Поезд дёрнулся и медленно тронулся. Серёга бросил сумку на верхнюю полку и плюхнулся у окна, разминая затёкшую после самолёта шею. Тридцать дней на буровой высосали все соки — левое плечо ныло, а в голове гудело от недосыпа и постоянного рёва техники.
— Да блин... совсем забыл, — пробормотал он, выуживая из кармана телефон.
«Приземлился. В поезде. Буду завтра утром», — отправил сообщение жене и тут же выключил звук. Разговаривать не хотелось. Последний их разговор перед вахтой закончился молчанием — тяжёлым, как камень. Восемнадцать лет вместе, а говорить стало не о чем, кроме счетов и ремонта крыши.
Дверь купе отъехала, и Серёга поднял глаза.
— Семёрка, да? Моё место, — в проёме стояла женщина лет тридцати пяти, с распущенными каштановыми волосами и чёткой линией губ. Не накрашенных, но каких-то... живых.
— Ага, — он подвинулся, освобождая место. — Заходите.
Она занесла компактный чемодан, закрыла дверь и стянула пальто, под которым оказалось простое синее платье с каким-то странным воротником. Серёга невольно отметил тонкую талию и изящные руки с длинными пальцами. Обручального кольца не было.
— Напротив сяду, можно? — она улыбнулась одними уголками губ.
— Конечно, — Серёга подтянул ноги, чувствуя, как неуклюже выглядит его помятая после долгой дороги фигура.
Женщина достала книгу, устроилась поудобнее и погрузилась в чтение. Серёга украдкой разглядывал её профиль. Нос с еле заметной горбинкой, высокий лоб, чуть растрёпанные волосы. Вроде ничего особенного, но было в ней что-то такое... лёгкое. Совсем не как Наташка, его жена, с её вечно усталым лицом, халатом и разговорами о деньгах.
Телефон завибрировал. «Молоко купи по дороге. И лекарство мамы моей не забудь в аптеке взять». Серёга хмыкнул. Ни «как доехал», ни «скучаю».
— Что-то случилось? — спросила вдруг попутчица, не поднимая глаз от книги.
— А? Да нет... жена пишет. Про молоко.
— Молоко — это важно, — она улыбнулась, и в уголках глаз появились маленькие морщинки. — Вы с вахты?
— Заметно? — Серёга потёр щетину.
— Есть такой особый усталый взгляд у вахтовиков. И руки... — она кивнула на его руки с въевшейся в кожу грязью. — Я выросла в нефтяном городке, у отца такие же были.
Разговор потёк неожиданно легко. Она спрашивала про условия на буровой, а Серёга, сам себе удивляясь, рассказывал не только про работу, но и про звёздное небо над тайгой, и про медведя, забредшего к вагончикам прошлой зимой.
— Я Вера, кстати, — она протянула руку.
— Сергей, — он осторожно пожал тонкие пальцы, и что-то внутри дрогнуло от этого простого прикосновения.
— А что читаете? — спросил он, кивнув на книгу.
— О-о, вы правда хотите знать? — её глаза блеснули. — Это японская поэзия. Танка. Пять строк о мимолётных впечатлениях.
— Можно? — Серёга протянул руку, и она передала ему книгу.
«Случайный взгляд.
И сердце пропустило
Удар. А после —
Снова ровный стук. Но мир
Уже совсем другой».
Поезд качнуло на стыке рельсов, и Серёга поднял глаза. Вера смотрела на него с каким-то странным выражением лица.
— Вы любите стихи? — спросила она.
— Да как сказать... В школе заставляли учить, а так... — он замялся. — Но эти... короткие... в них что-то есть такое... настоящее.
Они говорили до глубокой ночи. Вера оказалась переводчицей, ездила на конференцию. Она рассказывала про Японию, где жила два года, про какие-то храмы и сады камней, а Серёга слушал её голос — негромкий, с лёгкой хрипотцой, — и думал, что мог бы слушать его вечно.
Когда проводница принесла чай, их колени случайно соприкоснулись под столиком, и Серёга почувствовал, как по телу пробежала странная, забытая дрожь. Он не отодвинулся. И она тоже.
— А ваша жена... она кем работает? — спросила вдруг Вера, размешивая сахар в стакане.
Серёга замер. Наташка. Она ждёт его завтра. С молоком.
— Бухгалтером была... Потом, когда дочь родилась, дома осталась. А сейчас... не знаю даже. Вроде дома сидит, а вроде и работает немного.
— Дочка? Сколько ей?
— Скоро шестнадцать, — Серёга неожиданно для себя улыбнулся. — Упрямая, вся в мать. Только умная очень. На биолога хочет.
— Знаете, — Вера наклонила голову, — вы так тепло о ней говорите. Глаза меняются.
Он хотел что-то ответить, но запнулся. В горле неожиданно стало горячо и тесно.
— Устали, наверное? Давайте отдыхать, — Вера поднялась и потянулась к сумке на верхней полке. Платье задралось, обнажив стройные ноги.
***
Серёга проснулся среди ночи. В купе было темно, только синий ночник мерцал над дверью. Он повернул голову и увидел, что Вера не спит — сидит у окна, глядя на проносящиеся огни.
— Не спится? — спросил он шёпотом.
Она вздрогнула.
