В маленьком, но уютном городке под Самарой, где все знали друг друга, жил парикмахер по имени Вадик. Строго говоря, Вадик был единственным парикмахером в городе.
С детства он любил наблюдать за людьми и тем, как они меняются под воздействием разных обстоятельств: смеются, грустят, ругаются или танцуют.
Его мама работала в местном салоне красоты, и именно там Вадик впервые увидел, как можно преобразить человека с помощью стрижки или укладки. И заставить улыбаться. Он часто приходил к ней на работу, помогал убирать инструменты, подметать и с интересом слушал разговоры клиентов.
Когда Вадику исполнилось пятнадцать лет, он решил попробовать себя в роли парикмахера. Начал практиковаться на друзьях и знакомых, экспериментируя с разными стилями и прическами. Увлечение быстро переросло в настоящую страсть. Вадик понимал, что стрижка — это не просто работа, а искусство, которое заставляет людей радоваться или даже плакать ― от радости и изумления, что отражение может так нравиться в зеркале. И он чувствовал, что держит в руках не просто ножницы или кисть, а настроение человека, а может, даже его судьбу.
С одной стороны, это было ощущение власти, которое мало с чем сравнится. Вадику не было никакого дела до того, что говорили у него за спиной: мол, не мужская это профессия. Он понимал, что, как только к нему в кресло попадает клиент ― будь то женщина или мужчина ― уже он в его власти, ведь именно Вадик определял внешний вид человека на ближайшие недели, а то и месяцы.
Вадик считал себя личностью принципиальной и твердо был уверен, что не просто стриг, а создавал шедевры. Бабушки уходили от него с прическами как у королевы Елизаветы II, школьницы ― с модными каре, а местные бизнесмены ― с идеальными «полубоксами» и уверенностью, что они вот-вот подпишут контракт с «Газпромом».
И вот однажды в его салон вошла настоящая московская львица! В дорогущем пальто, с сумкой, на которой красовались YSL, и взглядом, способным пронзить насквозь даже самого стойкого мужчину.
— Мальчик, срочно укладку. У меня через три часа переговоры, а мой личный стилист сломался, — сказала она, сбрасывая пальто на вешалку.
Вадик не подкачал и расстарался вовсю. А еще в процессе флиртовал как мог: пустил в ход буквально все свое обаяние.
— Боже… Это гениально! — воскликнула она. — Я не могу просто так уйти. Я хочу, чтобы ты работал на меня. Поедешь со мной в Москву? Деньги предложу адекватные.
Вадик лишь ухмыльнулся.
— Нет.
— Как это «нет»?! — дама даже привстала.
— В Москве я ― никто. Там таких, как я, на каждом углу. А здесь… ― Он широко улыбнулся. — Здесь я ― Вадик. Тот самый, который делает стрижки лучше всех в радиусе трехсот километров. И если у кого-то из местных намечается свадьба, выпускной или встреча ― они идут ко мне. А не к какому-то «гуру из столицы».
Клиентка смотрела на него как на ненормального.
— Ты отказываешься и хочешь остаться в этом… Здесь?
— Отказываюсь от чужой жизни. А свою я и так люблю.
Но потом Вадик эту историю очень полюбил рассказывать. Даже повесил над своим рабочим местом табличку с надписью «Вадик. Личный парикмахер московской элиты (но только по вторникам)».
Надо сказать, что бы там ни злословили, но Вадику нравились женщины. Особенно он тяготел к представительницам творческих профессий: актрисам, танцовщицам, писательницам. У него было свое понимание того, как должна выглядеть и чем заниматься женщина. И, прежде всего, считал Вадик, она должна нести красоту или мудрость. А кто, как не модель с этим справится? Себя же он видел инструментом настройки этой самой красоты.
Строго говоря, у Вадика был один минус ― ему нравилось много красоты. Проще говоря, Вадик был известным на всю округу бабником, и в городе уже заканчивались актрисы, писательницы и представительницы других творческих профессий, которых он обделил своим вниманием.
* * *
Если бы судьба спросила у маленькой Ирины, кем она хочет стать, та, не задумываясь, ответила бы: «Балериной!». Откуда она вообще это слово знала в три года ― остается загадкой. Но судьба, как известно, дама с причудами ― она вручила девочке пуанты, жесткий тренерский голос в сопровождение и железную дисциплину на дорожку.
Родилась Ирина в Москве, в интеллигентной семье, где папа играл на скрипке, а мама преподавала французский. Воспитание дали соответствующе. «Щелкунчик», «Лебединое озеро», «Баядерка» ― и это все видел пятилетний ребенок. С первого просмотра «Лебединого озера» пятилетняя Ира заявила: «Я буду такой лебедью! Только без печального конца!»
И мама отвела ее в балетную школу, куда крупноватую девочку взяли за обещание похудеть. Годы упорных тренировок, разбитые коленки, слезы от растяжений, жесткая конкурентная борьба с пяти лет ― ничто не сломило ее дух. Даже когда перед важным спектаклем она подвернула ногу (неловко приземлившись после прыжка, который, по ее мнению, «не дотягивал до идеала всего на пару сантиметров»), Ирина не сдалась. Врачи качали головами, тренер вздыхала, а Ира... танцевала.
Теперь Ирина ― прима одного из столичных театров. Гастроли по всей стране, полные залы и восторженные отзывы. Правда, ее острый язычок и прямолинейность иногда шокировал коллег. «Что значит «у вас слишком высокие требования»? Балет ― это не шашлыки жарить на даче!» ― любила повторять она.
И вот, судьба занесла ее в небольшой городок под Самарой. Местный ДК «Юность»встретил балерину... скажем так, скромно.
― Это что ― сцена или место для выгула коз? ― прошептала Ирина, осматривая помещение.
Но когда заиграла музыка, а зал (состоящий из бабулек в платочках, парочки местных чиновников и школьников, которых «пригнали» учителя) затих ― она превратилась в ту самую идеальную Ирину.
После спектакля к ней подошла девочка лет десяти:
― Я тоже хочу так танцевать! Но у нас нет учителя. Я вам сейчас покажу, чему я научилась по вашим выступлениям: я нашла записи ВК…
Ира растроганно улыбнулась. Как это знакомо ― сияющие глаза, полные восторга, тихое упрямство… Она ласково погладила девочку по голове.
― Талант ― он везде талант. Даже в этом... козлятнике. Тебе бы, деточка, в Москву.
* * *
Ира поправила шарф на шее и скривилась от пронизывающего ветра. «Ну и дыра!» — подумала, оглядывая улочки городка под Самарой. Гастроли балета в таких местах были редкостью, но ее труппа решила «нести искусство в массы».
— Эй, принцесса, не потерялась? — раздался насмешливый голос сзади.
Ира обернулась и увидела парня в потрепанной кожаной куртке, с ухмылкой, которая явно намекала: «Я тут главный шутник».
— О, местный юморист! — фыркнула она. — Нет, не потерялась. Просто пытаюсь понять, как тут люди выживают без кофеен и нормального асфальта.
— А мы на моральной стойкости держимся, — парировал Вадик, а это, конечно, был именно он. — И на пельменях. Ты бы попробовала — сразу полюбила бы нашу «дыру».
— Пельмени? — Ира подняла бровь. — Это вместо культурной программы?
— Ну, у нас еще в пятницу клуб «Ромашка» открывается, — Вадик сделал драматическую паузу. — Дискотека «Для тех, кому за тридцать».
— О боже, — закатила глаза Ира. — Я, кажется, умру от восторга.
— Не торопись, у вас же еще гастроли. Может, успеешь влюбиться в местный колорит.
— В тебя, что ли? — язвительно улыбнулась Ира.
— А вдруг? — Вадик подмигнул.
Она фыркнула и пошла прочь, но через пару шагов обернулась:
— Кстати, а где тут у вас можно выпить кофе, который не напоминает помои?
— Это сложный вопрос, — задумался Вадик. — Но, если ты готова рискнуть, могу угостить растворимым в лучших традициях нашего общепита.
— Ужас, — вздохнула Ира, но почему-то пошла за ним.
Через час они сидели на скамейке у старого фонтана (который, конечно, не работал), и Ира с отвращением пила кофе из пластикового стаканчика.
— Ну как? — спросил Вадик.
— Это преступление против человечества, — сказала она, но допила до конца.
— Вижу, ты закаленная, — засмеялся он. — Может, тогда и на пельмени согласишься?
— Только если ты признаешь, что балет — это искусство, а не «прыжки в обтягивающем», как ты выразился пять минут назад.
— Ладно, ладно, — поднял руки Вадик. — Ты победила. Зато я научу тебя есть пельмени с майонезом.
— Ужас, — повторила Ира, но в ее глазах уже горел огонек интереса.
* * *
Ира нервничала. Сегодня вечером ― премьера, а ее мысли крутились вокруг одного нагловатого парня с улыбкой до ушей. «Ну почему он так врезался в голову?» ― думала она, поправляя пуанты.
Вдруг за кулисами раздался шепот:
— Говорят, тебе букет принесли. Огромный.
— Кто? ― сердце Иры екнуло.
— Да какой-то парень в косухе. Стоит, ухмыляется, как будто сам себя за нос провел.
Ира выбежала в коридор и замерла. Вадик, сжимая в руках гигантский букет роз (явно купленный в единственном в городе цветочном ларьке), смотрел на нее с торжествующим видом.
— Ну что, принцесса, впечатлена?
— Это что, все цветы из города? ― фыркнула Ира, но губы предательски дрогнули.
— Нет, еще пару ларьков осталось, ― серьезно ответил Вадик. ― Но я их приберег на завтра.
— Наглец, ― прошептала она, но взяла букет и вдруг поцеловала его в щеку. ― Спасибо.
Вадик покраснел, как мальчишка.
— Ты… э… не за что.
— Ты же останешься на спектакль? ― спросила Ира, уже мягче.
— Конечно! Хотя я в балете не шарю, но, если ты там крутишься в юбке ― это уже интересно.
— Вадик! ― она шлепнула его по плечу, но глаза улыбались.
— Ладно, ладно, я буду аплодировать громче всех!
После спектакля он ждал ее у служебного входа.
— Ну, как я? ― спросила Ира, еще в гриме и пачке.
— Божественно, ― ответил Вадик неожиданно серьезно. ― Я даже не заснул ни разу.
— Вот гад! ― она засмеялась и вдруг взяла его за руку. ― Пойдем гулять.
Луна освещала старый парк, где они бродили, смеясь и толкаясь, как дети.
— Ты знаешь, ― сказал Вадик, ― я научился варить кофе. Настоящий. Не тот ужас, что тебе подсунул в первый день.
— Не может быть! Ты что, ради меня?
— Ну… возможно, ― он потупился, непривычно смущенный.
— Вадик-скромняга? ― она подняла бровь. ― Кто бы мог подумать.
Он нахмурился, но тут же сориентировался ― шагнул к ней и крепко-крепко сжал в медвежьих объятиях.
Ира замерла, потом обняла его в ответ. Их губы встретились ― нежно, неуверенно, но так, что у обоих перехватило дыхание.
— Вот черт, ― прошептал Вадик, отстраняясь. ― Я же должен был тебя ненавидеть.Московская цаца.
— А я тебя ― презирать. Провинциальный нахал.
— Получилось криво.
— Зато красиво.
* * *
На следующее утро Ира проснулась под истеричную трель телефона.
— Ты где?! ― орал в трубку режиссер. ― Репетиция через двадцатьминут!
О нет. Они с Вадиком побежали к его машине. При виде дедовской «Шахи»Ира скривилась: в последний раз она видела нечто подобное в каком-то фильме. Кажется, «Москва слезам не верит».
— Ты идешь, нет? Извиняйте, красавица, лимузинов не имеем.
Ира села и было открыла рот, но Вадик уже давил на газ.
Машина неслась по улочкам, подпрыгивая на кочках.
— Ты нас убьешь! ― вопила Ира, вцепившись в сиденье.
— Лучше погибнуть героем, чем опоздать на репетицию! ― орал Вадик, лихо входя в поворот.
Они прилетели к театру за две минуты до начала.
— Ты… сумасшедший… ― выдохнула Ира, выскакивая из машины.
— Зато ты успела, ― ухмыльнулся он.
Она наклонилась к окну и поцеловала его.
— Спасибо. Люблю.
— Эй, это уже серьезно! ― крикнул вслед с привычной ухмылкой, но сердце его бешено колотилось.
Ира, уже бегущая к театру, обернулась:
— А ты как хотел?!
Вадик остался сидеть в машине, глупо улыбаясь.
«Вот черт. Я пропал», ― подумал он.
И это было лучшее чувство в мире.
* * *
Ира больше не называла Самарскую область «дырой», а Вадик наконец-то признал, что балет — это искусство (хотя иногда все равно ворчал: «Ну ладно, искусство, но зачем столько крутиться?»).
Они жили на два города, но это не мешало каждые выходные устраивать сумасшедшие поездки друг к другу. Вадик привозил Ире пельмени и домашние соленья от мамы, а она в ответ учила его разбираться в сортах кофе и классической музыке (с переменным успехом).
— Ты представляешь, — как-то раз сказала Ира, уютно устроившись у него на плече, — если бы я тогда не приехала с гастролями в твой город…
— Я бы до сих пор пил тот ужасный растворимый кофе и думал, что все балерины — заносчивые снежные королевы.
— А я бы так и не узнала, что пельмени с майонезом — это на самом деле вкусно.
— Ты никуда от меня не денешься, ― тихо сказал Вадик.
— Даже не собираюсь, — прошептала Ира.
А через год Вадик переехал в Москву.
— Ты уверен? Твой город, друзья, работа… Ты же хотел быть «первым на деревне», а не «последним в городе».
— Зато здесь ты. Да и кофе тут все-таки получше.
Он устроился в салон недалеко от дома (потому что «волосы — они везде волосы»), а Ира продолжала танцевать, только теперь после спектаклей ее всегда ждал тот самый парень в косухе.
Их жизнь была далека от идеала: вечные пробки, маленькая квартира, споры о том, кто забыл купить молоко… Но это было их личное счастье ― яркое, смешное и совершенно неповторимое.
Автор: Алена Шаповалова
Меж трех мужчин
― Три? Серьезно? На фига тебе столько?
На добром лице Кати было неподдельное удивление. Она не видела подругу два года, поэтому была шокирована изменениями и новостями, которые они сейчас обсуждали.
― Да. Три. А что? По-моему, вполне удачное и счастливое число, ― усмехнулась Маша, хорошо одетая стройная шатенка лет тридцати, с жестким взглядом. Она не видела смысла это скрывать и даже в какой-то мере испытывала гордость.
― Вот уж от кого я такого не ожидала, так это от тебя! Всегда была такой тихоней, ботаником. А тут на тебе. Такие изменения!
Катя даже прихлопнула в ладоши, демонстрируя свое восхищение.
― Ты так говоришь, как будто сейчас этим кого-то удивить можно. Многие имеют по несколько любовников, да еще и в серьезных отношениях состоят. А я хотя бы никому ничего не должна.
― Да это понятно. Просто обычно так мужики делают. Женщины же хранительницы очага и все такое.
― Все так делают… Просто женщины не кричат об этом на каждом углу.
― Что-то, когда я уезжала в Германию, ты такой распутной не была, ― рассмеялась Катя. Она не хотела задеть Машу, однако другой формулировки в голову не пришло.
Маша слегка скривилась от слова «распутная».
― Называй как хочешь. Просто я устала от двойных стандартов. Мужчина, у которого несколько женщин ― красавчик. А женщина ― ш.алава.
Катя слегка улыбнулась, но поджала губы. Именно так в обществе и считалось. Пережитки патриархата, изжившая себя мораль ― не суть важно, главное, что это осуждалось.
― Но почему я, самодостаточная, успешная женщина, должна подстраиваться под мнение серой массы? Эти люди в большинстве своем ничего не добились. Они замкнулись в свои моральные рамки, которые во всеуслышание называют принципами, и гавкают на других исподтишка. И в большинстве случаев это именно неудовлетворенные своими мужиками женщины, которым проще обвинять других во всех смертных грехах, чем заняться личной жизнью. Обычная зависть, замаскированная под этику.
Сказано было сильно. От Маши так и веяло самоуверенностью и решимостью сломать общественные стандарты. Катя же чувствовала себя слишком неуверенно, чтобы развивать дискуссию.
― Не спорю. Не спорю. Имеешь право! Я ни в коем случае не осуждаю и даже в чем-то завидую.
И было чему позавидовать! Катя была в отношениях уже более трех лет, но перспектива замужества даже не маячила на горизонте. А интимная жизнь… Они уже давно пресытились друг другом, но ничего с этим не делали. Жили вместе просто потому, что было комфортно и привычно. И Катя не могла отрицать, что ей чего-то не хватало. От обыденности ― тошнило. Вот только не было повода что-то менять. Она просто ждала предложения, чтобы двинуться дальше и уже заниматься семьей и детьми. А завести любовника просто не решилась бы. И речь даже не о морали и порядочности, а именно о смелости. О страхе быть пойманной.
― Но как все так сложилось? Два года назад ты и одного мужика завести не могла. А тут сразу трое. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>
