Чувства не всегда оставляют за собой письма, поцелуи или признания. Иногда они живут в интонации, в мгновении, во взгляде.
История знакомства Муслима Магомаева — любимца советских женщин с магическим баритоном — и иранской шахини Фарах Пехлеви — первой леди империи, утончённой, образованной и прекрасной — стала одной из таких встреч.
Встречей, в которой голос коснулся сердца, а образ остался в памяти на всю жизнь. И хотя история эта не о любви в привычном понимании, но за шелестом времени можно услышать нежные ноты, которые звучали между строк дипломатических встреч, культурных событий и личного общения.
Он и она
Певец и шахиня, талант и власть, советский человек и представительница монархии — сюжеты для художественной, философской, политической литературы.
Говорят, что Магомаев согласился озвучить мультфильм «По следам бременских музыкантов» после встречи с Фарах Пехлеви (оба события произошли в 1972 году). Уже очень по душе пришлась Муслиму серенада Трубадура "Луч света золотого".
Муслим
К началу 1970-х годов Муслим Магомаев был уже настоящей звездой Советского Союза. Родившийся в 1942 году в Баку, он вырос в музыкальной семье, наследуя традиции своего деда, композитора Муслима Магомаева-старшего. Получил образование в Бакинском музыкальном училище и Консерватории, работал солистом в Азербайджанском театре оперы и балета, получил признание на международных сценах: Гран-при в Каннах, овации в «Олимпии» и Миланской «Ла Скала» — всё это сделало его кумиром миллионов.
Его репертуар охватывал не только классику и оперу, но и эстраду. Он обладал редким даром объединять миры — возвышенный и земной, восточный и европейский. Баритон Магомаева вызывал резонанс где-то в груди каждого слушателя, что не могло никого оставить равнодушным.
Фарах
К концу 60-х годов красавица Фарах Пехлеви достигла немыслимых высот в иранской истории — стала первой и единственной женщиной коронованной как шахбану Ирана (по нашим понятиям "императрица Ирана").
Эта женщина не была простой супругой монарха. Она получила образование в Париже, свободно владела несколькими языками, увлекалась архитектурой, искусством, благотворительностью.
Она всеобщая любимица, сумевшая развернуть консервативную монархию лицом к народу (или делавшая попытки это сделать). Фарах занимается образованием и здравоохранением.
Подробнее о ее жизни можно прочесть здесь:
Приём в Баку. Встреча с шахиней
Идет 1972 год. Муслиму 30, Фарах 34. Оба переживают пик расцвета (как физиологического, так и жизненного). И в этом году шахиня Ирана прибывает с официальным визитом в Советский Союз.
В рамках новой для древней Персии "культурной дипломатии", введенной Шахабану.
Во время визита шахини в Баку в её честь был устроен торжественный вечер. Магомаев вспоминал об этом эпизоде в книге «Живут во мне воспоминания»:
Я знал, что это не просто официальный приём. Я знал, что должен спеть иначе — не как артист на сцене, а как человек, несущий часть своей страны в голосе.
Когда он вышел на сцену и запел, в зале повисла особая тишина. Шахиня, как вспоминал он, сидела в первом ряду и не отводила от него взгляда. После исполнения нескольких песен она попросила повторить одну из арий, сказав: «Тем самым вы доставите мне большое удовольствие». Это была не просто вежливость — это был знак. Его выступление, рассчитанное на несколько номеров, внезапно превратилось в полноценный сольный концерт.
Интересно, как сам Магомаев описывает этот момент в своей книге воспоминаний "Любовь — моя мелодия". У обычно ироничного (в первую очередь к себе) Муслима, слышны нотки восхищения.
Приглашение в Тегеран
Очарованная талантом певца, Фарах Пехлеви вместе с шахом пригласили Муслима Магомаева выступить в Иране — в резиденции Голестан, в рамках празднования пятилетия коронации Мохаммеда Резы Пехлеви. Это приглашение было поистине исключительным. Ни один советский артист до него не пел при дворе шаха. Даже высокопоставленные советские политики, такие как Алексей Косыгин, принимались в Иране в других, менее торжественных залах. А для Магомаева сделали исключение.
По воспоминаниям певца, его приезд в Тегеран сопровождался необычайной теплотой и вниманием. Он исполнил несколько номеров, в том числе на азербайджанском и итальянском языках. Особый акцент был сделан на культурные связи между народами — тем самым он стал не только артистом, но и своеобразным послом искусства.
Впрочем давайте обратимся к воспоминаниям самого Муслима:
Наконец долгожданный прием во дворце шаха. Этикет на нем соблюдался свободный, беспротокольный: просят — пою, не просят — ем, пью, чувствую себя свободно на этом «фуршете». Между вкушением яств попросили спеть.
Пел и неаполитанские песни, и каватину Фигаро, и азербайджанские песни. Шахиня Фаррах была в своем дворце еще более раскованная, чем в Баку: хлопала в ладошки, подпевала. Окружение королевской четы оказалось состоящим вовсе не из согбенно-услужливых, незаметных как тени слуг, а из европейского вида джентльменов, владеющих несколькими языками. Шах был человеком современным, вовсе не консервативным восточным владыкой. Я думал, что в его дворце будет звучать сплошь иранская музыка. Ничего подобного, звучали и твисты, и рок-н-ролл. Шахиня под них выплясывала босиком.
Судя по всему шахиня была на кураже. Не думаю, что в обычное время, в присутствии иностранных гостей и местных вельмож, "императрица" подпевала, хлопала в ладоши и плясала босиком. Все-таки это Иран шаха Резы Пехлеви, а не Российская империя времен Екатерины Великой. Шахиня не обладала такой абсолютной властью, чтобы пренебрегать этикетом.