— Всегда так в дороге. Смотрю в окно и думаю... сколько жизней вокруг. У каждого огонька своя история.
Серёга поднялся и сел рядом. Его плечо коснулось её плеча.
— У меня тоже бессонница в поездах. Особенно когда домой еду.
— Боитесь возвращаться? — спросила она тихо.
— Что? Да нет... просто...
Но она словно заглянула ему прямо в душу.
— Просто дома не дом, да? — её голос был мягким. — Знаете, у японцев есть выражение «цуги-но-ма». Промежуточное пространство. Не здесь и не там. Поезд — идеальный цуги-но-ма. Здесь можно быть кем угодно.
— Или собой, — вырвалось у Серёги.
Их взгляды встретились. В полумраке её глаза казались огромными. Наступила тишина — густая, звенящая. Серёга почувствовал, как её дыхание участилось. Нужно было всего лишь наклониться...
Он резко отвернулся.
— Дочке пятнадцать, говорите? — Вера откашлялась. — Сложный возраст. У меня племянница такая же.
— Да уж, — Серёга благодарно подхватил новую тему. — Настя мне вчера звонила, спрашивала, можно ли голову побрить. Представляете?
Они снова говорили — о детях, о книгах, которые читали в юности, о местах, где хотели бы побывать. Серёга рассказал, как однажды стоял на берегу Северного Ледовитого океана и плакал от его бескрайности. Вера поделилась мечтой увидеть северное сияние.
Утро застало их всё так же сидящими у окна.
— Смотрите! — Вера вдруг схватила его за руку. — Рассвет!
Первые лучи солнца окрасили горизонт в розовый. Небо постепенно светлело, наполнялось жизнью. Серёга смотрел не на рассвет — на её лицо, озарённое этим мягким светом.
— Знаете, вы не похожи на нефтяника, — сказала вдруг Вера. — В вас что-то другое есть. Что-то... недосказанное.
Серёга хотел отшутиться, но вместо этого произнёс:
— Я стихи писал в молодости. Дурацкие, конечно. Но много.
— Правда? — она повернулась к нему. — Почему бросили?
— Да как-то... жизнь завертелась. Работа, семья, ипотека. Не до стихов стало.
— А жаль, — она коснулась его запястья. — Знаете, никогда не поздно начать снова.
Её пальцы были тёплыми. Серёга смотрел на эту тонкую руку на своей загрубевшей коже и чувствовал, как внутри что-то ломается и срастается заново.
Поезд начал замедляться.
— Моя станция, — Вера поднялась. — Надо собираться.
Всё происходило слишком быстро. Она застегивала пальто, поправляла волосы, проверяла билет. А Серёга сидел, оцепенев, не зная, что сказать.
— Было приятно познакомиться, — Вера протянула руку. — Спасибо за разговор.
— Может... номер телефона? — вырвалось у него.
Она замерла. Потом медленно покачала головой.
— Зачем, Сергей? У вас дочь. Жена. Дом.
— Просто... поговорить иногда, — он чувствовал себя нелепо, но не мог остановиться. — Вы столько знаете интересного...
— Купите дочери книгу японских стихов, — Вера мягко улыбнулась. — Ей понравится, если она такая же чувствительная, как вы.
Поезд остановился.
— Прощайте, — она наклонилась и легко коснулась губами его щеки. — И не забудьте про молоко.
Дверь купе закрылась. Серёга сидел, не двигаясь, ощущая на щеке тепло её дыхания. Потом медленно поднялся и выглянул в окно. Вера шла по перрону — прямая спина, лёгкая походка. На миг она обернулась и подняла руку в прощальном жесте.
Поезд тронулся.
Серёга достал телефон. Три пропущенных от Наташки. Он нажал на вызов.
— Ты где пропал? — раздался знакомый, усталый голос. — Я волновалась.
— Связи не было, — соврал он. — Слушай... а помнишь, ты в институте стихи любила? У тебя ещё тетрадка такая была, с переписанными от руки...
На том конце повисла пауза.
— Помню, — голос Наташки вдруг изменился, стал тише. — А ты что, тоже помнишь?
— Да вот... ехал и думал... — он запнулся. — Слушай, а давай я приеду и сразу повезу вас с Настей на дачу? Шашлыки сделаем. Давно не выбирались.
— Серёж, с ума сошёл? У меня отчёт, у Насти контрольная...
— Ну и что? — он вдруг почувствовал странную лёгкость. — Один день. Что изменится-то? А я привезу ту японскую книжку стихов, что ты всё хотела найти. И молоко. И вино хорошее.
В трубке снова повисла тишина.
— Ты что, влюбился там на вахте? — в голосе жены послышалась смесь недоверия и... чего-то ещё. То ли интереса, то ли надежды.
— Да нет... просто... — он смотрел в окно, где розовое утреннее небо постепенно становилось обычным, дневным. — Просто понял кое-что... о нас.
— И что же? — спросила она тихо.
— Приеду — расскажу, — Серёга улыбнулся. — И стихи почитаю. Свои, представляешь?
— Ты же давно не пишешь...
— Вот сейчас в поезде и начну. Прямо сейчас.
Он нащупал в кармане ручку и открыл блокнот на чистой странице.
«Случайный взгляд...»
Поезд нёс его домой.
Читайте также: