Кухонные часы показывали почти одиннадцать. За окном ветер трепал ветки старой березы, бросая причудливые тени на желтый круг света от настольной лампы. Я сидела, обхватив ногами ножку стула, и неторопливо водила карандашом по бумаге. Скетчбук – моя маленькая тайна. Давно не новый, с потрепанными краями, он хранил мои мечты, которые почему-то все чаще стали похожи на воспоминания.
Из гостиной доносился приглушенный шум телевизора. Виктор, как всегда, смотрел вечерние новости, потом будет спортивный канал, потом – сериал. Расписание нашей жизни давно стало предсказуемым, как маршрут пригородной электрички.
Я прислушалась. На экране что-то взрывалось, стреляло. Мужской смех. Виктор не спрашивал, почему я не с ним. Он вообще давно перестал спрашивать.
Рука сама выводила на бумаге контуры женской фигуры – стремительные, летящие линии. Женщина на рисунке бежала куда-то, раскинув руки, будто собиралась взлететь. Я и сама не заметила, как начала улыбаться. А потом – как перестала.
Кто эта женщина? Точно не я. Не та, чья жизнь распланирована по минутам чужой рукой, чьи желания так давно остались невысказанными, что уже и сама забыла, какие они.
Потом из комнаты донеслось недовольное: «Наташ, там чайник не закипел?» Даже не вопрос – утверждение, будто я только и делаю, что жду, когда можно принести ему чай.
Я вздрогнула, торопливо закрыла скетчбук. Сердце почему-то колотилось, будто меня застали за чем-то неприличным. А ведь это всего лишь рисунок. Всего лишь мечта.
Поставила чайник, достала чашку с его любимым рисунком. И вдруг замерла, глядя в окно, где в черной глубине отражалась женщина с усталыми глазами. Кто это? Неужели я?
А где-то глубоко внутри – как первый весенний цветок сквозь прошлогоднюю траву – пробивалась мысль: «Так больше не может продолжаться».
Шаг в неизвестность
На вывеске было написано «Городская школа искусств». Ничего особенного – обычная табличка на обычном здании из красного кирпича. Почему же тогда колени предательски дрожали, а во рту пересохло, будто перед экзаменом?
Я переминалась с ноги на ногу перед входом уже минут десять. Мимо проходили люди – кто с папками, кто с этюдниками. Молодые, старые, разные. И никто из них не стоял столбом, боясь зайти внутрь. Кроме меня.
«Может, в следующий раз?» – шепнул внутренний голос, подозрительно похожий на голос Виктора.
Но именно это сходство и толкнуло меня вперёд. Я резко дёрнула тяжелую дверь, словно прыгая в холодную воду.
Внутри оказалось светлее, чем на улице. Просторный холл наполнял гул голосов, смех, откуда-то доносились звуки фортепиано. Пахло красками, деревом и еще чем-то неуловимо творческим. Я вдохнула полной грудью этот незнакомый воздух.
– Вам помочь? – спросила женщина за стойкой регистрации.
– Я... на курсы. Живопись для начинающих, – мой голос звучал чужим, будто не я говорила.
– Третий этаж, аудитория 307, – улыбнулась она, протягивая бейджик. – Не волнуйтесь так, там все новички.
В лифте я разглядывала своё отражение в зеркальной стенке. Обычная женщина, слегка за сорок. Ничего особенного. «Зачем я здесь? Что я себе придумала?»
Двери лифта открылись, и поток разговоров, звуков, красок подхватил меня. В коридоре стояли мольберты с незаконченными работами, на стенах висели картины. У окна девушка с короткой стрижкой что-то увлеченно рассказывала двум слушателям, размахивая руками.
Мир, в котором я никогда не была. Мир, который вдруг распахнул передо мной свои двери. Я сделала шаг вперед.
Своя жизнь
– Нет, ты точно посмотри на этот оттенок! – Марина, невысокая женщина с копной вьющихся рыжих волос, перехватила мою руку. – Наташка, ты гений! Я не могла добиться такой глубины цвета всю жизнь, а ты с ходу!
Мы стояли в пустой аудитории. Занятие закончилось час назад, но никто не спешил расходиться. Маринка, Сергей – бородатый архитектор на пенсии, и я – мы рассматривали наши работы, развешанные на стенах.
– Преувеличиваешь, – я смущенно отмахнулась, но внутри всё пело от похвалы.
– А я говорю – талант! – Сергей поправил очки. – Представляешь, как это будет смотреться на выставке?
– На какой еще выставке? – я рассмеялась.
– На нашей. Через месяц. Всем новичкам предлагают участвовать.
Я посмотрела на часы и охнула:
– Девять вечера! Мне пора бежать.
В этот момент телефон в сумке разразился трелью. Я знала, кто звонит, даже не глядя на экран.
– Да, Витя.
– Ты где? – голос был сухим, как наждачка. – Уже девять.
– Я... задержалась. В школе.
– В какой еще школе? – В трубке повисла недобрая пауза.
– Искусств, – я почувствовала, как щеки заливает краска. – Я же говорила утром.
– Ты бредишь? Какая школа в твоем возрасте?
Марина и Сергей деликатно отошли, сделав вид, что увлечены картиной на дальней стене. Но я видела, как они переглянулись.
– Я скоро буду, – сказала я и нажала отбой.
Странное чувство охватило меня. Стыд – да. Но не перед друзьями за этот разговор, а перед собой – за то, что позволила разговаривать с собой в таком тоне. Как с нашкодившей девчонкой.
– Ты в порядке? – Марина осторожно тронула меня за плечо.
– Да, – я вдруг улыбнулась. – Знаешь, я хочу на ту выставку. Очень хочу.
На душе было тревожно и... радостно. Будто треснула скорлупа, в которой я жила, и сквозь нее пробивался новый, пугающий, восхитительный мир.
Минута славы
В выставочном зале районного Дома культуры было не протолкнуться. Кто бы мог подумать, что любительская выставка соберет столько народу? Я стояла у своих картин – три небольших пейзажа, развешенных в ряд, – и чувствовала себя самозванкой. Что я здесь делаю? Среди настоящих художников?
– Не переживай так, – шепнула Марина, подкравшись сзади. На ней было зеленое платье, делавшее ее похожей на лесную фею. – У тебя замечательные работы.
– Думаешь? – я в сотый раз окинула взглядом свои картины. Простенькие пейзажи – старая яблоня в саду, речка за городом, утренний туман над полем.
– Я знаю, – Маринка сжала мою руку.
Виктор не пришел. Утром буркнул что-то про важную встречу с друзьями. Я кивнула, делая вид, что верю. На самом деле, стало даже легче. Не придется ловить его скептический взгляд, не придется оправдываться.
– Внимание! – директор школы искусств вышел в центр зала. – Сейчас мы объявим результаты конкурса «Дебют». Я напоминаю, что этот конкурс проводится среди начинающих художников, которые занимаются менее года...
Я слушала вполуха. Какая разница? Я и не думала о призах. Для меня наградой было уже то, что мои работы висят здесь, что люди останавливаются перед ними, разглядывают, обсуждают.
– И в номинации «Лучший пейзаж» побеждает... Наталья Воронцова с работой «Яблоня моего детства»!
Тишина. Потом – аплодисменты. Я стояла, не понимая, что происходит.
– Иди! – Марина подтолкнула меня в спину. – Это ты!
Я будто во сне прошла через зал. Директор протянул мне небольшую грамоту в рамке и пожал руку. Фотовспышки, чьи-то поздравления.
Только потом, сидя в туалете на краешке раковины, я наконец расплакалась. Рамка с грамотой лежала на коленях, и капли падали на стекло.
Плакала не от горя – от счастья. От того, что впервые за много лет почувствовала себя... собой. Живой. Настоящей.
Точка невозврата
Грамота стояла на полке в прихожей. Не спрятана, не убрана в дальний ящик – прямо на виду. Каждый день, возвращаясь домой, я видела ее и улыбалась своим мыслям.
Виктор демонстративно не замечал мою награду. Никак не комментировал, проходил мимо, будто это просто еще одна безделушка среди многих. Мы и раньше не слишком много говорили, а теперь и вовсе погрузились в вязкое молчание.
Школа искусств превратилась в мой второй дом. Три раза в неделю – занятия, потом – посиделки с новыми друзьями в кофейне напротив. У меня появилась любимая чашка в этой кофейне. Появились планы. Появились мечты.
Я поздно вернулась в тот вечер. Открыла дверь своим ключом и замерла на пороге. Гостиная была залита ярким светом. Виктор сидел в кресле, сложив руки на груди. Взгляд – тяжелый, колючий.
– Присядь, – сказал он, кивнув на диван напротив. Не «привет», не «как дела». Просто приказ.
Я медленно расстегнула пальто. На секунду захотелось сказать, что устала, что поговорим завтра. Но внутренний голос шепнул: «Нет. Хватит откладывать».
– Слушаю тебя, – я села, положив сумку рядом.
– Это должно прекратиться, – он говорил размеренно, словно заранее репетировал. – Весь этот бред с рисованием, хождением неизвестно где и неизвестно с кем.
– Почему? – спросила я тихо.
– Потому что это ненормально! – он повысил голос. – Женщина в твоем возрасте должна заниматься домом, а не... этим, – он небрежно махнул рукой в сторону полки с грамотой.
– А чем занимаешься ты? Три раза в неделю – боулинг с коллегами, футбол по телевизору, рыбалка по выходным.
– Это другое! Я мужчина, у меня должны быть свои интересы!
– А у меня – не должны?
Он смотрел так, будто впервые меня видел.
– Ты что, взбунтовалась? Совсем из ума выжила? На старости лет решила...
– Мне сорок два, – сказала я спокойно. – Какая старость?
– Знаешь что, – он наклонился вперед, – или ты прекращаешь эту блажь, или... или...
– Или что?
Он не ответил. Просто смотрел. А я вдруг поняла, что не боюсь этого взгляда. Не боюсь его угроз. Не боюсь его самого.
– Нет, – сказала я и встала.
– Что – нет?
– Я не прекращу. Это моя жизнь.
И пошла собирать вещи.
Дверь в ночь
Чемодан оказался неожиданно легким. Будто вся моя жизнь уместилась в одну небольшую сумку на колесиках. Документы, немного одежды, альбом с рисунками, косметичка. И все. Двадцать лет жизни – и такой легкий багаж.
Виктор сидел на кухне, демонстративно уткнувшись в телефон. Даже не смотрел в мою сторону. Я знала этот прием – мол, делай что хочешь, мне все равно. Раньше я ломалась от одного такого взгляда. Бежала мириться. Сегодня – нет.
– Я ухожу, – сказала я, остановившись в дверях кухни.
– Куда это на ночь глядя? – он даже не поднял взгляда, только плечами пожал.
– К Марине. Она согласилась приютить меня на первое время.
– Ну-ну, – он хмыкнул. – Думаешь, я поверю? Решила попугать старика? Давай, собирай вещички обратно, завтра поговорим.
Внутри что-то оборвалось. Он не верил. Все эти годы – не верил. Думал, что я навсегда привязана к нему, как собачонка на поводке. Что никогда не решусь.
Я молча развернулась и пошла к выходу. Он догнал у самой двери, схватил за руку:
– Ты серьезно, что ли? А как же я? Кто будет...
– Научишься, – я осторожно высвободила руку. – Ты взрослый мужчина, справишься.
– А если я запрещаю?
Я смотрела на него – седеющие виски, морщины вокруг глаз, колючий взгляд. Когда-то я любила этого человека. Любила? Или просто боялась остаться одна?
– Уже не можешь, – я улыбнулась. – Больше не можешь.
Лестничная клетка встретила промозглой прохладой. Было около полуночи. Из-за соседней двери доносились звуки телевизора. Где-то плакал ребенок. Я прислушалась к себе – нет ни страха, ни сожаления. Только легкость. И немного грусти – по той девчонке, которая когда-то так хотела счастья и так боялась быть собой.
Я спустилась по ступенькам и вышла в ночь. Впереди ждала новая жизнь. Незнакомая. Пугающая. Моя.
Мой рассвет
Дачный домик принадлежал Марининой тете. Небольшой, старенький, но уютный. Крыльцо выходило на восток, и по утрам солнце заглядывало прямо в окна. Я устроилась на веранде с первыми лучами – в старом плетеном кресле, закутавшись в клетчатый плед.
Прошло три месяца с того вечера, когда я закрыла за собой дверь прежней жизни. Три месяца поисков, сомнений, открытий. Сначала жила у Марины, потом сняла маленькую комнату недалеко от школы искусств. А теперь вот – приехала на дачу, на все лето. Писать, рисовать, дышать.
В чашке дымился кофе – крепкий, с корицей, как я люблю. Не как Виктор любит – я больше не думала об этом. На маленьком столике лежал раскрытый скетчбук, тюбики с красками, кисти. И чистый холст на мольберте – белый, как первый снег.
Сад просыпался вместе со мной. Сначала – легкий туман над грядками, потом – птичий гомон в кустах смородины, потом – солнечные зайчики на мокрой от росы траве.
Я отпила кофе, глядя на этот маленький утренний спектакль. Внутри разливалось спокойное тепло. Не бешеный восторг, не бурная радость – просто тихое счастье. Будто долго-долго брела по темному лесу и вдруг вышла на светлую поляну.
Телефон тихо звякнул – сообщение от Марины: «Не забудь про встречу с галеристом в четверг!»
Я улыбнулась. Меня заметили на той самой выставке. Предложили персональную экспозицию в небольшой частной галерее. Страшно? Очень. Но я справлюсь.
Кто-то скажет – повезло. А я знаю – это не везение, это смелость. Смелость быть собой.
Виктор звонил дважды. Первый раз – требовал вернуться. Второй – предлагал помириться. Я не стала перезванивать. Не из гордости или обиды – просто поняла, что мы с ним говорим на разных языках. И никогда не сможем понять друг друга.
Солнце поднималось над садом. Я взяла кисть, окунула ее в краску цвета охры. Первый мазок лег на холст – уверенный, сильный. За ним второй, третий...
Я рисовала рассвет. Мой собственный рассвет. Мою новую жизнь, в которой я – хозяйка своей судьбы. Жизнь, в которой никто не диктует мне, как быть счастливой. Пока он думал, что все под контролем, я просто вышла из-под контроля. И стала собой.