Рыжая появилась в моей жизни не по зову сердца и не по заранее обдуманному решению. Её принесло ко мне ветром чужой беды — резким, как удар по стеклу.
В одном из районов города произошла дикая история: пятнадцать кошек, словно мешки с мусором, выбросили из окна четвёртого этажа. Хозяин, уставший от питомцев своей жены, решил избавиться от них, как от старой мебели. Просто — в окно.
У меня уже были на тот момент 3 кошки и кот. Вполне себе кошачье королевство, и пятой в нём места не предусматривалось. Но, услышав об этом безумии в новостях, я не смогла остаться в стороне.
Я решила освободить место на передержке. Связалась с волонтёрами и сказала, что готова взять одну кошку — ту, у которой меньше всего шансов обрести дом. Неважно, какая она. Главное — освободить клетку для одной из пострадавших.
Так у меня появилась Рыжая.
Она вовсе не была рыжей. Черепаховая — благородный, тёплый окрас, как тень листвы на старом заборе. Красивая, взрослая, с выразительной мордой. Обычно такие кошки не задерживаются в приютах: взгляд цепляется — и сердце идёт следом. Я удивилась, что её до сих пор не забрали. Но слово дала — назад пути не было.
А потом началась долгая история молчаливой войны.
Кошка оказалась дикой. Не пугливой. Не осторожной. А по-настоящему, первозданно дикой — как лесной зверёк. Она шипела, бросалась, махала лапами и орала, будто её собирались резать. Любая моя попытка приблизиться — и она превращалась в шипящий клубок страха и ярости.
Я старалась. Искренне, терпеливо, с надеждой. Полгода. Год. Три года. Ничего. Ни шагу навстречу. Она всё так же жила за шкафами, под кроватью, в тени, где нет прикосновений и слов.
Я даже думала отдать её обратно. Не из злости, а из чувства вины: может, где-то ей будет лучше. Но знала — не будет. Не зря волонтеры отдали ее мне. Таких, как она, не забирают. Их боятся, на них обижаются, их возвращают.
И я решила просто оставить её в покое.
Мы научились жить рядом. Не вместе, но рядом. Как соседи по квартире. Она существовала где-то на границе света и темноты, и я больше не вторгалась в её пространство.
Имя она получила не сразу. Несмотря на страх людей, Рыжая была отличной воровкой. Искусной. Хитрой. Всё, что плохо лежало, неожиданно исчезало: кусок курицы, половинка сосиски, хлеб с маслом. За такие выдающиеся способности я сначала называла её «наглой рыжей мордой». Потом просто — Рыжей. Имя прилипло. Стало её.
Прошло пять лет.
Из всей этой долгой истории — одно маленькое чудо.
Иногда, очень осторожно, будто пробуя на прочность тонкий весенний лёд, она подходит ко мне. Не ближе, чем на вытянутую руку. Ложится ко мне хвостом — и я могу погладить её: лишь кончиками пальцев, по самому краешку спины. Иногда — только по хвосту. Малейшее движение — и она снова исчезает, как тень.
Но это уже не война.
Это перемирие. Хрупкое, осторожное. Может быть, даже начало чего-то похожего на доверие. Пусть кончиками пальцев — но ведь это тоже прикосновение.
Так и живём.
Я — человек, который принял её дикость.
Она — кошка, которая учится терпеть любовь.