Арсений даже носа не сунул в квартиру. Шмякнул сумку прям в подъезде, повозился с этим дурацким замком и, плюнув на всё, рванул прямиком в гараж. Вахта высосала все соки, но мысли о мотоцикле гнали кровь по венам лучше любой химии. Только пальцы — ледяные, будто чужие. Колотятся на связке ключей. Октябрь в этом году выдался — врагу не пожелаешь.
— Да чтоб тебя... — он снова промазал мимо скважины. Ворота гаража прям издевались над ним. Телефон в кармане разрывался — Аня названивала уже раз четвёртый. Арсений психанул и сбросил, запихнул мобилу обратно. Поговорит потом. После всего. Когда движок загудит между ног, когда глотнёт этой свободы, когда снова станет собой.
В подъезде хлопнуло. Арсений аж спиной почуял — явилась. Выследила-таки, ну конечно.
— Сень! — Анин голос как по ушам наждачкой. — Ты это серьёзно? Даже домой не зашёл?
Он не стал оборачиваться, продолжая ковыряться с замком. Затылок пёк — там, где её взгляд сверлил дырку.
— Здорово, — буркнул, когда тишина стала прям невыносимой. — Я на пять минут только, прокачусь и назад.
— На пять минут?! — Её голос взвился как пожарная сирена. — Тебя месяц не было! Там ужин стынет, я полдня у плиты стояла. И Димка...
— Ань, — его голос сорвался, как у подростка, — дай мне хоть час, а? Просто час. Я там... на вахте... как в клетке, понимаешь?
Замок наконец поддался. Из гаража шибануло затхлостью. В полутьме угадывался силуэт его «Кавасаки» — чёрного зверюги с хромированными боками. Арсений почти физически ощутил, как немеют руки на руле от скорости и ветра.
— Не-а, — Анин голос вдруг стал тихим и каким-то скрипучим, как несмазанная дверь. — Вот не догоняю совсем. Ты месяц пахал как проклятый, чтобы... что? Чтобы прийти и умчаться сразу? На эту железяку время нашлось, а на нас — не-а?
Арсений впервые развернулся к ней. Аня стояла, обхватив себя руками, будто замёрзла. Худющая, с этими её конопушками, которые проступали даже сквозь тональник. Волосы кое-как собраны, на щеке — пятно не то муки, не то пудры.
— Дай мне просто час, — повторил он, чувствуя, как внутри что-то натягивается, как тетива. — Один час, а потом я весь ваш. Целиком. Зуб даю.
Аня смотрела на него, склонив башку набок. Вдруг её правая бровь дёрнулась, а губы перекосило. Так бывало, когда она пыталась не разреветься.
— Весь наш? — переспросила она. — И как это понимать? Физически сидеть на кухне, пока мозги на байке катаются?
Арсений сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Вот откуда у неё эта привычка копаться у него в голове?
— Давай не начинай.
— Я и не заканчивала, — Аня вдруг засмеялась, но смех такой сухой, как листья под ботинками. — Знаешь, что самое ржачное? Когда ты на вахту уезжаешь, Димка достаёт — когда папа вернётся. А когда возвращаешься, спрашивает — когда папа наконец будет дома по-настоящему.
Что-то внутри провернулось. Димка. Четыре года. Рожа — копия его, а характер — весь в мать, упёртый.
— Я просто хочу проветрить мозги, — Арсений почувствовал, как слова будто застревают где-то в глотке. — Ты ж знаешь, как мне это надо.
Он шагнул в гараж, врубил свет. Байк стоял посередине — начищенный до блеска. Конечно, это она следила за ним, пока его не было. Аня всегда так — бесится, но заботится. Пыль с руля вытирала, цепь смазывала, чехлом от сырости накрывала. Мотак выглядел даже лучше, чем когда Арсений уматывал на вахту.
— Я его вчера заправила, — сказала Аня совсем другим тоном. — Полный бак. И новые перчатки в кофре лежат.
Арсений замер. Обернулся. Аня стояла в проёме ворот, свет сзади очерчивал её силуэт. Он вдруг заметил, что она похудела за этот месяц. Или это просто тени так лежат?
— Купила перчатки?
— Старые все потрескались. Димка выбирал — теперь они красные. С какими-то дебильными наклёпками.
Арсений сглотнул. Перчатки. Она купила ему перчатки. И заправила байк. Зная, что он первым делом припрётся сюда.
