В этот раз Клавдия забыть о себе Наташке не дала. Издалека начала:
— Ну че, Наташа, гулять бум?
— Бум, — согласилась Наталья, — а чего это ты? Разбогатела, Клавдия Степанна?
Да, забыла сказать: до последнего времени Клавдия дни рождения не отмечала. Что она, дура, что ли: самое горячее время в огороде: в теплицу надо высаживать помидоры, огурцы! Какие праздники? Некогда. И дорого! И вообще! Она по уши в землю зарывается, а тут еще гости… Неа. Не могёт!
Подружки предлагали ей отмечать, не отходя от кассы — прямо на даче. А чего? Солнышко, молодое лето, ветерок попу обдувает. Мангал, шашлыки, винишко… Потом им, слегка бухеньким, можно и песен попеть, и в картишки перекинуться… На автобус всей девичьей толпой, как раньше, в далекой юности, отправиться. А?
Клавдия скурпулезно подсчитала расходы. Если всем скинуться, то вроде и ничего. Идея заманчивая. Но потом черт ее дернул подсчитать расходы «человеко-часов». Короче, целый день насмарку. А если девки перепьют? А если какая на грядку упадет? А если расползутся по садам и опозорятся где-нибудь? Ой, нет. Клавдия такого не вынесет. Клавдия своей репутацией дорожила.
В общем, как было: подружки по телефону Клаву поздравят, дети, сын Вовка и невестка Наталья скоренько на дачу подъедут, подарок в руки сунут, цветы, досажают с матерками мамкину картошку и быстренько с дачи — фьють. Только их и видели. У них своя дача, видите ли. Вдали от общества, в глухой деревне. Им, видите ли, воздуху и простора не хватает. Их, знаете ли, соседи, как правило, юркие и весьма любопытные бабуськи под девяносто, раздражают.
— Выскакивают из кустов, как тролли! «Здрасте, как дела, вы кто, да вы чьих?» Я не могу с ними. У меня от них энурез начинается! — ахала невестка.
Ну, полное непонимание между поколениями. Но Клавочка не обижалась на детей, пускай их… Люди взрослые, самостоятельные. Спасибо и на том, что иногда помогают. Хотя лучше бы не помогали: это не помощь, а нервотрепка сплошная. Все им не так и не этак!
У Клавдии не домик — скворечник. Муж покойный строил из шпал. Натырил шпал и построил. Ну, воняет. Так у всех воняет. Зато стоит и не падает! Если посчитать, сколько бутылок водки Клавдя споила супругу, чтобы он строил, то на деньги, траченные на водку, можно было бы отгрохать что и побольше. Ну и пусть. И не жалко. Зато память!
Наташка бухтит:
— Креозот — это яд, Клавдя Степанна! Продавай к чертям свою халупу и езжай на нашу дачу!
Сын орет:
— Мам, ты вообще с веником знакома? Грязища! Хлам! Куда тебе эти ботинки? Левый, красный, правый, синий, блин, сандалеты мои детские, валенки дедкины. А это что? Что это?
Орет, слюной уже брызжет, сапог зимний «скороходовский» схватил и трясет им. А что сапог? На сапоге змейка хорошая. Таких уже не делают, змеек-то.
Лезет, паразит, к ботинкам, и в мешок их, скопом, и на помойку! Чтобы все стерильно. Чтобы — голо. Чтобы ни соринки на полу, и на картошке — ни травиночки. Бешеные.
В углу веранды — каска строительная. Бог знает, откуда она взялась. Но взялась откуда-то — факт. Веранда капает давно, и Клавдя эту каску вроде тазика приспособила. Наташка руками всплеснула:
— Клавдя Степанна, у вас там лягуха живет! Натурально, лягуха! Как так можно!
Ну лягуха. Ну живет. И пусть себе живет. Она хорошая, ручная. Она в эту каску через окошко прыгает. Она комаров ест. Чего?
И про картошку Клавдя знает: если засуха, то трындец этой картошке придет. Ей, бедной, и прятаться некуда от солнца. Сердце кровью обольется смотреть, как она головочками никнет и чахнет. А под травой сорной картошке спокойно. Растет себе, вся довольная. Да разве этим горлопанам объяснишь, что лучше, а что хуже? Они умные, они все знают. Ну их. Клавдия не спорит, улыбается, как говорится, и машет.
Другая бы руки в боки выставила, да вон выставила: моя земля — мои правила! Клавдя отродясь руки в боки не ставила. Многие этим пользовались не в пользу Клавдии, но она ни на кого зла не держит — лишь бы не сильно наседали. Ковыряется в своей теплице с апреля по ноябрь и в ус не дует. А день рождения… Бог с этим днем рождения.
И вот — здрасьте, приехали. На этот раз Клавдия сама звонит и сама всех в гости приглашает. Ну, понятно, что юбилей, что дата круглая, что семьдесят пять лет. Но уж больно странно — никогда такого не было, чтобы справляла. Деловой человек, если что. Потом до Наташи дошло — холодина на улице, конец мая, а на градуснике — ноль! Такие чудеса в последний раз она лично лет тридцать назад наблюдала. Тогда Клавдия тоже «юбилей» справляла, наверное. Надо бы у ней самой спросить.
Вообще-то Наташка растерялась. Здесь ее «самоделки» ни уму, ни сердцу. Бабоньки под лупой ведь будут разглядывать Наташкины подарки, со своими сравнивать. Шипеть начнут всякое. И уж сколько Наталья свекровь поругивала, сколько обижалась, иногда и не понимала вовсе, но Клавдию любила и выставлять на всеобщее обозрение не желала.
В этот раз решила не выпендриваться. Заказала букет алых роз. Дома, кстати, хранилась на подоконнике другая «заготовка», целых пять горшков с петунией плетистой. У Клавдии никак не получалось ее вырастить — рука тяжелая. А у Натахи все пучком — рассада удалась на славу, и на жирненьких стеблях между листочками уже проклюнулись пышные, на пионы похожие, петунии.
Но не с горшками ведь на юбилей идти. Розы надо. Вот и купила здоровенный букет. Вовка пиджак надел. Пошли, нарядные и важные.
Народу — много. Стол у Клавдии ломится от закусок. И закуски все простые, незатейливые: селедка под шубой, оливье, огурчики, помидорчики, жаркое с картошкой, капустка кисло-сладкая, печеночный торт, колбаска, сырок, пирожки с капустой, картошкой и калитки брусничные. Все, что нравится любому русскому человеку. А еще сливовый и вишневый компот из трехлитровых банок — просто счастье какое-то! Лимонады-соки магазинные надоели до смерти. Наташка на празднике одна целую трехлитровку компота выдуганила и не лопнула — соскучилась по компотам.
В общем, все чинно рассаживаются. Натаха и тетя Надя вертятся на кухне — последние яства выносят. Вовка курит в форточку.
— Ладно, Клавдия Степанна, беги, наряжайся, — Наташка ей говорит.
А та глаза глупые делает.
— Дак я уже нарядная.
Наташка смотрит на «нарядную» Клавдию. На ней платьишко штопанное, виды видавшее, синенькое. На ногах убитые шлепанцы.
— Ничего не понимаю. Ты серьезно?
— Да я все в штанах же… Праздников особых не закатывала, да и зачем? — оправдывается Клава.
Ну, Вовка, в своем репертуаре, зашипел, мол, как не стыдно в таком виде, да как так можно… Начал индюк надуваться. Мамина любовь, как говорится, никакого уважения у паразита. Так-то мужик неплохой, если ему вовремя укорот давать. Но от Клавдии какой укорот?
Наталья на Вовку зыркнула, мол, уймись, придурок. А сама вызвала такси.
— Я сейчас.
Клавдя с Наташей с годами вылились в одну комплекцию, ростом одинаковые, полненькие. Наташа это приметила. И вот сейчас она срочным порядком ехала к себе. В шкафу висело на плечиках нарядное и очень уютное платьице. Свеженькое, ни разу не ношенное, очаровательного вишневого оттенка. Брюнеткам идет. Если губы такой же помадой накрасить — вообще отпад.
Однотонное, прямого кроя, без рюшей и блесток, с рукавом «Летучая мышь» — прелесть. Наташка его с плечиков — хвать, в машину — прыг, и обратно. Гости даже не заметили, что она куда-то пропала. Смотрит — Клавдия вся бордовая, а Вовик, что ёж, навтыкал ей иголок уже. Натаха мужу кулак показала, мол, «разведусь с тобой к такой-то матери», свекровь завела в спальню.
— Носи, мамуся!
Та платье надела… Замерла перед зеркалом… Платье облегало фигуру Клавдии деликатно и тактично. Натаха сунулась в косметичку, достала помаду. Подмазала губы Клавдии. Пара штрихов по скулам.
— Туфли есть?
Наташа ждала, что Клавдия сейчас начнет свое: «да я туфли не ношу, да мне в туфлях тяжело». Нет. Свекровь достала с нижней полки шкафа коробку. А там покоились симпатичные черные лодочки, лаковые, на невысоком каблучке, с округлым носиком. На коробке надпись «Скороход».
— Мать моя женщина, так это же раритет! — ахнула Наталья.
А Клавдия робко улыбнулась своей застенчивой улыбкой.
— Не жмут? — спросила невестка.
— Нет, как бог по душе в тапочках… Как влитые… Умели ведь…
— Какая ты у меня хорошенькая сегодня, спасу нет! — всплеснула руками Наташа, — иди, умывай всю свою компашку!
Надо ли говорить, что Клавдия Степановна в свой юбилей блистала? Думаю, не надо. И так все понятно. А Наташке было просто приятно. Вот приятно, и все. Вовик под столом норовил погладить ее коленку. Подлизывался. Наташка убрала мужнину руку. Нечего подлизываться. Она с ним дома поговорит.
Автор: Анна Лебедева
Кровь от крови моей
Алла наконец-то добралась до автостанции. Можно было не волочить тяжелые сумки, вызвать такси и доехать с ветерком. Можно было вообще никуда не ехать – дочка и сама в гости приехать в состоянии, не сахарная.
Но… Она так измучена работой, ее девочка. Работой, большим городом, бесконечной чередой дел – весь мир взвалила на себя Маринка, хрупкая Маришка, Марочка, Маруся… Когда она успела повзрослеть, ее маленькая дочка?
***
Тогда и успела. Она всегда была самостоятельной, с детства. Она всегда пыталась помочь родителям, таким же, как и она сама сейчас, измученным, загнанным, усталым. А потом она полюбила… И что? Аллу ждало лишь беспросветное будущее – расплата за любовь. Господи, как звучит пафосно: расплата за любовь… Соседка Варвара, простая баба, родная душа, говорила тогда:
- С жиру бесишься? Хрен на блюде тебе подай! Мужик ей не такой! Какой есть, такого и терпи! Думаешь, больно сладко одной? Одной, да с девкой на руках? Думаешь, сладко?
Алла молчала, убитая наповал предательством Виктора, дышать была не в состоянии, не то, что говорить! Варя, раздраженная инертностью своей любимицы (Ни рыба, ни мясо, Господи, прости!), громко хлопала дверями, обидевшись смертельно.
В комнате гулила крохотная Марочка, пухлощекая, румяная. Счастливая в своем незнании. Ей пока ничего не надо: лишь бы мама была, теплая мама, с теплыми руками и вкусным молочком. Лишь бы сухо и светло, лишь бы сытно и покойно – как мало надо младенцам, все-таки! Витя предал не только Аллу, но и Марочку предал Витя. Поменять семью на чужую женщину… Как можно вообще такое?
Можно было простить, закрыть глаза на легкую интрижку, сохранить брак, вцепившись в него когтями, как вцепляются в свой брак многие другие женщины. Но Алла не хотела. И не желала. Предательство, единожды свершенное, свершится еще много раз. Зачем?
- Ты ненормальная! Ты – дура непроходимая? За что? А ребенок – как? Да я же не бросал тебя, идиотка, и бросать тебя не собирался, хотя жить с тобой невыносимо! – кричал тогда Витя.
Он прав был, Витя, прав: жить с такими, как Алла, невыносимо. Не было у нее своего мнения, гордости не было, она вообще пугалась громкого голоса, плакала, когда муж сердился, терялась, когда ее перебивали во время разговора, густо краснела и пряталась в уголок. Размазня бесхребетная. А тут – раз, и уперлась: уходи! Кретинка!
Алла сама не понимала, как. Ее вовсе не так воспитывали. В первую очередь – благо ближнего! Никому не досаждай! Отдай свою душу людям! Ты – ничто, народ – все! Лозунги родителей – учителей с большой буквы. Они не умели жить для себя, у них-то и семьи толком не получилось. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>