Что общего между музейным работником и следователем? На первый взгляд, ничего. Однако рабочие будни научного сотрудника Музея Мирового океана Галины Акимовой порой напоминают приключения знаменитых героев Агаты Кристи. Иногда, чтобы определить авторство той или иной работы, приходится проводить целые расследование, распутывать невероятно сложные истории, разрабатывать несколько версий, выезжать на место престу... создания произведения. В интервью «Новому Калининграду» Галина Акимова рассказала, как удалось найти последний дом Станислава Кауэра, сколько слоев масляной краски было смыто в 2009 году с фонтана «Путти» и что связывает с Кенигсбергом японского художника конца XIX — начала XX века Ёсиду Ясубея.
— Галина Алексеевна, откуда эта страсть к расследованиям?
— Я не сказала бы, что у меня есть какая-то особая страсть к расследованиям. Просто, по моему глубочайшему убеждению, в музее всё должно быть по-честному. Надо четко знать — кто автор произведения, когда оно было создано, при каких обстоятельствах. И иногда, когда начинаешь всё это выяснять, открываются любопытные подробности, появляются важные детали.
Не думала, не предполагала, что буду заниматься тем, чем занимаюсь. Работала оформителем, учителем рисования, методистом. А потом, поскольку у меня два образования — художественное и культурологическое, — директор Музея Мирового океана Светлана Сивкова взяла меня на работу, за что я ей очень благодарна. Я честно служу своему делу и, когда сталкиваюсь с недобросовестностью, испытываю некоторую неловкость. Показывает мне, например, экскурсовод стремя и говорит: «Этот предмет принадлежал самому Альбрехту Бранденбурскому». Как? Откуда известно? Какие источники на это указывают? Экскурсовод пожимает плечами: «У меня как написано, я так и говорю». Послушайте, это просто несерьезно. Да и нечестно по отношению к посетителям...
— С чего, как правило, начинаются ваши расследования? Что служит толчком?
— Интуиция, наверное. Вот простой пример. Не так давно нам одна организация подарили картину, где-то у себя в кладовке откопала. На картине изображена пристань рыбколхоза. На обратной стороне написано, что автор — калининградский художник Людмила Тамбовцева. Но чувствую — что-то не то. Приглашаю Людмилу Валентиновну в музей, и она говорит: «Нет, я такой работы никогда не писала». Работу мы эту выставляем, но пишем при этом, что автор неизвестен.
— Кто и зачем подделал картину Тамбовцевой? Существует ли в Калининградской области подпольный рынок реплик произведений местных художников?
— К сожалению, подобные факты встречаются. Так, летом на ярмарках народных мастеров продавались картины, подписанные именем Людмилы Валентиновны Тамбовцевой, которые она не писала. Мы уже обсуждали с художником два таких случая. Но каждый сюжет индивидуален.
— Какое расследование было для вас самым интересным?
— Думаю, самое первое. Примерно лет пятнадцать назад семья калининградцев подарила музею большую металлическую вазу. Откуда она взялась и кто её изготовил, они не знали. Им было только известно, что она досталась родственнику в качестве трофея после штурма Кёнигсберга.
Внешний вид вазы говорил о том, что она определенно имеет восточное происхождение. Но где именно её изготовили? Сначала я решила, что стиль, в котором выполнены украшающие вазу драконы, свидетельствует о китайском происхождении предмета. Но потом стала сомневаться. Обратилась за помощью в московский клуб любителей китайской культуры, где по поводу вазы развернулась целая дискуссия. Коллегиально пришли к выводу что это не Китай. Возможно, Корея или Вьетнам.
И тогда я взяла лупу и сантиметр за сантиметром стала изучать вазу. В результате обнаружила небольшое клеймо. Сфотографировала его с фотовспышкой, увеличила снимок и разглядела внимательнейшим образом. Там были иероглифы, но прочитать их оказалось непросто. В дальнейшем оказалось, что это оттиск, поэтому буквы в зеркальном отражении. Так постепенно, по клейму, я вышла на автора — японского мастера конца XIX-начала XX века — Ёсиде Ясубея. Верность этого заключения было подтверждено специалистами Музея искусств народов Востока в Москве, куда я ездила потом в командировку.
— Как же эта ваза попала в Кёнигсберг?
— Однозначного ответа на этот вопрос нет. Ясно только, что ваза, хоть и японская, имеет черты стиля модерн, что, возможно, свидетельствует о том, что вещь создана для европейского рынка. Не исключено, что её привезли на Восточно-Европейскую ярмарку, где она была приобретена каким-то жителем Кёнигсберга.
