Часть 2
Солнце садилось за горизонт, миссия была выполнена – ребенок вернулся домой. Можно было уезжать ...
Василий и Виктор вышли на улицу, закурили. Странный мужичок кружил тут же, сунули папироску и ему.
– Во-о дела! – тянул Виктор.
– Да-а, – кивал мужичок, – А я ещё грибов соберу. Теперь я такие места знаю! Никто не знает...
– Вась, считай, дело сделано. Можем ехать?– Витя выпустил дым и посмотрел на Василия.
Вася тоже затянулся, молчал. Виктор понимал, ждал.
– Вить, утром сможешь сюда приехать? За мной... Останусь я пока ... Посмотрю ...
– Да-да, в лес нужно. Корзина у меня плохая, – бормотал о своем слабоумный мужичок, – А Верку Люська покормит. Вот проспится и покормит.
– Верку? Так девочку Верой звать что ли?
– Верой, Верой, – закивал мужичок, – А Шуркину внучку Лариской. Вот она ее и кинула. Ветер в голове у девки. Приезжала, вся в перьях каких-то.
– А Вера говорит? Она говорить умеет? – интересовался Василий, мать девочки его мало интересовала.
– А как же! Умеет, не говорит только.
– Как это: умеет и не говорит? – Вася опять ничего не понял.
– Не умеет сказать, вот и не говорит. А чего говорить-то ей? Нечего ещё...
Виктор тут навещал старых бабку с дедом. Жил он в Каменской.
– Приеду, – пообещал он, – Только на работу ж, в шесть утра подойдёт?
– А после работы?
– Тоже в шесть. Вечером только.
– Вот и давай. А я присмотрюсь пока. У меня завтра смены нет. Выходной я.
Виктор уехал, а Васька, чуть склонившись, хоть и был небольшого росту, вошёл в темную избенку. Девочка спала, а старушка лежала с открытыми глазами, неловко крестила девочку.
Отблеск заката освещал их постель.
– Бабушка, попить хотите?
– Аа, – кивнула, и по дрогнувшему ее лицу, по запекшимся губам, Василий понял, что пить она хочет очень.
Вася нашел ведро. Вода была чистая, хоть на дне ведра и лежал песок. Подчеркнул ковшом, а потом понял, что лёжа из ковша пить трудно, нашел гранёный стакан, сполоснуть, налил чуток.
Старушка пила жадно, вода катилась на подушку.
– Баб Шур, ты не встаёшь чё ли?
– Аа, – из глаз ее полились слезы.
– Ну-ну, не плачь только. Сейчас печку затоплю, да подумаю, чего поесть тебе.
Сказал про печку, а сам полез в старый сервант рядом с окном. Есть ли еда-то?
Посуда, посуда... Какие-то травы, может от мышей... Ничего съестного он не нашел. Поднял крышку подпола – темнота. Осторожно, нащупывая ногами ступени, полез туда. И вдруг... Одна из ступеней под ним обломилась, руки порвались, он полетел вниз, обломав и ступень следующую. Больно ударился плечом.
Слава Богу, подвал был не глубоким. В темноте он нащупал сырую землю. Когда глаза привыкли, увидел, что у стены есть полки, а на них что-то стоит. Бочки, кастрюли... Приходилось действовать на ощупь. Долго болтал рукой в рассоле первой бочки. Судя по запаху, тут должны быть огурцы, но нашел он всего два. В следующей кастрюле было пусто, а потом – удача: кастрюля с мукой. Вот только, не догадался он взять хоть миску сюда. Держа два огурца, полез наверх.
Васька уж понял – ступени хлипкие. Двух уж и вовсе нет. Но остались обломки, гвозди, они и помогли взобраться.
Вскоре Васька был наверху с блюдом муки.
Он видел на улице пару курей, вышел в надежде – найти яйца, и понял, что не зная двора, яиц уж не найти – совсем стемнело. И спички не помогут. Зато за сараем увидел яблоки. Их было немало, набрал полные руки.
Нужно было затопить печь. Ковырялся он долго, темно... но вскоре печь начала нагреваться.