— Дим дома? — спросил он, вдруг ощутив, как чертовски устали плечи.
— Задрых. Хотел тебя дождаться, но... — Она не договорила. Разглядывала носки своих домашних тапок.
Арсений провёл ладонью по сиденью мотоцикла. Прохладная кожа отозвалась под пальцами. Обычно это прикосновение пускало волну кайфа вдоль хребта. Сейчас он почувствовал только тяжесть, будто груз на спину навалили.
— Покажешь перчатки? — спросил он тихо.
Аня молча подошла к мотоциклу, открыла кофр. Достала перчатки — действительно ярко-красные, с какими-то идиотскими серебристыми фиговинами на костяшках. Такие, какие выбрал бы четырёхлетний пацан.
— В магазине продаван крутил пальцем у виска, — сказала Аня, разглядывая перчатки. — А Димка выдал, что красный — самый быстрый цвет.
Арсений осторожно взял перчатки, погладил накладки большим пальцем. Они оказались в форме маленьких черепов. Совершенно дурацкий дизайн.
— Когда ты последний раз со мной каталась? — вдруг выпалил он.
Аня вскинула брови:
— До Димкиного рождения? Лет пять назад?
Он смотрел на неё — измотанную, с тенями под глазами, и всё равно... родную до дрожи, до спазма в груди. Что-то внутри сжалось так, что аж больно стало.
— Хочешь прокатиться? — вопрос вырвался сам собой, даже не думал говорить.
Аня вытаращилась на него так, будто он начал по-китайски шпарить.
— Щас? Прям сейчас?
— Ну да. Сейчас. Ты, я и байк.
— А ужин? Остынет же совсем...
— Разогреем, — Арсений протянул ей руку.
Она не сдвинулась с места:
— А Димка? Проснётся — нас нет?
— Соседке позвоним. Ольге. Она присмотрит минут сорок.
Аня прикусила губу. Висок потёрла нервным жестом:
— У меня даже шлема нет.
— Есть запасной. Вон, на полке, — Арсений кивнул в угол гаража.
— Мне переодеться надо, — сказала она после паузы. — В этом я точно не поеду.
— Пять минут тебе на сборы, — Арсений сам удивился, каким стал его голос. Хрипота ушла, появились командные нотки. — Я пока движок прогрею.
Аня ещё секунду пялилась на него, а потом вдруг улыбнулась — той самой улыбкой, которую он подцепил на универской тусовке десять лет назад. Улыбкой, из-за которой его крышу сорвало окончательно.
— Десять минут, — она развернулась и побежала к подъезду.
Мотоцикл заревел, выплюнув облачко выхлопа. Арсений чувствовал спиной тепло Аниного тела. Её руки обхватили его талию — сначала осторожно, потом крепче, до боли.
— Сто лет не ездила! — заорала она ему в спину, перекрикивая рык движка.
Он кивнул, зная, что она почувствует это движение. Красные перчатки с дурацкими черепами крепко держали руль. От них шло какое-то детское, наивное тепло, как от шарфа, связанного мамой.
Они медленно выкатились со двора. Арсений обычно сразу давал газу, врубал на полную, чувствуя, как байк срывается с места, как норовистый конь. Но сейчас он двигался плавно, почти нежно. Чувствовал, как Аня за спиной постепенно расслабляется, как её дыхание становится глубже.
Они выехали на окраину. Дорога вихляла между желтеющих деревьев. Аня вдруг заржала — он почувствовал, как её смех отдаётся вибрацией у него в позвоночнике.
— Чё такое? — крикнул Арсений сквозь ветер.
— Ржу! Такое чувство, будто мне опять двадцать!
Он улыбнулся, сам не зная почему. Анин голос звенел, как тогда, когда они только встретились.
Дорога вильнула вправо, огибая пруд. Вдалеке торчала старая водонапорная башня — ржавая бандура, похожая на пришельца из фантастики.
— Помнишь? — заорала Аня.
А как забудешь? Там, у этой башни, он впервые ляпнул, что любит её. Летом, десять лет назад. Когда они ездили на пруд купаться.
Арсений сбросил скорость, плавно притормозил и свернул на грунтовку, ведущую к башне.
— Ты куда? — Аня наклонилась ближе, почти в ухо.
— Хочу кое-что проверить, — ответил он, чувствуя, как колотится сердце где-то в глотке.
