.
Я встала, надела теплый халат и тапочки. Прошлась по квартире — чистота и порядок. Накануне весь день убирала, мыла, чистила. Выкинула сломанную Мариной чашку, убрала в шкаф лишние подушки и одеяла. Свои книги вернула в кабинет, расставила по полкам.
На кухне растопила печь, поставила чайник. Достала банку с овсянкой — никто не съел ее втихаря, не высыпал последние крупинки. Варила кашу, помешивая деревянной ложкой, а за окном просыпался город — еще сонный, субботний.
Позавтракала не спеша, глядя в окно на голые ветви клена. Потом помыла за собой тарелку, убрала в шкаф. Налила еще чаю и села в кресло в гостиной с книгой, которую начала читать еще месяц назад, до приезда сына. Тогда не смогла продолжить — все время кто-то нуждался во мне, звал, просил...
Страницы шелестели под пальцами. Солнечный луч пробился сквозь тюль, лег теплым пятном на колени. Старые часы мерно отсчитывали секунды. Тишина обволакивала, словно теплый плед.
Раньше я боялась этой тишины, считала одиночество наказанием. Теперь же чувствовала, как она лечит душевные раны, заполняет трещины, оставленные грубыми словами и равнодушием.
К обеду я решила испечь пирог с яблоками — не для гостей, для себя. Месила тесто, нарезала яблоки, посыпала корицей. Делала все неторопливо, с удовольствием. Никто не стоял над душой, не критиковал, не говорил, что я все делаю не так.
Пирог получился румяным, с хрустящей корочкой. Я отрезала себе кусок, налила чаю. Села за стол, накрытый красивой скатертью с вышивкой. Есть в одиночестве — не значит быть одинокой, вдруг поняла я. Может, это значит быть с собой в ладу?
После обеда позвонила Нине, долго разговаривали. Она не расспрашивала, просто рассказывала о своих делах, о новой книге в библиотеке, о том, что ее внучка поступила в музыкальную школу. Обычные, простые вещи.
— Приходи завтра на чай, — пригласила она. — У меня черничный пирог будет.
И в этом не было жалости или беспокойства — только теплота и дружба. Многолетняя, проверенная временем.
К вечеру я разобрала старые фотографии. Нашла снимок, где мы с Игорем — маленьким, лет пяти. Я держу его за руку, мы смеемся. Рядом муж, еще молодой, красивый... Сердце сжалось на мгновение, но боль была светлой, как воспоминание о солнечном дне.
Вечером, укладываясь спать в своей постели, я подумала: может, Марина права? Может, я и правда одинокая старуха? Но вот что странно — эта мысль больше не пугала меня и не причиняла боли.
Новый мост
Прошло три недели. Я привыкла к новому ритму жизни — спокойному, размеренному. Стала ходить в бассейн два раза в неделю, записалась на курсы компьютерной грамотности в центре для пенсионеров. Познакомилась там с несколькими приятными женщинами, мы договорились вместе посетить выставку в Пушкинском музее.
В тот вечер я сидела с книгой у окна. За стеклом шел первый снег — мелкий, робкий, еще не укрывающий землю, но уже намекающий на приближение зимы. Приглушенный свет торшера создавал уютный круг света вокруг кресла. На столике дымился чай с лимоном и имбирем.
Телефон зазвонил внезапно, нарушив тишину. На экране высветилось имя — "Оля". Сердце забилось чаще. За все это время — ни одного звонка ни от сына, ни от невестки.
— Алло, — ответила я после пары гудков.
— Валентина Петровна? — голос Оли звучал тихо, неуверенно. — Это я...
— Здравствуй, Оля, — сказала я ровно. — Как ты?
Пауза. Слышно, как она переводит дыхание.
— Нормально... Мы сняли квартиру в Медведково. Игорь много работает. А я... устроилась в цветочный магазин.
— Это хорошо, — кивнула я, хотя она не могла видеть. — Ты всегда любила цветы.
Снова молчание. Потом она заговорила быстрее:
— Валентина Петровна, я... хотела извиниться. За все. Мы были неправы. И Марина особенно. Она сейчас у брата живет, в Твери.
Я промолчала, ожидая продолжения.
— Игорь не знает, что я звоню, — добавила она тише. — Он все еще обижен. Но я подумала... может, можно все исправить?
Я смотрела на падающий снег, на желтый свет в окнах дома напротив. Думала о сыне, о том, какой он упрямый — весь в отца.
— Что ты предлагаешь? — спросила наконец.
— Можно я приеду? — выпалила она. — Просто одна. Поговорить. Я испекла ваш любимый пирог с вишней, по вашему рецепту...
Я улыбнулась. Значит, запомнила мои уроки.
— Приезжай, — сказала после короткой паузы. — Буду ждать.
— Правда? — в ее голосе прозвучала робкая радость. — А когда можно?
— Хоть завтра, — ответила я. — Но теперь — все по-другому.
— Я понимаю, — быстро сказала она. — И Игорь поймет... со временем.
Мы поговорили еще немного — о погоде, о ее работе. Потом попрощались. Я положила телефон и снова посмотрела в окно. Снег шел уже сильнее, покрывая землю тонким белым покрывалом.
Не знаю, простит ли меня сын. Не знаю, сможем ли мы вернуться к прежним отношениям. Но точно знаю — к прежней себе я не вернусь. Той, которая боялась сказать "нет", которая считала себя обязанной всем вокруг, которая забывала о собственных потребностях.
Я взяла чашку с остывшим чаем, отнесла на кухню. Заварила свежий. В голове крутились слова, которые я скажу завтра Оле. Не обвинения, не упреки — просто правила. Моего дома, моей жизни. Если она готова их принять — милости прошу. Если нет — что ж, я переживу.
Снег за окном становился все гуще. Первый снег нового этапа моей жизни. Жизни, в которой я наконец научилась главному — любить и уважать саму себя.