Он то и дело заглядывал в комнату, приговаривал:
– Потерпите уж, потерпите, бабушка. Я ща...
А бабуля все крестила спящую правнучку.
Лишь глубокой ночью получилось у Васьки блюдо – что-то типа мучного яблочного киселя. Попробовал... Есть можно. Он тоже был голодным, лапша, которой угощала Светлана, проскочила быстро. Но много есть он не стал, оставил бабуле и девочке.
В кромешной темноте было не видно, спит ли старушка, было тихо. Пошептал, но бабуля глотнула и стакан ему вернула.
Вася устал, лег на скамью у печи и уснул.
Проснулся от звука рядом, приоткрыл глаза, нащупал рукой белую холодную печь. Проспал... Не мудрено. И бабуля не кричала. Видимо, кричала она, потому что хотела найти девочку, переживала за пропавшую правнучку, звала на помощь.
Он обернулся на звук.
Возле стола стояла маленькая хозяйка. Она расставляла миски. Потом подходила к блюду с киселем, опускала туда ложку и ела, немного косясь на него.
Он спустил ноги.
– Холодный ведь. Погодь, затопим печь, согреем. Проспал я.
Сухие поленья разгорелись быстро. Всё сейчас днём казалось много проще, чем в ночной тьме. А может просто ушла усталость...
Старушка мычала, указывала ему на самовар.
Он очень удивился увидев, что старушка на постели села. Только теперь он увидел, что часть ее лица совсем обвисла, опала щека, заплыл глаз.
Кисель за ночь загустел, пришлось разбавить его кипятком. Старушка здоровой дрожащей рукой держала стакан, пила совсем жидкую баланду, смотрела на Верочку глазами, полными слез. Та ела прямо из блюда ложкой. Так велел ей Васька.
– Баб, Шур. Вечером Витя приедет. Думаю, в больницу Вам надобно. Вон, как лицо-то перекосило.
Баба Шура ещё и слышала плохо. Васька прокричал ещё раз. Она показывала на Верочку, махала рукой, мычала. Вася понимал – не о себе, о ней переживает.
Он ещё раз спустился в подвал, но ничего, кроме горсти квашеной капусты, которую выловил в рассоле и нескольких луковиц не нашел.
И тут Верочка потянула его за штаны. Звала. Она привела его на огород, показала на грядки.
У Васьки только в детстве у матери был огород. И он очень обрадовался, когда нашел на грядках морковку, свеклу, выкопал картошку. Большая часть урожая тут уж была выкопана, вот только почему-то ничего не было в подвальных запасах.
– Живём, Веруня! Живём...
Нашлись и яйца.
Вскоре в чугунке уж тушились овощи, по дому распространился запах жилого жилища, Васька даже приоткрыл окно, чтоб пустить свежий воздух.
Маленькая Верочка копошилась рядом с бабулей: дала ей какое-то белье, худо бедно начала переодевать. Бабка шевелилась плохо.
Васька не выдержал, начал помогать. Старушка источала тошнотворный запах, и сама стеснялась этого. Верочка не выдержала, вдруг заплакала, выскочила во двор.
Он вынес тряпье, положил в бочку, залил остатками воды. Сунул мыло. Пусть помокнет.
– Чё ты, Вер? Наладится всё. Бабулю в больницу повезём. А ты ... Посмотрим. Чё там за соседка у тебя? Схожу... А пока на реку я. Воды принесу, да белье простираю. Будь с бабушкой.
Вернулся в дом. Вера поправляла на бабушке платок, по-детски прибирала постель. А потом просто сидела рядом, грызла морковку, а старушка гладила ее здоровой рукой.
На календаре дата – 4 июля...
– Может надо чего? – спрашивал он старушку, – Может на двор? Я ведь помогу...
Она мотала головой, мычала, показывала на правнучку...
– Не бойтесь. Не брошу вас. Вот Витя приедет...
Василий так и не решил, что будет, когда приедет Витя. Но определенно знал – старушке и девочке нужна помощь. Он собирался сходить в соседние дома, к Люське, как называл соседку мужичок, но вскоре Люська нарисовалась сама.
Василий увидел ее из окна – с лопатой на огороде молодая бабенка, с залысинами в светлых волосах, огромной не по размер куртке и штанах, в больших резиновых сапогах копала картошку.
Он вышел.
– Здрасьте!
Женщина оглянулась: пьющая.... Такие лица ни с чем не перепутаешь. Васька определил сразу.
– Здрасьте, – кивнула бабенка, оперлась на лопату, – Чё стоишь-то? Неуж не поможешь девушке? – сказала игриво, смахивая челку со лба.
– А разве это ваша картошка?
– Чего-о? – протянула она, – У нас тут всё общее, понял! Община у нас. Только копать некому, одна я..., – она отвернулась и продолжила копать.
Васька подошёл, взялся за черенок. Копнул куст. Бабенка повеселела, кокетливо улыбнулась беззубым ртом.
– А Гриша сказал, что Верку привезли. А вот не сказал, что такой красавчик тут. Скотина! Ревнует он меня ...
– Вы ее искали?
– А как же! Чай тут все обыскали, а Шурка все орет. Говорю: "Ну, и где я тебе ее отыщу, дура старая?" Чего орать-то?
Васька уж понял, что претензии предъявлять тут бесполезно – совершенно несознательный элемент.
– А давно баба Шура лежит? В смысле, не встаёт..., – он копнул следующий куст.
– Так... Погодь - ка..., – Люська распрямила спину, задумалась, – Ну... Не знаю. Может в июле слегла, а может и раньше. Мы тут, знаешь ли, календари не держим, – отвечала сердито, – Только вот Шурка и держала. Вредная бабка, скажу я тебе...
Ясно... Старушка лежит уж больше месяца.
– Кормили вы их? Как слегла-то...
– А как же, – глаза бабёнки предательски забегали, – Чего не кормить-то, кормили... Жадная только, сволочь... Всё ей мало, все б себе забрала, а оно вон как повернуло...
Ваське стало всё ясно: баба Шура жила по соседству с алкашкой и слабоумным мужиком. Растила правнучку, сажала и берегла от этих лентяев огород, готовила запасы. Ругалась, наверняка. А как слегла, была нещадно обворована.
Верочка, вероятно, ушла от горя, голода, а может и от истязаний. Бабка защитить ее не могла, вот и ушла она в лес.
Василий никогда не трогал женщин. Но сейчас нашло: он покраснел, как рак, взял лопату наперевес в одну руку, а в другую – ведёрко с картошкой, шагнул к тётке.
– А ну пошла отсюда на ...
Бабенка такой перемены в новом знакомом не ожидала.
– Чего? – попятилась, – Ты чего это?
– Пошла, говорю! А то закопаю прям тут ..., – говорил он так грозно и серьезно, что и сам поверил – закопает.
Она шагнула назад:
– Ведро дай!
Он резко замахнулся лопатой – бабенка дала деру. Из-за кустов кричала непристойности, звала Гришу на помощь, грозилась милицией.
Вася оцепенело зашёл в дом, упал на скамью. Руки его дрожали. Сейчас ему казалось, что он и впрямь мог убить. В этой бабе собрались все гадкие женские образы, какие довелось ему встречать: мать, Ирина Семеновна, воспитатель из детдома, толстая жена комбата, понукающая им, когда оказался он в ее помощниках, и, почему-то, немного Зинаида.
К нему подошла Верочка, глянула на картошку, мягко улыбнулась, и он немного оттаял.
– Верунь, ты чего молчишь-то все? Хоть бы сказала чего. Сколько лет тебе, например.
И тут она подняла пять пальцев.
– Пять? Тебе пять лет?
Она кивнула и, застеснявшись, убежала к бабуле на постель.
Баба Шура ела плохо, хоть и раздавил с кипятком ей Вася картошку с морковкой жидко. А вот они с Верой наелись.
Когда убирали со стола, явился заспанный мужичок Гриша. Он мял в руках кепку, кланялся, говорил опять о грибах. Голодными глазами смотрел на чугунок, на лепешку, которую испёк в печи Василий.
Вася понял – кормешки с бабкиного огорода сегодня не случилось, остались Гриша с Люськой голодными. Наверное, только яблоки и грызут. Яблок в деревушке было предостаточно.
– Гриш, скажи честно: голодали тут бабка и Верочка, да?
Гриша кивнул. А потом начал ругать Люську, опять с обидой ей вспоминая какие-то грибы.
– Есть будешь?
Гриша мелко закивал. Ел жадно, не переставая болтать.
И у Васьки вдруг отлегла злоба на этих людей, и на Люську тоже. Больные люди, Господи...
– Скажешь Люське, уедем мы, так пусть докапывает всё. Уезжали б вы тоже. Разве проживете здесь? Дома есть специальные для таких, как ты, дядь Гриш. Там и кормят, и лечат, и присмотрят.
– Так ведь сезон грибной, а я такие места знаю ... Уух ..., – дядя Гриша не умел смотреть наперёд.
***
Бабу Шуру грузили с трудом. Василий всё переживал, что не слишком были они аккуратны. Нелегко больного человека тащить на покрывале, да ещё и запихнуть в тесную люльку. Но она крепилась, и лишь в дороге голова ее начала валиться, рука упала, начала биться о люльку. Пришлось останавливаться, чтоб заправить руку. Баба Шура, казалось, была без сознания.
Но в больнице Каменской, в приемном, в себя пришла. Васька сунул медсестре ее паспорт.
Верочке велели ждать в люльке. Она и ждала.
– Чего теперь? – спрашивал Витька.
Витя и Вася за это время как-то быстро сдружились.
– Чего... Надо жилье им искать другое. Нельзя туда возвращаться, – ответил Василий.
То ль от свалившейся ответственности, то ль отчего ещё, но за эти дни, казалось, стал он сильнее. Теперь ему казалось, что он может многое.
– Да я не о том. Я – о девочке. Ее-то куда? – спрашивал Виктор.
– Со мной поедет. Скажу, сестра нашлась. А чего? Я – детдомовский, не местный, могла и найтись. Кто проверит?
– Так у нее мать в свидетельстве есть. Найти б надо.
– Мать... Какая она мать, если дитё на старуху кинула? Знаю я таких...
И опять Васька вспоминал детдом, лица матерей пьющих, или не пьющих, но тех, кто решил, что ребенок – лишний.
Однажды к Любе, девочке с заячьей губой из его класса, приехала мать. Крутая машина, длинная шуба. Завалила всех подарками, плакала, сидя на корточках перед дочерью. Люба держала в руках большой, перевязанный подарочной ленточкой свёрток – слушала мать, кивала.
А потом, когда за поворотом исчезла машина с машущей в заднем стекле матерью, кинула этот свёрток вслед прямо на дорогу, развернулась и убежала. Васька слышал, что мать не даёт разрешение на ее удочерение, но и не забирает...
– Со мной будет. А свидетельство я не покажу никому. Сестра – Вера Киреева из Киреевки.
– Дай пять, Васька! В общем, если чё надо, я – всегда... Адрес мой запомни. А бабу Шуру на себя беру. Сеструха старшая у меня в Каменской, когда разрешат, передачу соберёт. Навестим, в общем, старушку...
Витька довёз их до Желобков, до дома. Ему не понравилась железнодорожная холупа Васьки, обещал помочь со стройматериалами. Уехал он уж на ночь глядя.
Вася смотрел на примостившуюся на диване Верочку.
– Ну, смотри, сеструха. Жить, пока бабка твоя в больнице, будешь тут, со мной. Диван широкий, ты – у стеночки. Пошли, – звал он, – Кухню покажу.
Верочка разглядывала новое жилище, зевала... И вскоре Васька уложил ее спать. Уснула она быстро, а он все лежал, смотрел на нее, подтыкал одеяло. Вот ведь... И не думал, что вскоре будет у него такая заботушка. Хлопот с девчонкой будет много.
Но почему-то на сердце было хорошо. Как будто хлопоты эти отодвинули в сторону все лишнее, всю жизненную ненужную мишуру, а оставили только самое важное. Вот оно – это важное, лежит рядом и не знает о том, что оно сейчас меняет чью-то жизнь.
И заснул Васька сладко, прижавшись к теплу своей гостьи, и спалось ему очень хорошо. Утром встал по будильнику, бодрый и от чего-то счастливый. Протопил печь, сварил картошки – полведра картошки они все ж привезли из Покровов, разбудил Веру.
Она проснулась, теплая, сонная и такая милая.
– Верочка, слушай. Мне – на смену. Я на паровозе езжу, ту-ту! Но я прибегу. Сиди тихо. Вон картошка, на крыльце – ведёрко, коль захочешь куда. Там пряники и самовар горячий, не обожгись. Жди меня, не горюй, хорошо?
Верочка кивнула.
Васька убежал. Он знал, что часа через три домой заскочит. Как через станцию пойдут, так и отпросится у Саныча. Скажет, что живот прихватило. О находке своей он решил пока никому не сообщать.
Зинаида заглядывала к нему редко, а сейчас и вовсе пыталась построить отношения с новеньким обходчиком – военным в запасе. Обходчик был староват, но у Зинаиды были свои предпочтения.
– Как ты добрался-то позавчера? – спросил его Саныч.
– На попутке, как... Грибники это, прав был Леха. Зря я переполошился.
Леха, узнав это, только бросил:
– Ну так... Ума-то нет...
Видно, был он сегодня не в духе. Уж потом услышал он разговор Саныча с ним – у Лехи не лады с женой.
Пару дней Ваське удалось Верочку скрывать. Выходила она до ветру на заднее глухое крыльцо, отгороженное от соседей, гуляла тут же. А больше сидела на диване, играла в бельевые прищепки и фантики. Когда-то Васька фантики вздумал копить, а теперь отдал девочке.
На второй день из котельной притащил он большой цинковый таз, протопил дом, первый раз искупал ее. Волосы Верочки закудрились, она разрумянилась, пила чай из самовара, а Васька вытаскивал на улицу воду.
– Ну, вот и ладно. А то ведь, как в баню-то тебя? В баню-то пока никак. А я схожу завтра.
Но завтра было уж не до бани. В субботний день Верочка захворала. Ночью Васька проснулся от гудка паровоза в депо. На душе – тревога. Потрогал Веру, а она, как его топка – пышет жаром.
Брезжил рассвет, промчался московский, до восхода солнца оставался час. Он быстро натянул штаны и помчался к Зинаиде.
– Какая сестра? – сонная Зинаида соображала туго.
– Потом все расскажу. Зин, делать-то чего? Горит она...
Торопливо спотыкаясь тащил он Верочку в местный медпункт. Прямо за ним жила фельдшерица. Витька все готов был отдать, лишь бы помочь сейчас девочке.
Фельдшерица тоже медлила, казалось, издевается. Или это Васька слишком спешил. Она сделала Верочке укол, посмотрела горло и сказала, что нужно ехать в больницу. Но машина будет часов в десять, не раньше.
– Оставляйте, спит она. А сами документы несите, спросят в районной...
И Васька помчался за свидетельством Веры. И было ему в тот момент все равно – отберут - не отберут ее. Вернее, о том он не думал, лишь бы поправилась.
А на скорой в десять случайно по делам приехала врачиха. К ангине отнеслась спокойно.
– Ангина, да... Но в больницу не обязательно, если уколы сами поколете. Поколете, папаша?
Васька уколы колоть не умел, и не знал, как с этим справиться, но почему-то кивнул. И никто документы Верочки не спросил, только спросили имя фамилию да возраст:
– Вера Киреева, пять лет, – не задумываясь выпалил Васька. Она была ему сестрой, он так свыкся с этим, что и сам почти верил, а значит – у них одна фамилия.
Больше врачиху заинтересовало другое – почему девочка молчит?
– Если и после болезни ни заговорит, везите на обследование. Не затягивайте. Дело это серьезное.
В этот день Василий всем наврал, что к нему приезжала мать, и, на время, по обстоятельствам, оставила ему младшую сестричку.
Поверили. Только Саныч засомневался. Один раз он спросил кочегара о матери, понял, что тема эта парню неприятна, больше не лез. А тут... мать, сестра...
– Мудришь ты, паря. Ну-ну...
А Васька понимал, что сомнения свои старый машинист оставит при себе. Рассуждать и уж тем более обсуждать ни с кем не станет. Разве что дома потихоньку со своей женой Татьяной, с которой вместе живет уж больше сорока лет.
Но к начальству его все же потянули. Спрашивали – что за девочка у него?
– Вот, у меня ж тута черным по белому написано: детдомовский ты. Значит, сирота.
– Не-а. Детдомовские не все сироты. Мать у меня есть. Просто лишённая прав. Вот и сестричка...
– А документы, подтверждающие, она оставила?
– Нет. Временно же. Забыла, наверное...
Бюрократическая машина попыхтела-попыхтела, а потом сбросила пары и остыла. О Верочке все как будто забыли. Пусть, мол, кочегар сам со своими семейными проблемами разбирается. Всё равно в его холупу пока никого заселять не собирались.
А у Васи и Верочки жизнь кипела. Женщину, которая делала уколы, помогла найти Зинаида, и Вера очень быстро пошла на поправку.
А у Василия проснулась вдруг жилка хозяйственная. Он стал экономнее, бережливее, начал откладывать деньги на покупки – осень же скоро, а Вера раздетая.
Вместе с Верочкой наводили порядок в доме. Купили коврик на пол, новые тарелки. В магазин ходили вместе. Выбирала, показывала пальчиком на товары и Верочка. Василий не удержался, купил недешевую пластмассовую куклу. Теперь Верочка с ней не расставалась. Одну Веру оставлять приходилось, деваться некуда.
Но она стала чаще улыбаться, смешно бежала вперёд, а потом возвращалась, неслась Васе навстречу, обнимала его с разбегу за колени, он увиливал, она ловила его и смеялась.
Смех ее был раскатистый, гортанный. Через смех услышал впервые Вася ее голос. Надо...надо было ехать в районную больницу, но Вася боялся – там потребуют документы, и все откроется. Вот уж выздоровеет баба Шура...
Но в конце августа в воскресный день приехал с плохими вестями Витька – баба Шура умерла.
– Она вроде меня за тебя принимала, все руку мне гладила, как о Вере я заговорю. Надеялась, что не оставлю... То есть, что ты не оставишь...
– А я не оставлю, Вить. Не хочу я для нее детдома. Сам там был. Не хочу.
– Мать моя говорит, заберут ее у тебя. Всё равно заберут. Нельзя ж вот так...
– Посмотрим. Пока вот не забрали же... Мне б документ на нее, что Киреева она. Тогда б вообще не забрали.
– Да-а... С документами трудно нынче, – Витя закурил, – Хотя вот у нас случай был. В деревне мужик появился. Откуда пришел, никто не знает. Он в сарае за селом поселился. Там раньше амбар колхозный был. А потом пожар случился. И все вещи его – тю-тю. Паспорт новый выписали ему, как погорельцу. Хороший мужик, женился потом, в колхозе работал. Так бабы говорили, что беглый он... Из тюрьмы, в общем. Хитростью паспорт новый выправил.
Верочка играла во дворе, носила совком воду из лужи в ямку. Они смотрели на нее из окна.
– Не заговорила?
– Не-а. Хоть и соображает получше многих. Я уж привык..
Витька полез в сумку, достал газетный свёрток, протянул Васе. Вася взял, развернул – несколько двадцатипятирублевых сиреневатых купюр... Большая сумма.
– Что это?
– Деньги бабы Шуры, – улыбался Витька, глядя на реакцию друга. А потом начал рассказывать быстро и сбивчиво, – Еле понял я. Она ж не говорила. А я вот понял и нашел.
– Где?
– В матрасе. Она всё на матрас в больнице показывала, мычала. А я не пойму... И в следующий раз Галька моя, сеструха, тоже говорит – все на матрас показывает, пальцами его чуть не рвет. Вот и поехал я в Покрова эти. Нашел. Тут не все. Часть на похороны ушла, и на могилку мы оставили. Сделаем тем летом. Верины это деньги, её наследство.
– Ниче себе! Верку на зиму добротно одену, – смотрел на купюры Васька, уже мечтал, – Витька, ты друг мой теперь навсегда.
