Я вздрогнула от резкого звонка в дверь. Опять забыла убрать кастрюлю с борщом с плиты. Ладно, не сбежит. Вытерла руки о фартук и пошла открывать. Неужели соседка Анна Петровна опять за солью? Всегда не вовремя...
На пороге стоял Павел, мой сын. Не снимая куртки, он сразу протиснулся в коридор.
— Мам, ты одна? Чем так вкусно пахнет? — он попытался улыбнуться, но взгляд бегал, не встречаясь с моим.
Я сразу поняла — опять что-то случилось. Внутри всё сжалось. Который это раз за последний год?
— Борщ варю. Есть будешь? — спросила я, хотя знала, что не за этим он пришёл.
— Нет, мам, я быстро. Тут такое дело... — Паша прошёл на кухню, плюхнулся на табуретку и нервно забарабанил пальцами по столу.
Я молча помешала борщ, чувствуя, как внутри растёт тяжесть. Эту его интонацию я знала наизусть.
— Меня уволили. Представляешь? Без предупреждения. Сказали — сокращение. А у меня за квартиру платить! Марина на больничном с Антошкой... Короче, мам, выручай. Пятьдесят тысяч нужно срочно, иначе выселят. Через неделю верну, честное слово!
Я отвернулась к плите, чтобы он не видел моё лицо. Снова. Опять. В прошлый раз "срочно нужно" было две недели назад. И ни копейки не вернул.
— Что молчишь, мам? Я же не просто так прошу! Нам жить негде будет! С внуком на улицу пойдём?
Я выключила газ. Борщ уже не лез в горло.
— Хорошо, Паша. Сейчас.
Я достала из верхнего шкафчика заначку — откладывала на новый холодильник. Потом полезла в тумбочку за банковской картой. А что ещё делать? Это же сын. Моя кровь. Как откажешь?
Отсчитала деньги, протянула. Он схватил купюры, словно боялся, что передумаю.
— Спасибо, мамуль! Ты у меня золото! Я всё верну, вот увидишь!
Когда за ним захлопнулась дверь, я осталась сидеть на кухне. В пустой квартире стало необычайно тихо. Только часы тикали. И капала вода из крана. Кап. Кап. Кап. Как мои деньги. Господи, почему у меня такое чувство, будто меня обворовали? Ведь это же сын...
Открытие глаз
Пакеты с продуктами оттягивали руки. На лестничной площадке пятого этажа я остановилась перевести дух. В мои годы уже тяжеловато подниматься без лифта. А ведь когда-то взлетала по ступенькам, как птичка.
Дверь соседней квартиры приоткрылась, и показалась голова Марины, моей снохи.
— Лидия Петровна! Давайте помогу, — она выскочила на площадку и забрала у меня самый тяжёлый пакет.
— Спасибо, Мариночка. Что-то я сегодня набрала, как на праздник.
Мы вошли в мою квартиру. Марина помогла разложить продукты и заварила чай. По её глазам видела — хочет что-то сказать, да не решается.
— Лидия Петровна, а Паша говорил вам про новый ноутбук? — вдруг спросила она, размешивая сахар в чашке.
Я замерла с печеньем в руке.
— Какой ноутбук?
— Ну как же! Вчера купил, дорогущий, игровой. Говорит, хватит на старье работать, если хочешь быть программистом. А я ему говорю: откуда деньги, когда у нас за квартиру платить нечем? А он только отмахнулся — мол, кредит взял.
Внутри что-то оборвалось. Ноутбук. Игровой. А мне про выселение рассказывал. Вспомнились его бегающие глаза, неловкая улыбка...
— А вы что, не знали? — Марина внимательно посмотрела на меня. — Ой, простите, я думала, он с вами поделился. Всё-таки почти шестьдесят тысяч отдал...
Я с трудом выдавила улыбку:
— Конечно, знаю. Просто... забыла.
Когда Марина ушла, достала телефон, открыла банковское приложение. Сколько же я отдала Павлу за последнее время? Начала листать историю переводов. Пятьдесят тысяч позавчера. Двадцать — две недели назад. Тридцать — месяц назад...
