Чай уже остыл, но Лариса все равно крутила в руках чашку, согревая озябшие пальцы. За окном кухни сумерки сгущались быстро, по-осеннему тревожно. Сорок лет в этой квартире — каждую трещинку на потолке знала, каждый скрип половиц, как собственное дыхание.
Виктор зашел неожиданно, хлопнул дверью холодильника громче обычного. Лариса вздрогнула — за тридцать пять лет брака научилась читать его настроение по таким мелочам.
— Счета пришли, — бросил он, садясь напротив. — Опять коммуналка выросла.
Лариса вздохнула:
— Ничего, справимся. Моей пенсии хватит на лекарства твои, а остальное...
Он перебил резко, с какой-то незнакомой интонацией:
— А остальное — что? Опять я буду платить? Я больше не собираюсь тянуть всё один. Не будешь платить — развод.
Слово «развод» повисло в воздухе, как брошенный камень. Лариса замерла, чувствуя, как внутри что-то обрывается и падает с непомерной высоты.
— Вить, ты о чем? — голос дрогнул. — Я ведь всегда все по дому... Ты же знаешь, моей пенсии...
— Знаю, знаю, — он раздраженно махнул рукой. — Дом, готовка, уборка. А деньги? Ты про них не думала никогда. У тебя вечно — «Витя заплатит».
Лариса смотрела на него и не узнавала. Человек, с которым прожита целая жизнь, вдруг превратился в чужака. Комната поплыла перед глазами, а в голове стучало только одно: «За что? Почему сейчас, когда уже поздно что-то менять?»
— Я никогда не думала, что ты так... — слова застряли в горле.
— Так — как? — усмехнулся Виктор. — По-деловому? Давно пора.
Он встал и вышел, а Лариса осталась одна в тишине кухни с застывшим взглядом и чашкой остывшего чая.
Ночной разговор
Телефон зазвонил в половине двенадцатого ночи. Инна сразу поняла — что-то случилось. Мама никогда не звонила так поздно.
— Мамуль, что такое? — Инна натянула одеяло повыше, прижимая трубку к уху.
Сначала в трубке было только дыхание, прерывистое, с всхлипами.
— Он... Виктор сказал... — Лариса никак не могла справиться с голосом. — Доченька, он сказал, если я не буду платить за квартиру, подаст на развод.
Инна резко села в постели.
— Что? С ума сошел? А ты что?
— А что я? — в голосе матери звучала такая беспомощность, что Инна стиснула зубы. — Я всю жизнь ему служила. Дом, готовка, стирка, уборка. Когда тебя растила. Когда с его мамой сидела до последнего дня. Я работала, пока здоровье было. А теперь...
Инна уже натягивала джинсы, прижимая телефон плечом к уху.
— Мама, я сейчас приеду. Собери его вещи и выставь за дверь!
— Инночка, ну куда ты на ночь глядя? — в голосе матери мелькнула привычная забота. — Утром приедешь...
Но через час Инна уже обнимала заплаканную мать на кухне той самой квартиры, где выросла сама. Отчим закрылся в спальне, и это было к лучшему — Инна не знала, сдержится ли.
— Мам, а у тебя что есть? — вдруг спросила она. — В смысле, что на тебя оформлено?
Лариса растерянно моргнула.
— В каком смысле?
— В прямом. Квартира на кого? Счета? Машина?
— Ну, на Витю, конечно, — Лариса удивленно пожала плечами. — А что?
Инна смотрела на мать и видела, как впервые за долгие годы в ее глазах появляется странное выражение — смесь страха и пробуждающегося вопроса: а что я действительно имею?
Полы ценой достоинства
Супермаркет «Фортуна» сиял огнями даже в пасмурное утро. Лариса поправила воротник старого пальто и вдохнула поглубже, набираясь смелости. Странно волноваться в шестьдесят три так же, как в двадцать, перед первым собеседованием.
У стойки администратора сидела молодая девушка с ярко-розовыми волосами. Она подняла глаза от телефона и слегка улыбнулась:
— Здравствуйте, чем могу помочь?
Лариса сжала в кармане бумажку с объявлением.
— Я насчет работы... вот тут написано, что требуется уборщица, — голос предательски дрогнул.
Девушка окинула её быстрым взглядом. В глазах промелькнуло что-то похожее на жалость.
— А-а, это объявление... Извините, у нас всё занято.
— Но тут дата — вчерашняя, — Лариса достала помятую бумажку.
Девушка вздохнула:
— Знаете, у нас очень большие площади. Да и тяжело вам будет, — она замялась, словно подбирая слова помягче. — График сложный, по ночам иногда...
Лариса почувствовала, как горят щеки. Даже не от отказа — от этого снисходительного тона. Как будто она уже списанный материал, неспособный даже полы мыть.
— Я справлюсь, — упрямо сказала она. — Я всю жизнь работала.
— Извините, но решение принято, — девушка уже отвернулась к телефону. — Всего доброго.
Выйдя на улицу, Лариса завернула за угол здания, где никто не мог видеть. Прислонилась к холодной стене и закрыла глаза. Стыд, унижение, чувство полной ненужности навалились разом.
«Даже полы мыть не гожусь», — стучало в голове. Слезы капали на воротник пальто, но Лариса не замечала. Впервые за долгие годы ей было всё равно, как она выглядит.
Неслучайная встреча
В подъезде пахло свежей выпечкой. Лариса с трудом поднималась по ступенькам, ноги гудели от долгой ходьбы. Третий отказ за неделю. В пекарне сказали — возраст, в аптеке — нет опыта, в магазине одежды даже не стали разговаривать.
На площадке четвертого этажа дверь приоткрылась, и показалась седая голова соседки.
— Ларочка, это ты? — Анна Васильевна прищурилась близоруко. — Заходи на минутку, милая.
Лариса хотела отказаться, но что-то в голосе старушки заставило её остановиться.
— Я только с улицы, Анна Васильевна...
— И хорошо, что с улицы! — оживилась та. — У меня как раз просьба есть. Спина прихватила, а мне лекарства нужны. Может, сходишь в аптеку? Я тут списочек составила.
Через полчаса Лариса уже возвращалась с пакетом лекарств. Анна Васильевна суетливо рылась в кошельке.
— Вот, Ларочка, возьми за труды.
— Что вы, не надо, — Лариса попятилась к двери. — По-соседски же.
— Глупости! — отрезала старушка. — Я услугу попросила, ты мне помогла. Это честно.
Деньги были небольшие, но Лариса вдруг почувствовала странное тепло внутри. Не от денег — от чувства, что она кому-то нужна, что может быть полезной.
Вечером зазвонил телефон. Незнакомый женский голос:
— Алло, это Лариса Андреевна? Мне ваш номер Анна Васильевна дала. Я её подруга, Валентина Сергеевна. Вы не могли бы и мне помочь с лекарствами? И продукты кое-какие нужны...
Лариса растерянно согласилась. А на следующий день было уже два звонка. Потом еще. Она и не заметила, как превратилась в «палочку-выручалочку» для всех пожилых женщин в округе.
На пороге перемен
— Открыла, значит, своё дело? — Виктор стоял в дверях кухни, наблюдая, как Лариса записывает что-то в маленький блокнот.
В голосе звучала смесь насмешки и какого-то странного беспокойства, которого раньше Лариса не замечала. Три недели прошли с того вечера, когда он бросил ей своё «развод», а в доме будто стена выросла между ними.
— Не дело, а так... помогаю людям, — она захлопнула блокнот и убрала в карман фартука.
— И сколько ты на этом имеешь? — он хмыкнул, опускаясь на стул. — На квартплату-то хватит?
Лариса посмотрела на него долгим взглядом. Удивительно, но обидных слов больше не было. Была усталость — и тихая, еще не окрепшая уверенность.
— Пока нет. Но будет, — она отвернулась к плите. — Соседям помогаю с покупками, лекарствами. Дом прибираю у Валентины Сергеевны раз в неделю. Марии Петровне счета оплачиваю, она ходить почти не может.
Виктор фыркнул:
— Сиделка, значит. И что, за эти копейки...
— Не копейки, — спокойно перебила Лариса, удивляясь собственной смелости. — За работу надо платить. Инна мне объяснила.
Она не рассказала, что дочь помогла ей открыть отдельный счет в банке. И что там уже скопилась небольшая сумма. Мелочь, конечно, но своя. Заработанная.
Виктор молча смотрел, как она нарезает хлеб для ужина — точными, выверенными движениями, как всегда. Но что-то неуловимо изменилось в ее осанке, в наклоне головы. И это «что-то» вызывало в нем странное чувство — не то раздражение, не то тревогу.
— Квитанции пришли, — сказал он наконец. — За прошлый месяц задолженность.
Лариса кивнула, не поворачиваясь:
— Я видела. Моя часть будет к концу недели.
Тишина решений
Повестка из суда пришла в четверг. Желтый конверт лежал на тумбочке в прихожей, когда Лариса вернулась домой. Она тихо сняла пальто, разулась и взяла конверт, уже зная, что в нем.
Виктор сидел в гостиной перед телевизором. Не поворачивая головы, бросил:
— Ну что, получила? Теперь поняла, что я не шутил?
Лариса медленно опустилась в кресло напротив, всё еще держа в руках нераспечатанный конверт. Странно, но внутри была пустота. Ни слез, ни страха — ничего.
— Зачем, Витя? — тихо спросила она. — Тридцать пять лет вместе...
Он наконец повернулся к ней, и она увидела выражение, которое не ожидала — растерянность. Словно он сам не понимал, как всё зашло так далеко.
— Ты сама виновата, — голос звучал уже не так уверенно. — Я предупреждал.
Лариса смотрела на человека, с которым прожила большую часть жизни. Воспитывали дочь, встречали рассветы, хоронили его мать — всё вместе. И вдруг поняла: перед ней сидит одинокий, испуганный старик, который боится будущего не меньше, чем она сама.
— Я соберу вещи, — просто сказала она.
— Куда ты пойдешь? — в его голосе мелькнуло что-то похожее на испуг.
— К Инне. Она звала.
Виктор неловко хмыкнул:
— Думаешь, у дочки лучше будет? На шее у неё сидеть?
Лариса покачала головой:
— Временно. Потом что-нибудь придумаю.
Она встала и пошла в спальню. Доставая с антресолей старый чемодан, вдруг поймала себя на мысли: внутри нет ни отчаяния, ни паники. Только спокойная решимость, какой никогда раньше не знала.
Когда она вышла с собранным чемоданом, Виктор всё еще сидел в той же позе, не двигаясь. На его лице застыло выражение недоверия — он до последнего был уверен, что она передумает.
Жизнь после точки
Телефон зазвонил, когда стрелки часов перевалили за десять вечера. Лариса оторвалась от книги и нахмурилась — звонки в такое время редко приносили хорошие новости. Особенно в последние месяцы.
Сердце ёкнуло, когда на экране высветилось знакомое имя. "Виктор". Три месяца прошло с того дня, как она забрала чемодан и ушла. Три месяца новой жизни.
— Алло? — она старалась, чтобы голос звучал спокойно.
— Лара... — голос был слабым, каким-то потерянным. — Прости. Приезжай, а? Мне плохо.
Она молчала, слушая его тяжелое дыхание в трубке.
— Что случилось, Витя?
— Сердце... таблетки не помогают. Скорую вызывал, укол сделали и уехали. Сказали, если хуже — снова звонить.
Лариса закрыла глаза. Можно было бы сказать "вызови скорую еще раз". Можно было бы напомнить про все его слова, его ультиматум, унижение. Но перед глазами вдруг встал образ — одинокий человек в пустой квартире, зажимающий ладонью грудь и не знающий, доживет ли до утра.
Через час она уже отпирала знакомую дверь своим ключом — квартира выглядела запущенной, везде пыль, на кухне — гора немытой посуды. Виктор лежал в спальне, бледный, с заострившимися чертами лица.
Всю ночь она сидела рядом, меняла компрессы, следила за пульсом, варила бульон. К утру ему стало легче. Он смотрел на нее с какой-то детской беспомощностью.
— Останешься? — спросил тихо.
Лариса покачала головой:
— Нет, Витя. Я вызову тебе сиделку, хорошую. Я знаю женщину, она согласится приходить. Деньги есть, да?
Он кивнул, не отводя глаз:
— У меня теперь мало кто остался, кроме тебя. Прости меня.
Она поправила одеяло на его кровати — привычный жест, отработанный годами:
— Я останусь человеком, Витя. Буду навещать тебя, помогать, если нужно. Но не женой. У меня... — она запнулась, подбирая слова, — у меня теперь своя жизнь.
Уже в дверях она обернулась. Старик в постели казался таким маленьким, словно съежился за эти месяцы. Она улыбнулась ему — в этой улыбке не было ни злорадства, ни торжества. Только спокойное сочувствие человека, который наконец обрел себя и больше не боится потерять.