– Ага. А ты – мой. Кстати, – Витька расцвел, – Женюсь я. На свадьбу приедете с Верой? Приглашаю...
***
– Глянь-ка! Чё это?
Их маневровый шел на север. Васька распрямился, вышел на площадку. Из-за холма густым серым столбом тянулся в небо столб дыма.
Сначала подумали, что горит лес, а потом увидели – полыхает сарай. И это было бы полбеды, но рядом с горящим сараем – ворота коровника. Всего две женщины вытягивают испуганных коров из ворот, а они косятся на огонь, боятся.
Паровоз спускался с холма, приближаясь к месту пожара.
– Пал Саныч давай поможем, а...
– Рехнулся! – ответил за Саныча Лешка, – За срыв графика ты отвечать будешь?
– Саныч, нам бы только повалить его назад, затушили б...
Саныч повернул ручку тормозного крана. Они схватили пару лопат, спрыгнули на полотно.
Языки пламени обжигали. Быстро нашли бревно, подперли сарай. Вдвоем с Лешкой пытались толкнуть, но сарай стоял крепко.
Саныч срезал полосу дёрна перед воротами коровника, тушил языки пламени. И тут сарай поехал. Затрещали горелые доски, огонь взметнулся, всполох пламени взлетел и лизнул сзади Лешку. Тот в испуге отскочил, замахал руками, но спина его горела. Огонь словно прилип.
Васька стянул с себя спецовку толкнул растерявшегося Алексея и придавил спецовкой огонь. Спецовка задымилась, Лешка пытался вскочить, но Вася держал крепко, задыхаясь, бил и бил обожжеными ладонями по дымящей его спине.
Подбежала женщина, плеснула на них водой из ведра. Огонь утихал, эйфория ещё не дала почувствовать боль ожогов, пожар они победили.
– Спасибо, Вась... Спецовки у нас... Ого! – Лешка достал из кармана обгорелую трешку, – Э-эх! Прощай, деньга!
Они тяжело дышали, черные от сажи, как трубочисты, в прожженных спецовках и штанах. Сарай ещё дымил. Но на лицах – счастье от спасения леса и коров, от благодарностей доярок.
Паровоз торопливо свистнул и тронулся.
На следующий день вызвали их к диспетчеру. Саныч приболел, нахватался дыму, а они с Лешкой пошли.
– Ну чё! Герои! Ждите грамот от начальства, – к ним приехал начальник с узловой, – Нахвалили вас там, говорят, корреспондент приедет из Каменской. Премию выпишем, да...
– Да-да. Обязательно. А то у меня трешка обгорела, – Лешка достал из кармана обгорелую купюру.
– А ты в банк сходи, должны заменить. Вон...тут цифры-то видно.
– А у меня вот... , – Вася развернул аккуратный свёрток, достал обгорелый свой паспорт и всё, что осталось от свидетельства Веры.
– Ого! Это посерьёзнее трёшки будет. А руки-то у тебя! Ты, паря, в медпункт сходи. Чего это? – начальник заглянул в остатки свидетельства.
– Свидетельство о рождении сестры.
– А зачем ты их с собой -то таскал?!
– Думал, потом в район сразу ехать, мать подевалась куда-то. Мне б опеку над ней...
– Ниче себе! А где они были? – Лешка поднял брови.
– В нагрудном, я и забыл, дома уж...
– Ох! Ладно... Ты только корреспондентам об этом не болтай. Постараемся помочь... Восстановим документы. И руки лечи. Э-эх... Тут и номера сгорели. Плохо...
А Васька вспоминал, как тщательно вчера спичками сжигал он эти самые номера. В свидетельстве осталось лишь имя – "Вера" и под желтизной едва просматривались первые две буквы отчества – Ал...
Была Вера – Алексеевна, а должна будет стать Александровной, как Василий.
Такова была его задумка ...
***
Дорогие читатели, мои истории выходят в понедельник, среду и пятницу. Подписывайтесь на канал Рассеянный хореограф, чтоб читать новые рассказы.
Добро пожаловать!
Для вас – мои рассказы: