Галина вздрогнула от резкого звонка в дверь. Звонили настойчиво, будто тот, кто стоял за дверью, точно знал — хозяйка дома. Она отложила недовязанный носок и, поправив седеющую прядь, направилась в прихожую.
— Кто там? — спросила Галина, прижавшись к глазку.
— Открывай, Галя. Это я.
Сердце дрогнуло. Этот голос она узнала бы из тысячи. Лариса. Сестра, которую не видела почти пять лет.
Щелкнул замок. На пороге стояла Лариса — все такая же статная, с аккуратно уложенными волосами. И два огромных чемодана по бокам, словно верные псы.
— Ларочка? — Галина растерянно смотрела на сестру, не решаясь обнять. — Ты почему не предупредила?
— А что, нужно предупреждать, чтобы вернуться в родительскую квартиру? — Лариса небрежно пожала плечами. — Помоги с вещами, у меня спина больная.
Из комнаты вышел Олег — сын Галины, хмурый и заспанный.
— Тётя Лариса? — он недоуменно посмотрел на мать. — Что происходит?
— Племянничек! Узнал все-таки, — Лариса попыталась чмокнуть его в щеку, но Олег отстранился. — Ты что такой недовольный? У тебя же своя квартира есть. А я здесь жила раньше, чем ты родился.
Галина молча втащила чемоданы, не поднимая глаз. Сердце колотилось как бешеное. Она знала, что затишье в их отношениях было временным. Лариса не из тех, кто забывает о своей доле.
— Мам, можно тебя? — Олег потянул мать на кухню. — Она что, насовсем?
— Не знаю, сынок. Не знаю, — вздохнула Галина, наблюдая, как сестра по-хозяйски оглядывает квартиру.
Воздух в прихожей сгустился до невозможности. Лариса улыбалась, но глаза оставались холодными. Она вернулась не в гости. Она пришла за своим.
Обеденный укол
Вечер разлился по кухне запахом куриного супа и свежего хлеба. Галина суетилась у плиты, время от времени бросая взгляд на сестру, которая расположилась за столом с видом почетной гостьи.
— А ты все так же вкусно готовишь, — заметила Лариса, отхлебывая суп. — Папа всегда говорил, что у тебя руки золотые.
Галина благодарно кивнула. Может, все обойдется? Может, сестра просто приехала на время, пересидеть какие-то свои неурядицы?
— Тебе сегодня где постелить? — осторожно спросила она. — Можно раскладушку в зале...
Ложка замерла на полпути ко рту Ларисы. Она медленно опустила ее в тарелку.
— Раскладушку? В родительской спальне? — голос сестры зазвенел. — Галя, ты забыла, что половина этой квартиры по закону моя? Я в большой комнате буду жить.
Олег, до этого молча ковырявший ужин, отодвинул тарелку:
— Мама живет здесь одна последние десять лет. За отцом ухаживала, ремонт делала. А вы, тетя Лариса, даже на похороны не приехали.
— Олежек, взрослые люди сами разберутся, — с натянутой улыбкой осадила его Лариса. — Я сейчас обустроюсь и всё будет хорошо. Галя не обидится. Квартира, конечно, общая — но тебе, сестренка, одной хватит и кухни. Ты же скромная у нас.
Галина вздрогнула, будто получила пощечину. Внутри полыхнуло, но она лишь крепче сжала край фартука.
— Ларочка, я...
— Нет, мам! — Олег с грохотом отодвинул стул. — Ты не будешь на кухне спать!
— Не кричи, — тихо попросила Галина. — Не надо.
Лариса промокнула губы салфеткой и улыбнулась, словно не замечая повисшего напряжения:
— Вот и славно. Олежек, помоги мне шкаф передвинуть. И можно я мамину фотографию над камином уберу? Она так неудачно там смотрится.
Суп остыл. Галина смотрела в окно, где сумерки заливали двор. Внутри было пусто и холодно, словно из нее вынули что-то важное. То, что грело все эти годы — ощущение, что она здесь хозяйка своей жизни.
Тихие перемены
Прошла неделя. Галина пила утренний чай и смотрела, как солнце подсвечивает незнакомые шторы — бледно-сиреневые, с мелким цветочным узором. Вчера Лариса их повесила вместо привычных бежевых гардин, которые висели здесь лет пятнадцать.
— Доброе утро, — Лариса вплыла на кухню в новом домашнем халате. — Я кофе сварю, не против?
Галина молча кивнула. Сколько раз за эту неделю она открывала рот, чтобы возразить, но так и не решалась? Десять? Двадцать? Она потеряла счет.
