оглавление канала, часть 1-я
Отец Андрей покосился с подозрением на сестру, словно не веря в такое счастье, как «успокоенная Сенька», и обратился ко мне с вопросом:
- Если ты действительно себя хорошо чувствуешь, то мы можем прямо сейчас заняться делом. Журавли ждут внизу…
Я кивнула головой.
- Я готова, отче…
Сказать, что я себя «хорошо» чувствовала, не могла, но действительно была готова. Мне хотелось побыстрее все уже закончить, и, наконец, отправиться домой. Привести и мысли, и тело в относительный порядок. Сенька же при словах благочинного встрепенулась. Чуть сощурившись, настороженно спросила:
- А к чему готова-то?
Отец Андрей тяжело вздохнул. Весь его вид выражал только одну мысль: «От черта – молитвой, а от тебя – ничем…» Проговорил довольно сдержанно:
- Нужно кое-что доделать, чтобы завершить все начатое.
Сенька захлопала на него ресницами. Было совершенно ясно, что слова благочинного ей ничего не объяснили. Поняв, что от него она больше ничего не добьется, сестрица требовательно воззрилась на меня. Мысленно закатив глаза под лоб, я проговорила, как можно спокойнее:
- Сенечка… Побудь немного здесь. Мы быстро. Все закончим и поедем домой. Ты же хочешь, чтобы мы с тобой быстрее поехали домой?
Сенька на мое «доброжелательство» только презрительно фыркнула:
- Прекрати разговаривать со мной, как психиатр с умственно отсталыми! Домой я, конечно, хочу, но и одну тебя больше никуда не отпущу! – Решительно встала с лавки и, обращаясь к притихшим монахам, безапелляционно заявила: - Вы, как хотите, а без меня Дуська никуда не пойдет! Хватит, натерпелись!!
Думаю, как бы ни был терпелив отец Андрей, но и его терпению подошел конец. Он нахмурился, поднялся во весь свой рост, расправил плечи и тихо, но строго проговорил:
- Не гневи меня, матушка!! Иначе прикажу тебя из монастыря выставить! Есть вещи, которые непосвященным знать не положено. Так что выбирай: или дожидаешься сестру здесь, или за воротами монастыря!
Сенька надулась, как мышь на крупу, но кем-кем, а глупой ее назвать было нельзя. Поняв, что обуха плетью не перешибить, смирилась. Поникла головой и с тяжелым вздохом проговорила, словно делая одолжение:
- Ладно… Так и быть… Здесь подожду.
Сверкнув взглядом, означавшим «ну, то-то же!», отец Андрей вышел из кельи. За ним посеменил, беспрестанно оглядываясь, Влас. Я выходила последней. Быстро чмокнув сестру в щеку, прошептала скороговоркой:
- Не волнуйся… Я быстро… - И вышла вслед за монахами, прикидывая в уме, на какое время у Сеньки хватит терпения сидеть в келье? Минут на десять или пятнадцать?
Отец Андрей, уже поняв, с кем имеет дело, пробурчал Власу:
- Замкни келью-то, а то ведь потом хлопот не оберемся…
А я про себя хмыкнула. Допрыгалась, коза! Пожалуй, со стороны благочинного это было правильное решение, а вот в каком настроении мы обнаружим сестрицу по возвращении… В этом плане я не испытывала никаких иллюзий.
Глава 28
Мы прошли галереей в самый конец длинного строения со множеством дверей. На улице все еще царила ночь, и тишина была такая, что закладывало уши. Я робко заметила:
- Сенька будет долбиться, как бы весь монастырь не перебудила.
Отец Андрей с усмешкой заметил:
- Это крыло пустое. Все монахи живут в другом конце монастыря. Шума никто не услышит. Но я, все же, надеюсь, что у Августы Николаевны достанет разума не поднимать шума…
А я про себя хмыкнула. Разума-то у нее достанет, а вот с эмоциями справиться будет куда как сложнее. Но вслух, по понятным причинам, ничего не сказала. В конце галереи мы свернули за угол и прошли к низенькому строению, стоявшему особняком ото всех остальных зданий монастыря. По ветхости этой избушки-развалюшки было понятно, что она тут стоит с незапамятных времен, возможно, даже еще до того, как здесь построили монастырь. Собственно, назвав это небольшое строение «избушкой-развалюшкой», я слегка погорячилась с определением. Это больше было похоже на очень старую часовню. Маковка ее была сделана из дерева с характерными чешуйками. Потемневшее от дождей солнца и времени дерево все еще держалось и, кажется, разваливаться не собиралось. Подобное я видела на куполах церквей и часовен в Кижах. Вопросов задавать не стала. Влас загремел ключами и отворил дверь, пропуская нас с отцом Андреем внутрь. Сам же остался снаружи. Я подумала, что, скорее всего, даже ему не положено было присутствовать при таинстве. А может быть, он обеспечивал охрану, чтобы никто нас не потревожил. Хотя, памятуя Сенькин «прорыв», охранник из него был так себе. Впрочем, огненному напору, исходящему от Сеньки, мало какая охрана могла сопротивляться.
За старым каменным алтарем благочинный открыл люк в полу, словно это был лаз в обычный погреб. Мы спустились по ветхим скрипучим ступеням вниз и оказались в квадратном помещении, абсолютно пустом. Отец Андрей опять произвел какие-то манипуляции с камнями, как это проделывал когда-то Влас, и открылся небольшой проход, ведущий вниз. Эта лестница была не такой крутой. При свете керосиновой лампы в руках благочинного я смогла разглядеть, что, скорее всего, она была перестроена уже позже. Спускались мы вниз минут двадцать. Скорее всего, именно по ней меня и подняли наверх из подземелья. Конечно, она была более пологой, чем та, которой довелось ходить нам с Сенькой, но все равно подъем наверх с моим бесчувственным телом на руках был не из легких. У меня так и чесался язык спросить благочинного о том, кто этот герой, который волок меня наверх после моего постыдного обморока, но, по неведомой мне самой причине, не спросила. Может быть, боялась услышать ответ?
Когда мы вошли в подземелье, там уже нас ждали четверо носителей и никого больше. Я поймала себя на мысли, что, оглядывая помещение, ищу глазами Волкова. Поняв это, рассердилась на себя и заодно на него. То же мне, Штирлиц хренов! Мог бы и намекнуть мне, что он свой, а не морочить мне голову столько времени! Потом я вспомнила, как он бережно и заботливо нес меня на руках до дивана в моей квартире, когда меня шарахнул какой-то гад по голове, наш разговор на скамейке во дворе, и подумала, что, знай я, что он «под прикрытием», повела бы я себя с ним иначе? Пришлось самой себе ответить честно, что ничего бы не изменилось. Его самоуверенность в отношении своей внешности «парня с обложки» меня раздражала неимоверно. И плевать мне было, свой он или чужой! Я терпеть не могла подобных типов! И тут же поймала себя на мысли, что я злюсь. Интересно, на себя или на него? Отец Андрей заметил некоторую сумятицу моих мыслей, но не сказал ничего, только усмехнулся в бороду, что позволило мне сделать вывод, что злюсь я, все-таки, на себя.
На месте дверей опять высилась каменная стена, и у меня даже мелькнула мысль, а не привиделось ли это все мне? Трупов на полу не было, как и следов крови. И я подумала, что, похоже, сегодня «героями» стали многие из присутствующих. Хотя, возможно, я и ошибалась, возможно, был еще какой-нибудь другой путь, через который вынесли мертвые тела. Правда, спрашивать об этом у меня желания не возникло. Честно говоря, я уже устала от всех тайн, подземелий, лестниц и всей прочей атрибутики, сопутствующей в последнее время моей насыщенной жизни. Очень хотелось надеяться, что так будет не всегда. Или, по крайней мере, не столь часто.
Процесс передачи ключей прошел довольно быстро и просто. Каплю моей крови смешали с кровью всех четверых. Капнули ею на ключи. Когда эта смешанная кровь с шипением пропала на серебряной вязи с изображением журавля, каждый носитель капнул своей кровью на выбранный ключ. За все время процедуры не было сказано ни слова. Лица новых носителей были сосредоточены, они слушали звучание своих ключей. Весь обряд проходил в полнейшем молчании. А я подумала, что недопущение сестрицы на таинство было обусловлено не соблюдением строжайшего секрета самого таинства, а неумением последней молчать продолжительное время.
После процедуры принятия ключей мы все вместе поднялись по той же лестнице, ведущей в монастырь. Последние пролеты я преодолевала с большим трудом. Наверху нас встретил Влас и молча повел новых носителей на выход из монастыря. Мы с отцом Андреем остались вдвоем. Глядя, как я размазываюсь по стене, еле держась на ногах, благочинный с участием в голосе проговорил:
- Досталось тебе, матушка… Может, отдохнешь, прежде чем отправиться домой?
У меня хватило только сил, чтобы помотать отрицательно головой и прохрипеть:
- Сестрица за рулем… Довезет.
В келье, в которой Влас запер Сеньку, царила подозрительная тишина. Нам пришлось ждать Власа с ключами. Ноги меня держали плохо, и я сползла по стеночке, усевшись прямо на каменный пол. Прикрыла глаза и даже, кажется, задремала. Очнулась, когда Сенька стала трясти меня за плечо. Суровым голосом она проговорила:
- Вставай… Поехали домой… Нечего тут на полу валяться.
И на меня, и на благочинного она смотрела без приятности, все еще тая обиду за то, что закрыли ее в келье. Да… Дома мне предстоит выслушать немало «добрых» слов (возможно, даже и еще раньше, в машине), но мне уже было все равно. Попрощавшись с отцом Андреем, мы поплелись за Власом к выходу. Небо на востоке уже алело, предвещая скорый рассвет, и ворота монастыря были распахнуты, а с колокольни раздавался одиночный погребальный звон, надо полагать, по умершим монахам. Туман тонкой дымкой струился от реки, укутывая молочной вязью подножия деревьев и путаясь в высоких травах.
Я ошиблась, в машине мне ничего выслушивать не пришлось. Едва автомобиль тронулся с места, я сразу же отключилась и пришла в себя только, когда Сенька остановилась во дворе моего дома. Кое-как добрела до родных пенат и, как подкошенная, свалилась, даже не раздеваясь, на диван. Весь остальной день и половину ночи я проспала, словно убитая. Проснулась посреди ночи, словно меня кто в бок шилом кольнул. В первые мгновения никак не могла понять, где я вообще нахожусь. Поняв, что я в родной квартире и что все уже позади, выдохнула от облегчения. Прошлась осторожно по квартире. Никого. Зашла на кухню, включила свет. На столе стояла тарелка, аккуратно накрытая салфеткой. Рядом лежала записка: «Дуська, уехала домой. Утром надо маму из санатория забирать. Суп на плите. Обязательно поешь горяченького. Как придешь в себя, позвони». И короткая подпись «твоя Сенька». Слезы умиления выступили в уголках глаз. Надо же… Супчика она мне приготовила.
Есть совершенно не хотелось, а хотелось пить. Поставила чайник, не глядя, сыпанула из банки заварки в кружку, открыла окно и стала слушать звуки ночного города. Так и просидела до самого рассвета, прихлебывая чай из кружки безо всяких мыслей в голове.
