— Ребенок уже тут, — шептала фельдшерица, вытирая пот со лба Гали.
Галя закусила губу и сжала руку матери. Боль прошивала всё тело, но она не кричала — боялась испугать соседских детей.
— Витя должен был уже вернуться, — прохрипела она. — Он же только за распашонками поехал.
Мать погладила её по влажным волосам:
— Не думай сейчас об этом. Давай, еще разок...
Младенец появился в руках фельдшерицы и тут же заплакал — громко, уверенно, будто заявляя права на этот мир. Первый крик Серёжи слышали все: мать, бабушка, фельдшерица. Все, кроме отца.
— Мальчик, Галюша! Крепкий, как орешек, — радостно объявила мать, принимая завернутого внука.
— В милицию заявление подавали? — тихо спросил сосед, который довез юную мать до её дома.
— Подавали, — ответила она. — Говорят, многие сейчас так... уезжают.
Витя не мог просто уехать. Он обещал вернуться с распашонками. Он говорил о том, как будет учить сына рыбачить. Как сделает качели во дворе.
Их дом встретил холодом. Галя, держа Серёжу одной рукой, другой растопила печь. В углу стояла детская кроватка — самодельная, которую Витя успел смастерить перед отъездом.
Первую ночь она почти не спала. Выходила на крыльцо, вглядывалась в темноту, не мелькнут ли фары. Не послышатся ли знакомые шаги.
Деревенские женщины шептались за спиной:
— Бросил он её. Как пить дать бросил. Сейчас многие так — в город да не возвращаются.
— Сбежал от ответственности, поди. Молодой ещё...
Но находились и другие голоса:
— Не таким Витька был. Не мог он просто так уйти.
— А может, случилось что? Времена-то какие...
Галя не слушала никого. Днём она механически выполняла домашние дела, кормила сына, меняла пелёнки. А ночью сидела у окна, вглядываясь в темноту.
Через месяц закончились деньги. Галя продала золотые серьги — подарок Вити на свадьбу. Потом пришлось продать швейную машинку.
— Давай я тебе молока принесу, — сказала как-то соседка Нина. — У меня корова доится хорошо. А малому нужно.
— Я отработаю, — твёрдо ответила Галя.
Когда Серёже исполнилось два месяца, она впервые осталась на ночь без слёз. Просто сидела, держа спящего сына на руках, и думала, что делать дальше.
— Мы справимся, — прошептала она, целуя пухлую щёчку. — Папа вернётся, а если нет — мы всё равно справимся.
Утром она повесила в окне занавеску, которую сшила из старого платья. Согрела воду, искупала сына в корыте, напевая колыбельную. А потом села писать заявление в школу — просилась на работу.
Жизнь продолжалась. Без Вити. Но с надеждой, которая с каждым днём всё глубже прорастала в сердце — не ожиданием его возвращения, а верой в собственные силы.
Серёжа сидел за последней партой, прижав карандаш к тетради. Ему было уже восемь, но задачки по математике давались с трудом.
— Серёжа Котов, ты решил примеры? — спросила учительница, остановившись рядом с его партой.
— Почти, Марь Иванна, — мальчик поднял голову. — Мне ещё немного времени нужно.
Женщина вздохнула и посмотрела на часы.
— У тебя есть ещё пять минут, а потом проверяем.
Серёжа кивнул и снова склонился над тетрадью. Резиновые сапоги, на два размера больше, которые достались от соседского мальчишки, он подоткнул под парту. Стыдно, когда все видят, что они большие.
После уроков он бежал домой, перепрыгивая через лужи. Мама должна была вернуться пораньше — сегодня привозили новые учебники в школьную библиотеку, и она обещала принести задачник по математике.
Дом встретил его запахом варёной картошки. Мама стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле.
— Как уроки? — спросила она, не оборачиваясь.
— Нормально, — Серёжа бросил портфель на лавку. — Пятёрку по чтению получил.
Галя обернулась, и её усталое лицо озарилось улыбкой.
— Молодец! А что читали?
— Про Мальчика - защитника Родины, — он присел за стол. — Мам, а папа был смелым?
Галя замерла на мгновение, потом медленно поставила половник на стол.
— Очень смелым, — тихо сказала она. — Самым смелым.
За окном пошёл дождь, и капли барабанили по подоконнику, создавая уютный фоновый шум.
— Я тоже буду смелым, — решительно сказал Серёжа. — И сильным. Чтобы тебе помогать.
Галя подошла и крепко обняла сына.
— Ты уже помогаешь, — прошептала она, целуя его в макушку.
Сережа рос. Вытягивался, как молодое деревце, набирался сил. В двенадцать уже колол дрова, носил воду из колодца, чинил забор. Школьная форма стала мала — рукава куртки едва доходили до запястий.
— Мам, мне новая куртка нужна, — сказал он однажды за ужином. — Эта совсем маленькая.
Галя отложила вилку и посмотрела на сына. В сумерках, при свете керосиновой лампы (электричество опять отключили), он так напоминал Витю — те же глаза, тот же упрямый подбородок.
— Хорошо, — кивнула она. — В субботу поедем в район, купим.
— А деньги есть? — Серёжа нахмурился. — Может, не надо? Я и в этой похожу.
— Есть, — твёрдо ответила Галя. — Я отложила.
Она не сказала, что ночами вязала носки на продажу, что сдавала молоко от козы соседке-перекупщице, что подрабатывала уборщицей в сельсовете по выходным. Серёжа и так все понимал.
В школе его уважали. Не задирали, хотя поводов было достаточно — единственный в классе без отца, в одежде с чужого плеча.
Но после того, как он в пятом классе разбил нос Кольке Жданову, обозвавшему его мать, никто не решался связываться.
— Знаешь, а твой папа был самым сильным парнем в деревне, — сказал как-то сосед дядя Коля, когда они вместе чинили крыльцо. — Медведь, а не мужик.
— А что с ним случилось, как думаете? — тихо спросил Серёжа, вбивая гвоздь.
Дядя Коля помолчал, почесал затылок.
— Не знаю, парень. Но я одно скажу — не по своей воле он исчез. Не такой был человек.
Серёжа кивнул. Он никогда не говорил об этом с матерью — видел, как больно ей вспоминать. Но про себя часто представлял, что отец был героем, или спасал кого-то и погиб.
В четырнадцать Серёжа впервые принёс домой деньги — настоящие, заработанные. Всё лето помогал леснику: метил деревья, чистил просеки, следил за кормушками.
— Это тебе, мам, — он положил на стол мятые купюры. — На зиму пригодится.
Галя замерла, глядя на деньги. За окном падал первый снег, покрывая огород белым полотном. В печке потрескивали дрова.
— Я знаю, что ты за нас двоих стараешься, — тихо сказал Серёжа. — Теперь я тоже буду помогать.
Галя медленно подняла глаза на сына. Перед ней стоял уже не ребенок — молодой мужчина с решительным взглядом и натруженными руками. Как будто Витя вернулся — моложе, но с той же решимостью во взгляде.
— Спасибо, — только и смогла сказать она, сдерживая слёзы.
Вечером, уложив сына, Галя достала из комода старую фотографию. Витя смотрел на неё молодыми смеющимися глазами, обнимая её за плечи. На обороте выгоревшие чернила складывались в слова: "Моей единственной."
— Он становится таким же сильным, как ты, — прошептала она, проводя пальцем по фотографии. — Таким же добрым.
***
Серёжа поправил галстук и посмотрел в треснувшее зеркало. Отражение показывало высокого парня с широкими плечами и упрямым подбородком.
Тёмно-синий пиджак сидел как влитой — мама постаралась, перешивая старый отцовский костюм, который хранила все эти годы.
Сегодня ему исполнялось восемнадцать, и вечером должны были прийти друзья.
Но главное — сегодня последний звонок, и он уходил из школы. Впереди — поступление. Серёжа ещё не решил куда именно.
— Мам, воды нагреть? — крикнул он, выходя из комнаты.
Галя стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. За эти годы она поседела, морщинки прорезали когда-то гладкое лицо. Но спина всё такая же прямая, взгляд — решительный.
— Уже нагрела, — улыбнулась она. — Красивый какой... Прямо жених.
— Да ладно тебе, — смутился Серёжа.
— Шурка Бондарева так на тебя смотрит, — подмигнула Галя. — Заметил?
Серёжа покраснел и отмахнулся:
— Мам, ну хватит...
В дверь постучали. Серёжа удивлённо посмотрел на часы — было только шесть утра.
— Кого это в такую рань? — пробормотала Галя, вытирая руки о фартук.
Серёжа подошёл к двери и открыл её. На пороге стоял незнакомец — высокий, в тёмном пальто не по сезону.
Седина пробивалась в висках, морщины залегли глубоко, будто вырезанные ножом. Держался спокойно, с достоинством.
— Доброе утро, — произнёс он негромко, окидывая Серёжу внимательным взглядом. — Я правильно понимаю, это дом Котовых?
— Да, — настороженно ответил Серёжа, загораживая собой проход.
Мужчина кивнул и отошел к машине, припаркованной у калитки. Серёжа только сейчас заметил чёрный автомобиль с тонированными стёклами. Незнакомец достал из багажника небольшой чемодан и вернулся к крыльцу.
— Это от Виктора Котова, — сказал он, протягивая чемодан. — Он просил передать в день совершеннолетия сына.
За спиной Серёжи раздался звук разбитой посуды. Оглянувшись, он увидел мать, застывшую в дверях кухни. Её лицо побелело.
— Вы... вы знаете, где он? — дрожащим голосом спросила Галя.
Мужчина снял очки. Взгляд его был усталым и печальным.
— Виктора уже нет давно. Но он просил передать это сыну, когда ему исполнится восемнадцать. Больше я ничего не знаю.
Он развернулся и быстрым шагом направился к машине. Серёжа хотел окликнуть его, задать тысячу вопросов, которые роились в голове, но не смог произнести ни слова.
Галя медленно подошла и положила руку на плечо сына.
— Занеси в дом, — тихо сказала она.
Чемодан был неожиданно тяжёлым. Серёжа поставил его на кухонный стол. Они с матерью молча смотрели на потёртую коричневую кожу, металлические уголки, старомодный замок.
— Открывай, — наконец произнесла Галя, садясь на табурет.
Серёжа щёлкнул замками. Крышка медленно поднялась.
Внутри лежали аккуратно уложенные пачки долларов. Сверху — конверт с надписью "Гале и сыну".
Дрожащими руками Галя открыла конверт. Вытащила сложенный вчетверо лист бумаги. Почерк был знакомым до боли — угловатый, с сильным нажимом, как у человека, привыкшего экономить слова.
"Родные мои,
Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет. Прости, Галя, что не вернулся тогда. В тот день в городе я случайно стал свидетелем преступления. Меня заставили работать на них, угрожая. Все эти годы я пытался выбраться, но слишком глубоко увяз.
Я видел вас издалека. Несколько раз приезжал, смотрел на дом, на Серёжу. Однажды видел, как ты, сынок, колол дрова во дворе. Ты так вырос...
Эти деньги я откладывал для вас. Здесь всё, что смог сберечь. Пусть Серёжа учится, купите дом в городе, живите достойно.
Галя, прости меня за всё. Я любил тебя каждый день этих проклятых лет. Ты была моим светом в темноте.
Серёжа, горжусь тобой. Ты настоящий мужчина. Береги маму.
Навсегда ваш,
Витя."
Галя прижала письмо к груди и закрыла глаза. По щекам текли слёзы.
Серёжа стоял, вцепившись в край стола. Внутри что-то рушилось и одновременно выстраивалось заново. Образ отца, который он создал в своём воображении, не исчез — просто стал другим, живым, настоящим.
Вечером они сидели на крыльце. Пахло сиренью и свежей травой. Где-то в деревне играла гармошка — праздновали последний звонок.
— Что будем делать с деньгами? — спросил Серёжа, глядя на звёзды.
Галя поправила платок на плечах.
— Поедешь учиться, — спокойно сказала она. — В Москву или Питер. Выберешь сам.
— А ты?
— А я подожду, пока выучишься. Потом решим.
Серёжа кивнул. Помолчал. Потом тихо произнёс:
— Он любил тебя. И меня тоже.
— Я знаю, — просто ответила Галя. — Всегда знала.
Над деревней пролетела звезда, оставляя за собой яркий след. Серёжа закрыл глаза и загадал желание. Не для себя — для мамы. Чтобы она наконец-то перестала ждать и начала жить.
Галя смотрела на сына и видела в нём черты мужа — те же глаза, тот же упрямый подбородок, та же решимость во взгляде. Но ещё она видела себя — свою стойкость, свою силу, свою способность любить, несмотря ни на что.
— С днём рождения, сынок, — прошептала она, обнимая его за плечи. — Папа бы тобой гордился.
Серёжа улыбнулся и крепче прижал к себе мать.
— Он тобой тоже гордился бы, мам. Очень.
Спасибо за подписку! Горячие рассказы от меня:
Спасибо за прочтение, мои дорогие!
Подписывайтесь и пишите как вам моя история! С вами Лера!