А сестра тем временем уверенно осваивала пространство. Сначала шторы. Потом кресло — его передвинули к окну, «чтобы свет падал удобнее». Вчера с полок исчезли фарфоровые статуэтки — «не в моем вкусе, Галочка». А сегодня утром Галина обнаружила в ванной новые полотенца и незнакомый шампунь на полке, где всегда стояли ее вещи.
— Я записалась к маникюрше на четыре, ты со мной? — Лариса помешивала сахар в чашке с цветочным рисунком. Новая чашка. Остальные были убраны в дальний шкаф — «слишком простые».
— Нет, спасибо, — Галина поднялась, отодвинув недопитый чай. — У меня дела.
Единственным делом было — уйти. Куда угодно, лишь бы не видеть, как родные стены становятся чужими. Как исчезают следы ее жизни, ее воспоминаний.
Звонил Олег. Предлагал поговорить с Ларисой «по-мужски». Галина отказалась. Что-то внутри нее сопротивлялось открытой войне. Может, память о маме, которая всегда просила дочерей жить дружно. Может, усталость от всей жизни, где она привыкла уступать.
Вечером, вернувшись домой, она застала сестру с рулеткой. Лариса что-то измеряла в гостиной, делая пометки в блокноте.
— Здесь поместится новый диван, как думаешь? — спросила она будничным тоном. — Этот старый совсем продавлен.
Галина смотрела на диван — тот самый, на котором выросли ее дети, где они читали сказки и лечили ангины. И вдруг почувствовала, как что-то твердеет внутри. Росток сопротивления пробивался сквозь почву привычной покорности.
— Этот диван никуда не денется, — тихо, но твердо сказала она и ушла к себе в комнату.
За дверью стояла тишина, а потом раздался раздраженный вздох Ларисы.
Слезы в ночи
Три часа ночи. Галина сидела на кухне, сжимая в руках стакан остывшего чая. Слезы беззвучно катились по щекам, оставляя влажные дорожки. Это была уже пятая бессонная ночь. В своей — теперь уже маленькой угловой комнате — она ворочалась до полуночи, а потом тихонько выбиралась на кухню, чтобы выплакаться. Здесь, в темноте, можно было не держать лицо.
Из соседней комнаты донесся скрип половицы. Галина замерла. Под дверью мелькнула тень. Лариса. Конечно, она не спит. Наверное, в туалет пошла...
Но шаги остановились у кухни. Тень под дверью застыла на мгновение и скрылась. Никто не вошел. Лариса слышала. Слышала, но сделала вид, что ничего не происходит.
Галина вытерла слезы тыльной стороной ладони. «Я для нее пустое место, — подумала она. — Просто мебель. Какое ей дело до моих слёз?»
Всплыли воспоминания из детства: Лариса — старшая, красивая, бойкая — всегда получала внимание родителей первой. Лучшие куски торта, новые туфельки, похвалы. А Галина — младшая, тихая — довольствовалась остатками. И привыкла не требовать большего.
— Мамочка, — шепнула она в пустоту кухни, — что же мне делать?
Ответом было лишь тиканье часов на стене — старых, еще маминых. Маленькое напоминание о прошлом, которое еще не тронула рука Ларисы.
Память услужливо подбросила картинку: мама сидит у окна, штопает носок и говорит: «Девочки, вы сестры. После нас у вас останутся только вы друг у друга». Тогда эти слова казались такими правильными. А сейчас они горчили, как лекарство.
Галина утерла последние слезы. Завтра она пойдет к Олегу. Сыну пора знать правду. Да, она всегда уступала Ларисе. Да, считала, что сестра имеет право на часть квартиры. Но не на ее жизнь, не на ее воздух, не на ее достоинство. Где-то внутри разгоралась решимость — маленькая, робкая, но упрямая. Как огонек свечи, который не задуть дуновением ветра.
Она встала, вылила остывший чай и тихо побрела к себе, чувствуя, как ноют колени от долгого сидения на жестком стуле. Затворив дверь, она услышала, как скрипнула соседняя — Лариса тоже не спала.
Сын вступает в игру
Олег нервно постукивал пальцами по столу. Лицо его покраснело, а в глазах плескалось что-то между яростью и решимостью. Он встретил тетю Ларису в коридоре, когда та возвращалась из магазина с какими-то дорогими пакетами.
— Давай поговорим, — сказал он, не здороваясь.
Лариса улыбнулась, чуть приподняв бровь:
— Какой серьезный! Ну, давай поговорим. Только дай сумки поставлю.
Они расположились на кухне. Галины не было дома — ушла к подруге, забирать какие-то семена для дачи.