Видимо повлияло присутствие симпатичного земляка с "божественным" голосом.
О строгости соблюдения этикета говорит и случай, произошедший с Магомаевым на приеме. Точнее реакция на его промах.
После этого Фарах забрала Муслима к себе. Познакомила с ближайшим окружением и родней.
Потом меня подвели к сестре шахини. Оказалось, что родственница шаха была руководителем национального телевидения. Она предложила мне выступить у них. С собой я на всякий случай захватил оркестровые фонограммы, поэтому съемки удалось быстро организовать и получился музыкальный ролик минут на сорок.
Мне вручили за выступление увесистый конверт, но я вежливо поблагодарил и отказался от денег:
«У нас на Кавказе не принято брать деньги в гостях».
Потом в Госконцерте, когда узнали о моем отказе, разозлились. Зато в Азербайджане были удовлетворены.
«Киши! Мужчина! — сказали мне по приезде в Баку. — Деньги, особенно большие, это, конечно, хорошо, но наше кавказское
достоинство и наши вековые традиции восточного гостеприимства еще лучше».
Подарки
Хотя Магомаев отказался от денег, подарки от шахской семьи взял. От них отказываться было бы неуважением.
Но в этой истории есть один интересный момент — в своей книге Муслим пишет о трех подарках — часах, ковре и шкатулке. Причем упоминает их дважды:
В советском посольстве в Тегеране мне потом вручили от шаха официальный подарок — часы, ковер и шкатулку с именной надписью. Из посольства же и дали знать Госконцерту, что я отказался от денег, на которые так рассчитывали музыкальные чиновники, оформляя мою поездку в Иран. Не мог же я объяснять им, что приехал в гости к шаху, а не зарабатывать. Не брать же мне деньги у хозяина за то, что он меня пригласил, поил, кормил. Работники нашего посольства весьма заинтересованно расспрашивали меня о дворце шаха: «Как там у них устроено? Какие апартаменты, ковры, фонтаны? Какие порядки, церемонии?» Оказалось, что в городской шахский дворец мало кого из иностранцев пускали. Не были там ни разу ни наши посольские, ни сам посол.
Однако не пишет о главном — перстне, который лежал в шкатулке. Том самом, что он не снимал до конца своей жизни.
Чей это был подарок, шаха или шахини? Почему он был так дорог Муслиму Магомаеву?
А главное, действительно ли перстень был в шкатулке, а не был подарен при личной встрече?
Дело в том, что в своей более поздней книге «Живут во мне воспоминания», вышедшей в год смерти Муслима Магометовича, появляется описание эпизода, где перстень и часы лежат в шкатулке.
Но тогда не понятно, почему Магомаев в достоверно его тексте "вытащил" часы и оставил перстень внутри?
На мой взгляд выглядит немного странно. Как-будто кто-то хотел красивую историю о духовной близости шахини и музыканта вычеркнуть из истории.
Отголоски встречи
В одном из поздних интервью, Магомаев говорит:
Меня часто спрашивали, кто была самой внимательной и благородной женщиной среди тех, кого я встречал на приёмах. И я всегда вспоминал глаза шахини — в них было не просто уважение, не просто интерес, но и глубокое понимание.
Эта фраза подчеркивает насколько Фарах Пехлеви запала в душу Муслима Магометовича. А ведь встречались они всего пару раз. Приглашение и на следующий год приехать в Иран было отвергнуто властями.
Нет никаких свидетельств, что между Фарах и Муслимом были отношения. Да их и не могло быть, это были люди из разных миров, связанных моментом, но разделённых эпохой.
Он — артист, живущий в государстве с жёсткими рамками, она — первая леди, окружённая протоколами и политическими штормами.
Но очевидно, что была духовная близость. Большое расположение друг к другу.
Эпилог
Иран после революции
Через семь лет после их встречи, в 1979 году, Иранская революция свергла монархию. Фарах с детьми и супругом покинули страну, оказавшись в изгнании. Шах скончался в Египте, а Фарах на многие годы осела в Париже. Она пережила трагедии — смерть дочери Лейлы, затем сына Алире́зы. Но всегда оставалась воплощением достоинства.
Иногда журналисты задавали ей вопросы о прошлом. И среди многих событий, поездка в СССР, в том числе в Баку, упоминалась с особым теплом. Хотя имя Магомаева не произносилось вслух, казалось, что оно было где-то рядом — в паузах, в ностальгии, в тени музыки.
Последние годы Муслима
Магомаев ушёл из жизни в 2008 году. Его последние годы прошли в Москве, рядом с женой — великолепной оперной певицей Тамарой Синявской. Он перестал выступать, но голос его остался — в записях, в фильмах, в памяти поколений. В одной из бесед незадолго до смерти он сказал: «Некоторые моменты не требуют повторений. Они существуют, чтобы жить в нас — как самые чистые аккорды, сыгранные один раз».
Возможно, он имел в виду и те дни в Тегеране. Или тот вечер в Баку, когда в зале была она — шахиня, слушавшая его как никто другой.
Симфония мгновения
История Муслима Магомаева и Фарах Пехлеви — не роман в привычном смысле. Это не любовный роман — это поэма взгляда, признания через искусство. Это история о том, как человек своим голосом может затронуть саму суть другой души. И это память о том, что великие чувства иногда выражаются в молчании.
И если бы кто-то захотел однажды экранизировать этот эпизод, он не нашёл бы сюжет драматический. Но нашёл красивую, тонкую, истинно восточную историю о взаимном уважении, о краткой, но вечной гармонии.
Еще немного: