— Тройня? Ты шутишь? Я не готов на это, отдай их в детский дом, — голос Игоря прозвучал резко, как удар хлыста.
Надя прижала свёрток с детьми ближе к груди. Марьевская улица замерла вокруг них — гравий под ногами, берёзы вдалеке, закатное солнце, заливающее деревянные дома тёплым светом.
Но в воздухе между ними повисло что-то холодное.
— Я пыталась дозвониться. Ты знал, что я беременна, — она говорила тихо, но твёрдо, будто каждое слово было камнем, который она клала между ними.
Игорь сбросил с плеча пыльный рюкзак. От него пахло дорогой, бензином и чужими северными ветрами. Три месяца вахты превратили его в человека, который смотрел на дом как на что-то незнакомое.
— Один ребёнок — да. Но трое? — он отступил на шаг. — Это невозможно. Мы не потянем. Ты понимаешь, сколько это денег?
В руках Нади зашевелились маленькие свёртки. Кроха в розовом одеяльце тихо запищала. Надя покачала её, не отрывая взгляда от мужа.
— Они уже здесь, Игорь. Это наши дети.
— Мы не договаривались на это, — он обвёл рукой пространство между ними, словно отгораживаясь. — Я только с вахты. Я устал. Я надеялся на отдых, а не...
В избе жарко. Запах детского крема смешивается с молоком.
На верёвке сушатся крохотные распашонки. В углу — самодельная кроватка, широкая, чтобы уместить троих.
— Посмотри на них хотя бы, — Надя чуть приоткрыла одеяльца. — Две девочки и мальчик. Этот похож на тебя...
Игорь отвёл глаза, словно не мог вынести вида маленьких сморщенных лиц.
— Я не для этого вкалывал на Севере, — его голос стал жёстче. — Это... это как приговор. На всю жизнь.
За окном лаяла соседская собака. На стекло лёг тонкий вечерний иней, хотя воздух был ещё по-летнему тёплым.
Надя чувствовала, как внутри нарастает волна — не злости даже, а какой-то глубинной силы, которой раньше в себе не знала.
— Приговор? — переспросила она. — Это дети, Игорь. Наши.
— Я не готов, — он покачал головой. — Слушай, есть же выход. Детские дома. Там им будет...
— Замолчи, — Надя произнесла это слово так, что в воздухе словно треснуло что-то. — Никуда я их не отдам.
Игорь провёл рукой по лицу, размазывая дорожную грязь.
— Тогда решай сама. Я на это не подписывался.
Он шагнул к дверям, но Надя окликнула его:
— То есть, просто уйдёшь? После трёх лет вместе?
— А что мне делать? — развёл руками Игорь. — Я не смогу содержать троих. Это нереально. Я думал, будет один ребёнок.
Потом второй. Как у людей. А это... это какой-то кошмар.
Надя стояла посреди комнаты — исхудавшая после всего этого, с кругами под глазами, но взгляд яснее звезд над Марьевкой.
— Они — мои. Я справлюсь. С тобой или без тебя.
Игорь помедлил секунду у двери.
Что-то дрогнуло в его лице — может, понимание того, что теряет, может, последняя искра чего-то человеческого. Но тут же погасло.
— Удачи.
Дверь хлопнула. Шаги загремели по крыльцу и стихли.
Надя опустилась на скамью у печи. Один из малышей заплакал, затем второй подхватил — тонкий, пронзительный плач, от которого внутри всё обрывалось.
Она покачивала их, шептала что-то бессвязное, а по щекам катились горячие слёзы.
Но плакала она недолго. Уложив детей, Надя вышла во двор, прошла к сараю, подоила козу, которую держала на всякий случай.
Вернулась в дом, поставила молоко на плиту. Её движения были точными, как у механизма.
В ту ночь она не спала. Сидела возле самодельной кроватки и смотрела на три маленьких лица, освещённых лунным светом из окна.
— Я вас не отдам, — шептала она, касаясь крохотных пальчиков. — Никому. Никогда.
***
Солнце било в окна сквозь занавески, расшитые васильками.
Надя склонилась над младенцами, меняя пелёнки одному за другим — ловко, почти не глядя, словно делала это всю жизнь.
— Ну-ка, Машенька, не вертись, — приговаривала она, застёгивая кнопки на распашонке. — А теперь твоя очередь, Петенька.
В дверь постучали. Громко, уверенно.
— Открыто! — крикнула Надя, не отрываясь от детей.
На пороге стояла баба Зина — высокая, жилистая, с натруженными руками и платком, сползшим на плечи.
— Принесла творожку свежего, — она поставила глиняную миску на стол. — Говорят, Игорёк-то твой уехал?
Надя кивнула, не поднимая глаз.
— Испугался троих-то сразу, — хмыкнула баба Зина, подходя к кроватке. — Ишь ты, богатство какое! Трое сразу — это ж счастье!
— Тяжело будет, — тихо ответила Надя.
— А когда легко было? — баба Зина присела рядом. — Я вот одна четверых подняла, когда Михаила на шахте завалило. И ничего, все живы-здоровы, внуками обложили.
Она протянула руку и осторожно коснулась щёчки одной из девочек:
— Крепкие детки. Выносим. Я к тебе Валеру пришлю, он хоть и ветеринар, но детей тоже смотрит.
Дни потекли как вода в ручье — быстро, беспокойно, с мелкими водоворотами проблем и редкими отмелями отдыха.
Надя сбивалась со счёта, сколько раз за ночь вставала к детям. Иногда, в особенно тяжёлые минуты, вспоминала Игоря, его последний взгляд. Но мысли эти приходили всё реже.
— Петька берёт тебя с мелкими до райцентра, — объявила баба Зина спустя время, врываясь в дом с корзиной яблок. — На прививки повезёт. Трактор мягко идёт, не растрясёт.
— Я не могу его просить...
— А тебя никто и не спрашивает, — отрезала старуха. — У него дочка твоего возраста в Новосибирске. Говорит, если бы с ней такое, хотел бы, чтоб помогли.
Деревня, казалось, сомкнулась вокруг Нади кругом поддержки.
Валера чинил забор и крыльцо, приносил домашние лекарства для детей. Петька возил в райцентр.
У Веры-почтальонши всегда находилась лишняя банка детского питания от внуков. Учительница Анна Сергеевна приносила книжки и вязаные носочки.
— Ты справишься, — говорила она, помогая Наде купать детей. — Ты сильнее, чем думаешь.
К первому дню рождения тройняшек Надя изменилась. Из испуганной девчонки, которая когда-то стояла с детьми перед мужем, выросла женщина с твёрдым взглядом и спокойными руками.
Она научилась шить, вязать, мариновать овощи на продажу. По вечерам валилась с ног от усталости, но в этой усталости была сила.
Дети росли быстро. Каждый день приносил что-то новое — Катя первой встала на ножки, Петя раньше всех сказал «мама», а Маша придумывала самые невероятные проказы, от которых у Нади то замирало сердце, то рвался из груди смех.
— Мам! Глянь! Это что? — Маша прилипла к окну, размазывая ладошками по стеклу невидимые узоры. За окном плавно опускались, кружась, крупные хлопья.
Через какое-то время Надя устроилась санитаркой в сельскую больницу — брала ночные смены, когда детей можно было оставить с бабой Зиной. Денег было мало, но хватало на самое необходимое.
— Я взяла годы в оборот, — рассказывала она Анне Сергеевне поздним вечером за чаем. — Раньше думала — жизнь длинная, всё успею. А сейчас каждый день на вес золота.
Когда тройняшкам исполнилось пять, на пороге появился высокий мужчина с потрескавшимися от работы руками и застенчивой улыбкой.
— Я Степан, столяр из Заречья, — представился он. — Мне сказали, вам нужна детская кроватка побольше. Могу сделать.
Он не смотрел на Надю как на женщину, которую бросил муж, или как на объект жалости. В его взгляде было уважение.
— Если надо — забор поправлю, — добавил он, оглядывая двор. — Инструмент с собой.
— Проходите, — Надя распахнула дверь шире. — Чаю?
***
Прошло много лет.
— Мама, я запутался в штанах, — Петя вертелся перед зеркалом, пытаясь справиться с одеждой.
Надя отложила цветочную композицию, которую готовила для праздничного стола, и подошла к сыну. Её руки — всё ещё рабочие, но ухоженные — быстро поправили узел.
— Семнадцать лет, а до сих пор как маленький, — улыбнулась она, разглаживая воротник его рубашки.
— Ма-а-ам, — протянул Петя с напускной обидой, но глаза выдавали — доволен маминой заботой.
Из соседней комнаты донеслись звуки музыки — Лиза репетировала песню для выпускного вечера.
Её чистый голос взлетал над домом, словно напоминание о том, как далеко они все ушли от той ночи, когда Надя сидела одна с тремя новорождёнными.