Вторая версия заключается в том, что ваза могла находиться в Японском консульстве, располагавшемся на Риттер-штрассе (сегодня — Закавказская, 14, в этом здании находится детский садик — прим. «Нового Калининграда»). Но в любом случае предмет для нашего города чрезвычайно редкий. Примечательно, что подобного рода сосуды обычно делали парными. Поэтому не исключено, что где-то сохранилась сестра-близнец нашей вазы. Может быть, даже в Калининграде.
— Вы являетесь хранителем коллекции художественных произведений Музея Мирового океана. какой предмет, на ваш взгляд, наиболее ценен?
— Важно понимать, что музей наш — специфический. Акцент в его художественной коллекции сделан на морской тематике, на теме «Океан в искусстве». Значимое место занимают произведения самодеятельных авторов, например, рисунки капитанов, членов экипажей судов, ученых.
Есть у нас, например, подборки работ знаменитого ученого-океанолога и геоморфолога Всеволода Зенковича, известного журналиста и художника-карикатуриста Юрия Самарина, который некоторое время ходил механиком на «Витязе».
Есть пара рисунков легендарного датского карикатуриста Херлуфа Бидструпа. Во время захода советского научно-исследовательского судна «Дмитрий Менделеев» в Данию Бидструп, будучи большим другом СССР и коммунистом, поднялся на борт, ему провели экскурсию, а потом попросили что-нибудь нарисовать. Позже члены экипажа передали эти рисунки в наш музей.
Ну и, конечно, в нашей коллекции есть замечательные работы восточно-прусских художников. Например, Олафа Йернберга, который работал вместе со Станиславом (Станислаусом) Кауэром в Кёнигсбергской академии художеств (Кауэр — один из самых известных скульпторов Кенигсберга, автор памятнику Шиллеру, фонтана «Путти», барельефа «Геркулес» и множества других сохранившихся до наших дней произведений — прим. «Нового Калининграда»). И работы самого Кауэра. Это «Генисус», «Сеятель». Фонтан «Путти» — объект культурного наследия., который находится на балансе музея.
— У вас недавно вышла книга «Портрет на фоне города: Станислаус Кауэр». (12+) Почему именно о нём? Ведь у вас немало научных статей о других известных художниках, скульпторах, архитекторах..
— Это было задание президента музея Светланы Геннадьевны Сивковой. У меня за долгие годы скопилось масса материала о Кауэре, поэтому возникла идея издать книгу.
Но работа эта была в радость — ведь у меня с детства сложились особые отношения с Кауэром. Я родилась в Калининграде, наша семья жила в бывшем Балтрайоне, потом, в 1965 году мы переехали в первую пятиэтажку на улице Сергеева. Чуть дальше — Верхнее озеро, у которого мы с мамой любили гулять. И однажды с нами на прогулку пошел приехавший в гости из Волгограда дядя Коля — участник штурма Кёнигсберга. Он увидел скульптуру женщины с ребенком и неожиданно сказал: «Здравствуй, матушка! Смотрите-ка, сохранилась». Потом он рассказал, что их пушки во время штурма стояли у башни «Врангель», и светлая фигура женщины с ребенком хорошо просматривалась среди деревьев.
Я была маленькая, и рассказ этот врезался в детскую память. Дорожка у берега стала любимым местом постоянных прогулок. Сложился даже своего рода ритуал — выйдя к озеру, первым делом я всегда подбегала к скульптуре женщины с ребенком и говорила: «Здравствуй, матушка».
Это известная работа Кауэра «Мать с ребенком, черпающая воду». Долгое время она стоял на небольшом постаменте недалеко от скульптур морских животных. Потом кто-то отбил ребенку голову. Скульптура была восстановлена. Причем, занимался этим, как удалось выяснить, не скульптор, а архитектор по фамилии Люлько. И потом, восстановленную, её, как говорится, перенесли во внутренний дворик корпуса Калининградского университета (ныне БФУ им. Канта. — прим. «Нового Калининграда») на улице Университетской.
Потом меня спрашивали: «История про „матушку“ — это такой литературный прием?» «Нет, — отвечала я, — так все и было...»
— В книге немало подобных историй. В частности, про фонтан «Путти», с которыми у вас тоже, можно сказать, сложились личные отношения....