Взяла блокнот, ручку и начала выписывать все суммы. Строчка за строчкой, месяц за месяцем. Цифры складывались в астрономическую сумму. За три года — почти полмиллиона.
Полмиллиона! Я могла бы съездить на море, о котором мечтала десять лет. Могла бы сделать ремонт. Купить новую мебель вместо той, что досталась ещё от бабушки.
Я смотрела на эти цифры и не могла поверить. Как я позволила этому случиться? Когда мой мальчик превратился в человека, который безжалостно врёт родной матери?
Чай остыл. За окном начинало темнеть. А я всё сидела, глядя на листок с цифрами, чувствуя, как внутри поднимается волна горечи и обиды.
Неприятная беседа
— Будешь еще кофе? — я смотрела на сына поверх чашки.
Мы сидели в маленьком кафе недалеко от моего дома. Я позвонила Павлу сама — впервые за долгое время. Сказала, хочу поговорить. Он удивился, но согласился встретиться.
— Не откажусь, — кивнул Паша, поглядывая на часы. — Только мне через полчаса бежать. Собеседование.
— На новую работу устраиваешься?
— Ага. В одну айтишную компанию. Они мои навыки оценили, хотят взять.
Я сделала глубокий вдох. Две ночи не спала, подбирая слова. И всё равно не была готова.
— Паш, я хотела поговорить о деньгах.
Его лицо сразу напряглось.
— А что такое? Ты же знаешь, как только получу первую зарплату...
— Дело не в этом, — перебила я. — Паш, мне тяжело. Я устала отдавать, не зная, на что уходят мои деньги. Пятьдесят тысяч, которые я тебе дала... ты ведь сказал, что вас выселят. А потом Марина обмолвилась про новый ноутбук.
Сын дернулся, как от удара. Глаза забегали — совсем как в детстве, когда я ловила его на мелких шалостях.
— А, это... Понимаешь, там такая ситуация... Короче, мне для работы нужен был нормальный комп. Это инвестиция в будущее.
— Паша, — я накрыла его руку своей, — я не против, что ты купил себе то, что нужно. Но зачем было врать про выселение?
— А как иначе? — вдруг вскинулся он. — Сказал бы правду — ты бы не дала! Начала бы нотации читать, мол, надо экономить, надо на более дешёвый смотреть...
— Ты этого не знаешь. Не испытывал.
— Испытывал! Всю мою жизнь! — Он почти кричал, не обращая внимания на оборачивающихся посетителей. — Ты что, теперь счета мне выставляешь? Всю жизнь помогала — и вдруг стала считать? Может, еще проценты насчитаешь, как банк?
Я отпрянула, словно он меня ударил.
— Паша, что ты такое говоришь...
— А что? — он уже не скрывал раздражения. — Родили — содержите! Что теперь, в долговую яму загонять будешь? Ничего, скоро на работу устроюсь, не буду у тебя ничего просить!
Он резко встал, едва не опрокинув стул.
— Паша, постой!
Но он уже шагал к выходу, на ходу натягивая куртку. В кафе повисла неловкая тишина. Официантка принесла счет, я молча расплатилась.
Внутри было пусто. Как будто что-то оборвалось. Я смотрела в окно, на серое небо, на спешащих прохожих, и впервые за много лет не знала, что делать дальше.
Мудрость подруги
Татьяна жила в соседнем доме. Мы дружили больше тридцати лет — с тех пор, как пришли работать на один завод. Сейчас обе на пенсии, но сохранили привычку встречаться раз в неделю. Обычно гуляли в парке, но сегодня зарядил дождь, и мы сидели у Татьяны на кухне.
— Выпей чаю, успокойся, — Татьяна подвинула ко мне чашку. — Вот валерьянки накапала.
Я только что рассказала ей про разговор с Пашей. Все эти дни ходила как в тумане. Не спала, не ела толком.
— Тань, я не знаю, что делать, — голос мой дрожал. — Если не дам денег — останется без крыши над головой. А если дам — пропьет или на ерунду потратит.
— На ерунду, говоришь? — Татьяна покачала головой. — А ты знаешь, сколько моя Светка у меня за эти годы взяла? Ой, не сосчитать. И всё — то на шубу, то на машину мужу, то на путёвку... А потом узнаю, что всё враньё.
— И что ты делаешь?
— А я своей дочери даю только под расписку, — просто ответила Татьяна.
Я поперхнулась чаем:
— Под расписку? Родной дочери?
— Именно! — Татьяна стукнула кулаком по столу. — И не смотри на меня так! Я тебе скажу — это их учит ответственности. И себя защищаешь. Первый раз она тоже в крик: "Мама, ты что, мне не доверяешь?" А теперь сама приходит с бумажкой. Написала сумму, срок возврата — и всё по-честному.
— И возвращает?
— А куда денется? Знает, что в следующий раз не получит. И — представь себе! — стала реже просить. Думает теперь, прежде чем клянчить. Раньше на любую блажь деньги тянула, теперь — только на серьёзное.
Я смотрела в окно, где серые струи дождя размывали очертания домов. Расписка. Договор. С родным сыном. Что-то внутри противилось этой мысли.
— Не могу я так, Тань. Это же Паша, мой мальчик.
— Твой мальчик вымогает у тебя деньги, врёт и ещё тебя же обвиняет, — жестко сказала Татьяна. — Какой он тебе мальчик? Сорокалетний лоб! Мужик! Ему семью кормить надо, а он на мамкиной шее сидит. И будет сидеть, пока ты позволяешь.
Я молчала. Всё это было правдой, горькой, как полынь. И всё же...
— Подумай, Лида. Не о нём — о себе подумай. Ты всю жизнь на них горбатилась, а на старости лет что? На лекарства денег не остаётся?
В словах подруги была своя правда. Я вспомнила, как отказалась от поездки в санаторий — не хватало денег. А через неделю отдала Паше на новый телефон.
Может, действительно пора что-то менять?
Твёрдое решение
Звонок в дверь раздался, когда я мыла посуду. Дрогнула рука, и чашка выскользнула, разбившись вдребезги. Недобрый знак.
Предчувствие не обмануло — на пороге стоял Паша. Бледный, взъерошенный, с красными глазами.
— Привет, мам.
— Здравствуй, — я посторонилась, пропуская его в квартиру. — Проходи на кухню, я чай поставлю.
Он уселся на своё обычное место у окна. Барабанил пальцами по столу, смотрел куда-то в сторону. Обычно я начинала разговор сама, спрашивала, как дела, как Марина, как маленький Антошка. Но сегодня молчала.
— Мам, ты это... не сердишься на меня? — наконец спросил он. — Ну, за тот разговор в кафе.
— Нет, не сержусь, — я поставила перед ним чашку.
— Хорошо, — он выдохнул. — Слушай, тут такое дело... Мне срочно нужно восемьдесят тысяч.
Я замерла.
— Что случилось?
— Да с работой не срослось. Эти козлы обещали взять, а потом динамят, — он говорил быстро, нервно. — А у меня кредит горит. Если не заплачу в пятницу — пени начислят. Просто выручи, а? Я верну, как только устроюсь.
Я медленно вытерла руки полотенцем. Подошла к буфету. Павел оживился, явно ожидая, что сейчас я достану деньги. Но вместо этого я положила перед ним лист бумаги.
— Что это? — он непонимающе уставился на документ.
— Договор займа. Я даю тебе деньги. Ты обязуешься вернуть их через три месяца.
Повисла пауза. Паша смотрел на бумагу, как на змею.
— Это шутка такая?
— Нет, не шутка. Я готова помочь. Но только так.
Он поднял на меня потемневшие глаза.
— Ты что, не доверяешь мне?
— Дело не в доверии, Паша. Дело в ответственности.
Он вскочил так резко, что стул опрокинулся.