— Катя, ты готова? — крикнула Надя. — Нам скоро выходить!
— Почти! — донеслось в ответ, и через минуту в комнату вошла высокая девушка с учебником в руках. — Повторяю формулы. Не хочу забыть на экзамене.
Надя окинула взглядом свою семью — от гордости перехватило дыхание. Петя — крепкий, с отцовскими руками, собирался поступать в аграрный.
Лиза — музыкальная, с нежным сердцем. Катя — медалистка, грызла гранит науки даже в день выпускного.
На пороге появился Степан — в светлой рубашке, непривычно торжественный.
— Ну что, красавцы мои, — улыбнулся он, оглядывая ребят, — готовы покорять мир?
За годы совместной жизни его лицо разгладилось, исчезла настороженность во взгляде. Хотя он пришёл в их дом, когда тройняшкам было уже пять лет, дети приняли его сразу, без колебаний.
Сначала звали по имени, а потом как-то незаметно перешли на «папу».
Степан научил Петю работать с деревом, стоял за спиной у девочек, когда они решали сложные задачи, возил их на своей машине в музыкальную школу в соседнее село. Не заменил родного отца — стал настоящим.
— В клубе всё готово, — сообщил он, — Петька Тракторист привёз аппаратуру из района. Баба Зина пироги напекла.
— Она же говорила, что не будет, мол, возраст уже не тот, — удивилась Надя.
— А потом сказала: «Я при их рождении была, на выпускном тем более буду».
Сельский клуб встретил их гирляндами, музыкой и радостным гулом голосов. Вся Марьевка собралась проводить во взрослую жизнь своих детей — и тройняшек, которые за эти годы стали общими детьми деревни.
Когда отзвучали поздравления директора школы и вручили аттестаты, на сцену поднялась Надя. Валера-ветеринар, теперь уже седой, крикнул из зала:
— Слово матери-героине!
Надя стояла перед микрофоном — стройная, с морщинками в уголках глаз, в простом синем платье, но с таким светом внутри, что казалась моложе многих.
— Семнадцать лет назад я стояла на пороге жизни, которую не выбирала, — начала она, и зал затих. — Я была испугана. Но вы — все вы — не дали мне упасть.
Она обвела взглядом лица — знакомые до последней черточки, родные:
— Каждый из вас вложил частичку души в моих детей. Баба Зина, которая варила для них творог.
Валера, чинивший им велосипеды. Петя, возивший нас на тракторе к врачу. Анна Сергеевна, научившая их читать ещё до школы. Спасибо каждому, кто был рядом. Эти дети — ваше чудо тоже.
Её слова были просты, но в зале многие украдкой вытирали слёзы.
— И спасибо тебе, — она повернулась к Степану, который стоял у сцены, — за то, что показал им, каким должен быть настоящий мужчина.
Зал взорвался аплодисментами. Люди вставали со своих мест, хлопали, улыбались сквозь слёзы. В этот момент не было разделения на чужих и своих — деревня праздновала общую победу.
После выпускного они шли домой по летней улице. Маша и Катя несли букеты, Петя толкал тележку с подарками. Степан приобнял Надю за плечи:
— Ты в порядке?
— Более чем, — она прильнула к нему. — Знаешь, иногда я думаю — что, если бы Игорь не ушёл тогда? Мы бы не стали такой семьёй. Я бы не стала такой... целой.
У ворот их дома сидела баба Зина с кошкой на коленях — ждала, как всегда.
— Ну что, орлы, — прищурилась она, разглядывая повзрослевших тройняшек, — в большую жизнь собрались?
— Ба, ты-то что тут делаешь? — рассмеялась Лиза. — Тебе же завтра на рентген в район.
— Успею, — отмахнулась старуха. — А сейчас хотела на вас посмотреть — выпускников моих.
Надя оглянулась на дом — тот самый, где когда-то стояла, обнимая трёх крошечных младенцев перед уходящим мужем.
Теперь крыльцо блестело свежей краской, окна обрамляли резные наличники, которые вырезал Степан, во дворе росли яблони, посаженные детьми.
В её глазах не было ни сожаления, ни боли — только свет и покой.
— Мы справились, — шепнула она так тихо, что услышал только Степан.
— Нет, — покачал он головой, — это ты справилась. А мы просто были рядом.
Читайте у меня:
Спасибо за прочтение, мои дорогие!
Подписывайтесь и пишите как вам моя история! С вами Лера!