— Я адвокат, тетя Лара, — начал Олег, глядя ей прямо в глаза. — И хорошо знаю семейное право.
— О, как выросли племянники! — театрально всплеснула руками Лариса. — И что же ты знаешь, юрист молодой?
— Я знаю, что мама имеет полное право на эту квартиру. Да, формально вы — сособственники. Но мама больше десяти лет единолично содержала квартиру. Платила за капремонт. Ухаживала за отцом на последнем этапе. А вы даже на похороны не приехали.
Лариса поджала губы. Глаза ее сузились.
— Я была за границей, в очень сложной ситуации. И вообще, не тебе судить взрослых людей.
— Мне плевать, где вы были, — отрезал Олег. — Сейчас вы вернулись и выживаете мою мать из ее собственного дома. Она плачет по ночам, думаете, я не знаю?
Что-то дрогнуло в лице Ларисы, но она быстро взяла себя в руки.
— Драматизируешь, племянник. Галя всегда была слезливой. А это наша общая квартира. Родительская. Я имею на нее такие же права, как и она.
— Знаете что? — Олег подался вперед. — Если вы не прекратите этот цирк, я подам иск о принудительном разделе имущества. И буду требовать выплату компенсации за все годы, что мама в одиночку содержала квартиру. Вплоть до продажи вашей доли с торгов.
На кухне повисла тяжелая тишина. За окном проехала машина, мигнув фарами по стеклу.
— Ты мне угрожаешь? — тихо спросила Лариса. В голосе ее звучала сталь.
— Я обещаю, — так же тихо ответил Олег. — Мать я в обиду не дам. Даже если вы сестра.
Лариса поднялась, одернув блузку.
— Передай своей маме, что мне нужно с ней серьезно поговорить, — сказала она и вышла из кухни.
Олег выдохнул. Он не знал, победил или проиграл в этой схватке. Он только надеялся, что мама не узнает об этом разговоре. По крайней мере, не сразу.
Прорвало плотину
— Ты всегда была любимицей! — голос Ларисы звенел в маленькой кухне, заполняя каждый угол. — Папина радость, мамина отрада! А я — так, приложение к идеальной Галочке!
Галина стояла у плиты, сжимая в руках полотенце. Она не помнила, с чего началась ссора. Кажется, с какой-то мелочи — разбитой чашки или невымытой тарелки. Но теперь они обе понимали: дело не в посуде.
— Неправда, — тихо возразила Галина. — Мама всегда говорила, какая ты красивая и способная. А меня вечно ставила в пример тебя.
— Враньё! — Лариса хлопнула ладонью по столу. — Это при мне они тебя хвалили, чтобы я старалась. А за глаза только о тебе и говорили — Галочка такая хозяйственная, такая заботливая. Не то что Лариса — ветер в голове!
В глазах у сестры блеснули слезы, и Галина вдруг поняла: Лариса действительно верит в то, что говорит. Всю жизнь она видела мир искаженным, через призму своей детской обиды.
— А потом ты увела у меня Костю, — выпалила Лариса.
Галина ахнула:
— Да ты что такое говоришь? Костя сам ушел от тебя, когда узнал про твои...
— Молчи! — Лариса подняла руку, словно защищаясь от удара. — Не смей! Ты всегда была такая правильная, такая безупречная. Никаких ошибок, никаких грехов! А я — вечно виноватая, вечно недостаточно хорошая!
— Это неправда, Лара, — Галина покачала головой. — Я всю жизнь чувствовала себя твоей тенью. Думаешь, мне легко было расти рядом с такой яркой сестрой? Ты всегда была центром внимания, а я... я просто старалась не мешать.
Лариса рассмеялась — неприятным, каркающим смехом:
— Бедная овечка! Ой, не могу... А сейчас ты тоже не мешаешь, да? Твой сын мне угрожает судом, а ты — невинная душа!
— Олег? — Галина застыла. — При чем тут Олег?
— Он приходил, — Лариса поморщилась. — Грозился подать в суд, если я не исчезну из твоей жизни. Молодец, воспитала защитника!
Галина медленно опустилась на стул. Внутри всё дрожало. Как много она не знала о собственной семье? О сестре, которая всю жизнь считала себя обделенной. О сыне, который готов воевать за нее.
— Нам надо решить, что делать дальше, — глухо сказала она. — Так жить нельзя.
Лариса внезапно обмякла, словно из нее выпустили весь воздух:
— Да, нельзя. Совсем нельзя.
Разговор начистоту
Прошли сутки после той страшной ссоры. Галина сидела за кухонным столом, перебирая фотографии — старые, с пожелтевшими краями. Вот они с Ларисой в пионерских галстуках. Вот мама между ними — улыбающаяся, еще молодая. Неужели когда-то они были настоящей семьей?
Скрипнула дверь. Лариса вошла на кухню, остановилась в нерешительности.
— Можно? — спросила она непривычно тихо.
Галина кивнула.
— Будешь чай? — спросила она, поднимаясь.
— Сиди, — махнула рукой Лариса. — Я сама.
Она принялась греметь чашками, заваривать чай. Галина наблюдала за ней — суетливые движения, опущенные плечи. Сестра заметно постарела за эти дни. Или просто перестала так старательно держать лицо?
— Я подумала, — Лариса поставила две чашки на стол и села напротив. — Может, нам продать квартиру? Разделить деньги и разойтись. Я вижу, вместе нам не ужиться.
Галина медленно подняла глаза. Где-то в глубине души шевельнулась обида — она столько лет ухаживала за этим домом, а теперь его просто продать? Но другая, более сильная часть ее вдруг ощутила странное облегчение.
— Знаешь, Лара, — она осторожно подбирала слова. — Я согласна. Но не потому, что боюсь ссор или суда. Просто... я хочу, чтобы ты признала мое право быть собой. Не той «правильной Галочкой», не тенью, не половичком. Просто человеком, у которого есть свои чувства и который заслуживает уважения.
Лариса замерла с чашкой в руке. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на удивление.
— Ты никогда так не говорила раньше.
— А ты никогда не слушала, — Галина грустно улыбнулась. — Помнишь, как мама всегда пыталась нас помирить? «Девочки, вы же родные души». А мы никогда не были родными. Просто две одинокие планеты на разных орбитах.
Лариса долго молчала, вглядываясь в лицо сестры, словно видела его впервые. Потом тихо сказала:
— Я... я не хотела делать тебе больно. Просто мне казалось, что у меня забирают последнее родное место.
— Понимаю, — кивнула Галина. — Но и ты пойми: это не просто квартира. Это моя жизнь. Мой воздух. А ты пришла и стала этот воздух забирать.
Часы на стене мерно отсчитывали секунды. Обе женщины молчали, чувствуя, как что-то неуловимо меняется между ними. Не дружба — до нее было еще далеко. Но, может быть, начало понимания.
Прощание
Чемоданы уже стояли в прихожей. Лариса в последний раз оглядела квартиру, задержав взгляд на фотографиях родителей.
— Такси через пять минут, — она сверилась с часами. — Галь, может, передумаешь насчёт вазы? Мамина всё-таки.
— Нет, забирай, — Галина мотнула головой. — Мне и фоток хватит.
В дверь позвонили. На пороге стоял Олег.
— Помочь решил, — буркнул он, неловко переминаясь с ноги на ногу. Потом глянул на Ларису: — Тёть Лар, извините за тот разговор. Погорячился я.
Лариса хмыкнула, но кивнула:
— Мать защищал. Правильно делал.
Олег подхватил чемоданы, и они втроём спустились вниз. Такси уже ждало. Водитель закинул вещи в багажник. Лариса сунула Галине бумажку:
— Адрес мой. Мало ли что...
Сёстры обнялись – неловко, коротко, но искренне.
— Звони, — шепнула Лариса и юркнула в машину.
Галина с сыном смотрели вслед уезжающему такси.
— Ну как ты, мам?
— Странно... — она повела плечом. — Пусто как-то. Но, наверное, так и надо. Пошли домой, Олежка.
Новая глава
Черёмуха под окном расцвела, осыпая подоконник белыми лепестками. Галина сидела на балконе с чашкой чая и щурилась на весеннее солнце. Месяц пролетел как один день.
Звонок в дверь. На пороге — Лариса с бумажным пакетом черешни.
— Первая, — Лариса протянула пакет. — Дорогущая, зараза, но вкусная.
— Проходи, — Галина кивнула на балкон. — Там чай.
Они сидели в плетёных креслах, молча глядя на двор, где малышня гоняла мяч.
— Решила к Олегу перебраться, поближе к внукам, — нарушила тишину Галина. — Как квартиру продам.
— А я, кажется, замуж выхожу, — огорошила её Лариса. — Николай, вдовец. У подъезда с Жулькой познакомились, представляешь?
— Рада за тебя, — Галина улыбнулась. И правда была рада.
Солнце зашло за тучу, и балкон накрыла тень.
— Не будем больше ссориться? — вдруг спросила Лариса, глядя в сторону.
— Не будем, — Галина кивнула. — Хватит уже.
Они пили чай, перебрасываясь редкими фразами. Уже не враги, ещё не друзья. Просто две женщины, научившиеся уважать право друг друга на собственную жизнь.