— Да. В юности мы с друзьями много гуляли по улицам города, рассматривали дома, интересовались фрагментами декора. Приходили смотреть и фонтан «Путти» — фонтан ангелочков, который стоял у Больницы водников (сегодня — Городская больница № 4 на улице Больничной, 34-38 — прием. «Нового Калининграда»). И однажды какой-то старичок, показывая на фонтан, сказал: «Михалыч привез мальчиков, где дома разбирали»...
— Михалыч?
— Думаю, это завхоз больницы или кто-то из сотрудников. Но мне эта фраза запала в память. Знаете, долгое время историки, краеведы никак не могли прийти к единому мнению относительно того, как фонтан оказался у Больницы водников. Одни говорили, что его немцы перенесли туда от Королевского замка. По другой версии, переезд случился уже после войны. И поначалу вроде бы вверх взяли первые. Я спорила, но аргументов, кроме воспоминаний об этом самом Михалыче, у меня не было.
Ходила в больницу, интересовалась обстоятельствами того, как фонтан появился во дворе медучреждения — никто ничего не вспомнил. Но помог случай. На антикварном рынке появилась изданная в 50-х годах книга работ Фрица Краускопфа, где была напечатана фотография восточного крыла Королевского замка, сделанная практически сразу после налета английской авиации в августе 1944 года. И фонтанчик там стоит. Значит, все-таки я была права: произведения Кауэра было перенесено к больнице уже после войны.
— Кто был инициатором переноса фонтана на территорию Музея Мирового океана?
— Главврач больницы Владимир Свистунов очень переживал за фонтан, бил во все колокола, говорил, что его нужно спасать. И тревога его была объяснима — к фонтану стекались разного рода асоциальные элементы, которые портили произведение. В мае 2009 года мы получили гран-при на XI Всероссийском фестивале «Интермузей-2009», и Светлана Сивкова, которая была тогда директором музея, высказала идею использовать денежную премию за эту победу на реставрацию фонтана. В общем, для этой работы Кауэра тогда сошлись счастливые звезды, его перевезли на территорию нашего музея.
Я воочию наблюдала этот процесс. И знаете, что интересно? Когда чашу с мальчиками стали поднимать, мальчики, что называется, «поехали». Оказывается, они никак не были прикреплены к чаше. Как хорошо, что об этом никто не знал. Скульптурки-то ведь не очень тяжелые на самом деле. Кто-то мог их просто взять и унести.
— В каком состоянии фонтан попал в музей?
— В довольно печальном. Его не единожды красили масляной краской. И реставраторы эту краску не скоблили, не удаляли пескоструем, её просто методично отмывали, слой за слоем. Я всё это видела, делала фотографии. Первой, помню, сошла коричневая краска, потом — желтая, затем — какая-то красно-коричневая. А самый первый слой был ядовито-синий.
Проблема заключалась в том, что краска глубоко вошла в поры камня. Каменные дети предстали перед нами какими-то синюшными. Это было жутковато даже. Я стояла и думала: «Удастся ли убрать эту синеву или нет?». Удалось. И когда краску окончательно смыли, реставраторы из питерской мастерской «Наследие», сказали, что камень, из которого изготовлен фонтан, живой. Он дышит.
Закончив реставрационные работы, специалисты покрыли фонтан так называемым «жертвенным» слоем — специальным раствором. Это что-то вроде лака, который принимает на себя негативное воздействие среды. Постепенно он сойдет, и через определенное время предстоит снова провести косметические работы, позаботиться о сохранности памятника.
— Памятник сейчас чудесно выглядит. Жалко только, что стоит он не на самом, скажем так, центральном месте — во дворе «Пакгауза». Я думаю, что он бы прекрасно смотрелся, например, на маленькой безымянной площади, что на пересечении улиц Вагоностроительной и Радищева.
— Знаете, когда памятник переносили от больницы в музей и думали куда его поставить, руководитель «Наследия» известный реставратор Вячеслав Мозговой, сказал: «Это такой значимый предмет, для которого нужен целый специальный зал».
То место, о котором вы говорите, рядом с 14-й школой, возможно, действительно подошло бы для этого фонтана, но, с другой стороны, на территории музея он находится в безопасности, под постоянным присмотром, за ним ухаживают, его реставрируют. А если «Путти» просто поставить на улице, кто этим всем будет заниматься?
— Рядом с фонтаном «Путти» выставляется еще одно произведение Кауэра — «Гениус». Как оно попало в музей?
— Это авторская копия. Выполненный из мрамора оригинал хранится в Музее изобразительных искусств. Наш «Гениус» — бетонный. Но изготовил его либо сам Кауэр, либо кто-то из его учеников.
А попала к нам эта вещь так же, как и многие другие — пришла дама и сказала, что у нее есть работа Кауэра. Я спрашиваю: «Почему вы так решили?». И она показывает газетную вырезку со статьей о «Гениусе», который хранится в Музее Изобразительных искусств. Стали разбираться. Началось расследование, в ходе которого открылись весьма любопытные обстоятельства. «Гениус», вернее, фрагменты этой работы, хранились у семьи Усачевых, которая живет в Калининграде в районе улицы Адмиральской. Разбитую плиту с изображением женской фигуры еще в 1950-х годах они нашли на месте соседнего немецкого дома, которого давно уже нет. Я начала наводить справки, изучать адресные книги. И что вы думаете? Выяснилось, что в этом доме жил Кауэр. Это был последний его дом, записанный на его старшую дочь.
В нём он и умер. Дом этот сгорел, вероятно, из-за неисправной проводки. Восстанавливать его не стали, решили снести, и во время разборки завалов соседние пацаны нашли три куска бетона, перенесли их к себе во дворик и соединили. В таком виде «Гениус» простоял там много лет. Потом он некоторое время хранился на даче одного из Усачевых — туда его перевезли, чтобы не достался расплодившимся охотниками за всем немецким. Ну, и в конце концов на семейном совете было принято решение передать обломки музею.
Кстати, знаете, где у Кауэра была дача? В современном поселке Филино. То есть по соседству с домом другого известного скульптора — Германа Брахерта. Сейчас в доме Брахерта (в поселке Отрадное, что под Светлогорском. — прим. «Нового Калининграда») — музей, а дом Кауэра, к сожалению, не сохранился. Исчез уже в советское время...
— С какой целью Кауэр сделал бетонную копию своей работы?
— В то время, когда эта копия создавалась, жизнь Кауэра уже клонилась к закату (скульптор умер в 1943 году в возрасте 75 лет — прим. «Нового Калининграда»). Он много времени посвящал своим ученикам, экспериментировал с искусственным камнем, делая реплики своих старых работ.
— Бронзовая скульптура «Сеятель» тоже была подарена музею?
— Совершенно верно! Это произведение Кауэра поступило в наши фонды в 2013 году. До этого оно находилось в семье офицера, штурмовавшего Кёнигсберг. После его смерти родственники передали предмет в музей. Скульптура представляет собой обнаженную фигуру мужчины, разбрасывающего зерно.
На постаменте есть углубленное изображение подписи автора «St. Cauer 28», что, безусловно, доказывает подлинность произведения. На задней стороне есть такой же углубленный текст — название завода в Берлине, на котором была выполнена скульптура. Кстати, завод известный, на нем выполняли отливки скульптур из бронзы друзья Кауэра. На постаменте памятника Шиллеру в левом нижнем заднем углу и на задней стороне есть такие же углубленные надписи.
В своей книге я рассказываю, что Кауэр создавал скульптуру «Сеятель» в память о трагически погибшем в 1927 году консуле Пече, который был известным в Кёнигсберге книготорговцем и издателем. Скульптура Кауэра стала символом издательства и крупного книжного магазина «Графе и Унцер» (Grafe und Unzer). Комплекс располагался на Параден-платц, напротив Университета. После 1945 года издательство располагается в Мюнхене и является одним из ведущих в Германии. Известно, что монумент был установлен на главной аллее Центрального кладбища Кёнигсберга. Было ли это надгробием или просто памятным сооружением — к настоящему времени выяснить не удалось.
«Сеятель», как вы видите, ранен. На нем несколько следов от пуль, которые находятся внутри полой скульптуры. Эти повреждения, судя по всему, она получила при штурме Кенигсберга. У нас была дискуссия — стоит эти дырки убрать или оставить всё как есть. Пока решили оставить. Ведь следы от пуль — это тоже своего рода свидетельство времени.
— Книга, которую вы написали о Кауэре, небольшая по объему, но в ней достаточно подробно прослежен творческий путь скульптора. Долго вы работали над ней?
— Написала я её достаточно быстро, но материал собирался около десяти лет. После того, как приняла участие в «операции» по переносу фонтана «Путти» на территорию музея, Светлана Сивкова поручила мне узнать все про фонтан и про автора. Так началось мое «узнавание» жизни и творчества Кауэра. Были приобретены и изучены книги, в которых имелись биографические сведения об авторе и каталоги произведений. Это главные помощники в атрибуции произведений. Важным для понимания творчества скульптора стали статьи немецкого искусствоведа Эльке Маза.
Необходимость изучения биографии способствовала организации поездки в немецкий город Бад-Кройцнах, где находится Дом-музей семьи Кауэров. Глубокий след в душе оставила переписка с правнучкой скульптора Бабеттой Бальтцер.
Примечательно, что для изучения жизни и творчества Кауэра приходилось совершать не только реальные путешествия, но и виртуальные. Мне захотелось прогуляться по Риму и увидеть с связанные с именем скульптора места. Это оказалось возможно сделать с помощью Интернета. В своих воспоминаниях Кауэр указывает конкретные адреса — название улиц, номера домов. Рим — вечный город, он не переживал ужасов бомбардировок и военных разрушений, названия улиц и номера домов не менялись. Поэтому можно заглянуть и во дворик, где была мастерская отца и дяди Станислауса. Дворик не изменился, сейчас там офисы некоторые даже сдаются в аренду.
На улице по адресу Виа Маргутта, 51, нас ожидает настоящее открытие. Там арендовали мастерские многие впоследствии известные скульпторы, в том числе Кауэр, живший по этому адресу в 1895–1897 годах. Это одно из знаковых мест Рима. Там снимался знаменитый фильм «Римские каникулы» с Одри Хепбёрн и Грегори Пеком. У меня даже была идея собрать группу калининградцев и провести для них эксклюзивную экскурсию по кауэровском местам.
— Где можно купить вашу книгу?
— Нигде. Она выпущена по издательской программе правительства Калининградской области тиражом всего в триста экземпляров. Но её можно взять в библиотеках.
— Вы были одной из первых, кто попытался найти автора мозаики на доме на Киевской, 137. Почему вы заинтересовались судьбой этого произведения?
— Даже не знаю, что ответить. Раньше я жила на улице Березовой, а это рядом с тем домом. И во времена моего детства этой мозаики не было, она появилась позже. Однажды я увидела в интернете дискуссию о том, когда она появилась. Удивительно, но точных данных ни у кого не было. А мозаика интересная. С одной стороны, сюжет и стилистика — советские, а с другой — там изображен триколор. Значит, раньше 1991 года эта мозаика появиться не могла...
И эта дискуссия, эта загадка отложилась у меня в голове. И как-то раз села просматривать старые журналы и совершенно неожиданно в четвертом номере «Декоративно-прикладного искусства за 1983 год нашла иллюстрации работ монументалистов, получивших премии Московского союза художников годом ранее. И среди них — мозаика, похожая на ту, что украшала дом на Киевской в Калининграде. Автор — Олег Осин.
— Потом выяснилось, что мозаику эту изготовил мастер-самоучка Леонид Емельянов. Не исключено, что в качестве образца он использовал фотографию из упомянутого вами журнала. И, возможно, Емельянов внес в мозаику свой штрих — триколор. Загадкой пока является и то, кто ему эту работу заказал и оплатил...
— В любом случае хорошо, что после того, как старая мозаика была разобрана, на стене появилась ее копия, которую в прошлом году изготовил мозаичист Павел Савельев. Он пытался найти автора произведения, приходил ко мне, и я поделилась информацией, который владела.
— Вы ведь занимаетесь не только расследованиями, но и организацией выставок. Чем порадуете в ближайшее время?
— Мы сейчас готовим выставку одного предмета. Это так называемое «накомодное искусство». В смысле — такое, что ставят на комод.
В Королевских воротах мы к 80-летию Победы решили выставить замечательную работу «Василий Теркин», изготовленную в 50–60 годы Артелью инвалидов имени XVIII партийной конференции, которая находилась в Пермском крае. При работе над моделью скульптор артели, фронтовик Евгений Петрович Шакиров, обратился к образу Теркина, созданному художником-иллюстратором Орестом Верейским, который первым изобразил героя поэмы Александра Твардовского. А поэт, как известно, дописал последнюю главу «Василия Теркина» в Тапиау, современном Гвардейске.
У посетителей эта небольшая гипсовая скульптура часто вызывает улыбку, теплые воспоминания. «Ой, — говорят некоторые. — У нас точно такой же на комоде стоял».
Текст Кирилла Синьковского, фото Юлии Власовой и из архива Галины Акимовой