— Да как ты можешь! Я твой сын! А ты... ты мне какие-то бумажки подсовываешь? Как последнему... Ты не мать мне больше, а кредитор?
— Паша, послушай...
— Ничего не хочу слушать! — он уже кричал. — Думаешь, без тебя не проживу? Проживу! И не звони мне больше!
Хлопнула входная дверь. Я медленно опустилась на стул. Руки дрожали. По щекам текли слёзы, но внутри, сквозь боль, пробивалось странное чувство. Облегчение? Гордость?
Спустя час я всё ещё сидела на кухне. За окном стемнело. Телефон молчал. Я смотрела на смятый договор на полу, и впервые за много лет чувствовала, что поступила правильно. Пусть больно. Пусть страшно. Но правильно.
Весенние перемены
Прошло три недели. Я почти смирилась с тишиной. Ни звонков, ни сообщений от Паши. Иногда звонила Марина, рассказывала про Антошку. О муже молчала, а я не спрашивала.
Вечерами было особенно тоскливо. Я доставала старые альбомы, смотрела на фотографии маленького Паши. Вот он идёт в первый класс, вот на выпускном, такой серьёзный в костюме... Где и когда всё пошло не так?
В тот вечер я сидела на скамейке возле подъезда. Стояла тёплая майская погода, цвела сирень. Где-то играли дети, звенели их голоса.
— Мам?
Я вздрогнула. Передо мной стоял Павел. Немного похудевший, в незнакомой рубашке. И с букетом гвоздик — моих любимых.
— Здравствуй, — только и смогла выдавить я.
— Можно? — он кивнул на скамейку рядом со мной.
— Садись.
Мы молчали. Паша крутил в руках букет, словно не решался отдать.
— Как вы тут? — наконец спросил он.
— Нормально. Огород начала сажать на даче. А ты как?
— Я устроился на работу, — он слабо улыбнулся. — В автосервис. Не по специальности, конечно, но платят хорошо. И график удобный.
— Рада за тебя.
Снова повисла пауза. Где-то вдалеке просигналила машина.
— Мам, я... — он сделал глубокий вдох. — Я пришёл извиниться. Я вёл себя как последний идиот. Наговорил тебе... В общем, прости меня, если сможешь.
Он протянул букет. Я приняла цветы, прижала к груди.
— Я не сразу понял, что ты правильно сделала, — продолжал Паша, глядя куда-то вдаль. — Злился, обижался. А потом... Потом я начал искать работу. По-настоящему искать, а не как раньше. И понял, что не могу быть вечным иждивенцем. Это стыдно. В сорок лет на шее у матери сидеть... — он покачал головой. — В общем, я многое передумал за эти недели.
Я молчала, боясь спугнуть момент.
— И ещё, — он достал из кармана конверт, — вот. Это первая зарплата. Тут, конечно, не всё, что я тебе должен... Но я каждый месяц буду отдавать понемногу.
— Паша, не надо...
— Надо, мам, — он твёрдо посмотрел мне в глаза. — Теперь я понимаю. Без финансов доверия не будет. Ты мне уже не веришь — и правильно делаешь. Я должен всё исправить.
Мы ещё долго сидели на скамейке. Разговаривали — впервые за много лет по-настоящему разговаривали. О его новой работе. О планах. О том, что они с Мариной решили полностью взять на себя оплату квартиры, без моей помощи.
Вечером позвонила Марина.
— Лидия Петровна, спасибо вам, — голос её дрожал. — Паша теперь совсем другой. И работает, и с Антошкой занимается. Знаете, я уже думала разводиться... А теперь у нас всё наладилось. Всё благодаря вам.
Я стояла у окна, прижимая к уху телефон, и смотрела, как зажигаются звёзды. На душе было легко и спокойно. Внутренний голос, который всю жизнь мучил меня — "ты плохая мать, ты должна жертвовать, терпеть, помогать" — наконец замолчал.
Я наконец-то поняла простую истину: иногда любовь — это не потакать слабостям, а помогать человеку стать сильнее. Даже если для этого приходится ставить жёсткие границы.