Башня оказалась ещё более ржавой, чем в его памяти. Вокруг неё густо торчала трава, пожелтевшая от осенних заморозков.
Он заглушил мотор. Повисла тишина, только ветер шуршал в сухих стеблях.
Аня слезла с байка, стянула шлем. Волосы растрепались, щёки раскраснелись, глаза блестят как у девчонки. Такой он её помнил — живой, настоящей, без этой усталой складки между бровей.
— Чё мы тут забыли? — спросила она, оглядываясь.
Арсений тоже снял шлем, положил на сиденье. Нацепил эти дурацкие красные перчатки обратно — какие-то нелепые, совсем не мужские.
— Фиг знает, — честно ответил он. — Захотелось и всё.
Аня глянула на башню, потом снова на него:
— Странное место для свиданки.
— Свиданки?
— А это что по-твоему? — она фыркнула с усмешкой. — Выдернул меня из дома, притащил в глушь, ребёнка на соседку спихнул...
— Боже, — Арсений закатил глаза, но внутри что-то приятно ёкнуло, — Аня, ты невыносима.
— В курсе, — она подошла ближе. — За это ты со мной и связался, разве нет?
Вопрос повис в воздухе. Арсений почувствовал, как что-то сжимается в животе. Связался? Точно. Но сейчас?
— Я скучала, — вдруг выдала Аня, глядя куда-то в сторону. — Когда тебя нет, дома какая-то... пустота. Даже с Димкой.
Арсений молчал. Что сказать? Что даже не пытался дозвониться ей последнюю неделю вахты? Что мечтал не о встрече, а о том, как будет рассекать по трассе один, без никого?
— Я тоже, — соврал он, а потом вдруг понял, что это не враньё. Он действительно скучал. По ней. По Димке. По их дому. Просто эта тоска была задавлена усталостью, раздражением, желанием побыть в одиночестве.
Аня подошла к башне, дотронулась до ржавого металла:
— Тут была надпись, не забыл?
Арсений подошёл ближе. Да, помнил. Они нацарапали свои имена на металле. Тогда, десять лет назад, это казалось жутко романтичным. Молодой придурок.
— Во, нашла, — Аня провела пальцем по еле видным буквам. «А+А» в кривом сердечке.
Арсений почувствовал, как горят уши. Боже, какая глупость. Поднял руку, чтобы тоже прикоснуться к надписи, и вдруг заметил свои красные перчатки с черепами. На их фоне старая, выцветшая надпись выглядела ещё более идиотской.
Аня проследила за его взглядом:
— Димка бы сказал, что перчатки зашибись какие крутые.
— Ещё бы, ему же четыре года.
— Что, не будешь их носить? — в её голосе проскочила обида.
— Буду, — ответил Арсений, сам себе удивляясь. — Они... особенные какие-то.
Аня вдруг рассмеялась:
— Господи, Сень, ты не обязан. Можем вернуть их и взять нормальные. Димка поймёт.
— Не-а, не поймёт, — возразил Арсений. — Для него это будет предательством.
Он произнёс это слово — «предательство» — и что-то дёрнулось внутри. Сколько раз он их предавал? Возвращался с вахты и тут же пропадал на байке, вырубал телефон, пропускал важные события в жизни сына — всё ради одиночества и ощущения свободы.
— Аня, — начал он, не зная точно, что хочет сказать.
Она смотрела выжидающе. Ветер растрепал её волосы, прилепил прядку к щеке.
— Я... — Арсений сглотнул. — Давай домой?
Она моргнула:
— А как же твоя поездка? Твой час свободы?
— Да пошло оно, — он вдруг почувствовал, как внутри разливается странное тепло. — Хочу Димку увидеть. И пожрать. Ты же говорила, что-то особенное приготовила?
Аня разглядывала его несколько долгих секунд, будто взвешивала что-то внутри, а потом кивнула:
— Твоё любимое. Мясо по-французски и яблочный пирог.
— Димкин пирог, — уточнил Арсений, — с корицей и без изюма, так?
Аня улыбнулась — немного грустно, с какой-то непонятной нежностью:
— Так. Запомнил всё-таки.
Арсений вдруг почувствовал, как в глотке встаёт ком. Конечно, он помнил. Только эти воспоминания частенько забивались чем-то другим, задвигались куда-то в темноту.
Он шагнул к Ане, взял её за руку — красная перчатка с дурацкими черепушками, закрывающая её маленькую ладонь, смотрелась дико и трогательно одновременно.
