Аптека встретила меня гулом холодильников и резким запахом лекарств. Стеклянные двери с хрустальным звоном закрылись за моей спиной, отрезая суету улицы. Внутри царил особый полумрак – люминесцентные лампы мерцали, отражаясь в витринах с лекарствами, создавая ощущение подводного царства. Холодильники за прилавком гудели низким, монотонным гудением, словно большие уставшие звери. Воздух был насыщен запахами – резкий спирт, сладковатый сироп от кашля, горьковатый аромат травяных сборов.
Я встала в очередь, переминаясь с ноги на ногу. Ноги горели после двенадцатичасовой смены в реанимации – казалось, даже кости ноют от усталости. Голова раскалывалась – за последние сутки я выпила шесть чашек кофе, и теперь каждая пульсация в висках напоминала об этом. Пальцы сами собой потянулись к переносице, сдавливая её в тщетной попытке остановить надвигающуюся мигрень.
Передо мной стоял мужчина. Высокий, сутуловатый, в потёртой куртке цвета хаки, которая явно видела лучшие времена. Его большие, натруженные руки с коротко подстриженными ногтями нервно перебирали потрёпанный бумажник. Когда он наклонился поднять упавшую карточку, я заметила аккуратные заплатки на локтях его рубахи – видимо, заботливые руки кого-то из близких старательно продлевали жизнь этой одежде.
– «Пирантел» детский, пожалуйста, – произнёс он, и в его голосе прозвучала та особая, узнаваемая нотка – смесь смущения и надежды, с которой обычно просят лекарства для ребёнка.
За моей спиной раздался резкий звук открывающейся сумочки.
– Ой, мамочки! – пронзительный голос, словно удар хлыста, разрезал аптечную тишину.
Я обернулась.
Женщина лет пятидесяти с химически-жёлтыми волосами, уложенными в тугой «бабетт», и кислотно-розовыми ногтями яростно качала головой. Её губы, обведённые карандашом на тон темнее помады, складывались в гримасу отвращения.
– Это же надо было ребёнка так запустить! – воскликнула она, обращаясь к своим двум подружкам, которые тут же закивали с одинаковым выражением лиц. – Прямо позор!
Одна из них, в ярко-голубой пуховой куртке, театрально прикрыла рот ладонью:
– Ужас-то какой! В наше время такого бы не допустили!
Мужчина передо мной съёжился, его плечи сгорбились ещё больше, словно он пытался стать меньше, незаметнее.
– Э-это... – он кашлянул, – а собакам можно? Килограммов пять весит... щенок ещё.
В аптеке воцарилась такая тишина, что стало слышно, как за окном шуршат опавшие листья по асфальту.
Женщина с «бабеттой» резко замолчала. Её накрашенные губы приоткрылись, лицо сначала побелело, потом покрылось густыми красными пятнами. Она заёрзала на месте, словно под ней внезапно разогрелось сиденье.
– Ну вообще-то, – раздался спокойный голос из конца очереди, – детям тоже иногда профилактику делают. Без симптомов.
Бородатый мужчина в рабочей спецовке смотрел на «воспитательницу» с едва заметной усмешкой.
– Ага, – подхватила девушка в очках и медицинской маске, – у меня племянник в садике подцепил, так вся группа пролечилась.
Очередь загудела, как растревоженный улей. Взгляды, которые минуту назад осуждали молчаливого мужчину, теперь с интересом переключились на женщину с подружками.
Та съёжилась под этим молчаливым осуждением, её розовые ногти впились в блестящую поверхность сумочки.
– Извините... – пробормотала она, внезапно заинтересовавшись узором на линолеуме.
Мужчина у окошка осторожно взял коробочку с лекарством, бережно положил её в карман куртки.
– Спасибо, – кивнул он провизору.
Когда он проходил мимо «воспитательницы», та вдруг сунула ему в руки шоколадку «Алёнка»:
– Это... для щенка...
Он улыбнулся. Широко, по-доброму, морщинки у глаз сложились в лучики.
– Спасибо. Он любит «Алёнку».
Дверь аптеки звонко хлопнула за его спиной. Я вдруг вспомнила, как в детстве бабушка учила меня: «Прежде чем осуждать – узнай. А лучше просто промолчи».
В воздухе повис запах шоколада, смешавшийся с аптечными ароматами. Женщина с подружками поспешно ретировались к выходу, так и не купив того, за чем пришли.
А я стояла и думала о том, как часто мы спешим с выводами, даже не пытаясь понять всю историю.