— Поехали домой, — сказал он. — Я вернулся.
Она сжала его руку, не обращая внимания на эту идиотскую перчатку:
— Да. Ты вернулся.
Домой приехали, когда уже стемнело. В подъезде валялась забытая сумка Арсения — та самая, с которой он припёрся с вахты и даже не зашёл домой.
— Дурак, — сказал он сам себе, поднимая сумку.
— Чего? — не расслышала Аня, поднимаясь впереди него.
— Говорю, что я дурак полный.
Она обернулась, пожала плечами:
— С кем не бывает.
В квартире шибануло запахом яблок и корицы. Арсений втянул носом воздух — и как он мог променять это на вонь бензина и выхлопных газов?
— Папа! — сонный голос Димки донёсся из спальни, а потом послышался топот босых ног.
Арсений присел на корточки, раскрыв руки. Димка влетел в них крошечной тёплой торпедой, вцепился в шею.
— Здорово, малый, — сказал Арсений, вдыхая запах детского шампуня от его волос.
Димка отстранился, дёргая его за рукав:
— Нашёл мой подарок? Мама сказала, ты сразу поймёшь, что это от меня!
Арсений показал руку в красной перчатке:
— Этот?
— Да! — Димка подпрыгнул на месте. — Они крутые, да? Там черепа, видишь?
— Вижу. Самые крутые перчатки на свете, зуб даю. — Арсений взъерошил сыну волосы.
Аня наблюдала за ними, прислонившись к косяку. Лицо у неё было такое странное — не поймёшь, то ли вот-вот расплачется, то ли улыбнётся.
— Ужин почти готов, — сказала она. — Мне только разогреть.
— Я помогу, — Арсений встал, держа сына за руку. — Что сделать?
Аня посмотрела на него с лёгким офигением:
— Да ничего. Просто посиди с Димкой, пока я там всё организую.
Арсений кивнул. Димка потянул его в сторону своей комнаты:
— Пап, пошли, покажу новую машинку! Мама купила мне грузовик, прям как настоящий!
Он позволил сыну утащить себя. В комнате пахло пластмассой игрушек и карандашной стружкой. На столе рядом с машинками валялся альбом — Димка всегда рисовал то, что его волновало или пугало.
— Глянь! — мальчишка бросился к кровати, нырнул под неё и выудил огромный жёлтый грузовик. — Настоящий! С кнопками!
— Вот это да, — восхитился Арсений и вдруг заметил рисунок на стене. Человечек в красных перчатках на чёрном мотоцикле.
— Это я нарисовал, — гордо заявил Димка, проследив за его взглядом. — Это ты. На своём мотоцикле.
Арсений подошёл ближе. На рисунке мотоциклист в огроменных красных перчатках ехал по дороге. А рядом с дорогой стояли ещё две фигурки — поменьше, в синем и жёлтом. Женщина и ребёнок.
— Это мама и я, — пояснил Димка. — Мы тебя ждём.
Арсений почувствовал, как что-то в груди сжимается и одновременно раскрывается — как бутон, как странный цветок, спрятанный внутри. Он сел на корточки рядом с сыном.
— Я вернулся, Дим, — сказал он тихо. — И больше не свалю.
— Но ты поедешь на вахту, — возразил пацан. — Ты всегда уезжаешь.
— Да, на вахту поеду. Но я всегда буду возвращаться. По-настоящему.
— По-настоящему? — эхом отозвался Димка.
— По-настоящему, — кивнул Арсений. — Даже байк подождёт.
В дверях появилась Аня с полотенцем в руках:
— Ужин на столе. Мойте руки и бегом есть.
Арсений поднялся, стягивая наконец эти дурацкие красные перчатки. Положил их на стол Димки, рядом с рисунком.
— Пошли, — он взял сына за руку. — Жрать охота — волком бы выл.
— А я как два волка! — заявил Димка, топая в ванную.
Аня проводила их взглядом, потом заметила перчатки на столе сына:
— Не понравились?
— Наоборот, — ответил Арсений, обернувшись. — Слишком ценные, чтоб на улице таскать. Пусть будут домашними.
Она улыбнулась — теперь уже без этой затаённой грусти, без усталой тени.
— Домашними? Это как?
Арсений помолчал, слушая, как плещется вода в ванной, как Димка что-то мурлычет себе под нос.
— Это значит, что я вернулся, — сказал он наконец. — По-настоящему.
Читайте также: