Это продолжение рассказа бывшего Первого секретаря Московского горкома партии Николая Егорычева о деревне Строгино. Начало его воспоминаний вы можете почитать ЗДЕСЬ.
- Николай Григорьевич, вы сказали, что в вашей деревне была часовня. Но куда же жители ходили на церковную службу? Детей окрестить, покойников отпеть, или ещё что.
- А рядом со Строгино, в Троице-Лыкове имелись целых три церкви. Летняя (то есть, неотапливаемая) была построена ещё во времена Ивана Грозного. И зимняя – конца XIX века. Она стояла неподалёку.
В них служили два священника: отец Николай и отец Иоанн.
Первый – очень мудрый человек, непьющий, его все крестьяне очень уважали. Мне было всего семь лет, но я хорошо помню, как отцу Николаю присвоили сан протоиерея. С Афона специально на эту церемонию приехали несколько греческих священников. Служба в тот день тоже шла на греческом языке, и эти афонские старцы надевали на голову отца Николая митру
Он умер незадолго до того, как стали закрывать церкви. У него была жена и дочь. Остался служить отец Иоанн, у которого было 13 детей.
И ещё рядом с зимней стояла старая деревянная церковь, которую на свои деньги построила из огромных дубовых брёвен мать Петра Первого. Бывало, заходишь в неё – и аж мурашки по телу, такая была в ней аура.
Когда в 1933 году государство стало церкви закрывать, действующей оставили только эту старую. Но её вскоре сожгли. Наши деревенские бабы перешёптывались, что подпалил её сам отец Иоанн. Там были дорогие украшения: золотая чаша для причастия и крест, усыпанный драгоценными камнями. Отец Иоанн, якобы, и украл это всё, а, чтобы замести следы, устроил пожар.
Это немыслимо – поп сжёг свой же храм! Такой старинный, допетровского времени, а уж иконы там наверняка были ещё более древние.
Правда, должен сказать честно, что это были лишь слухи, а кто там в действительности поработал, я не знаю. Украденную утварь потом нашли, но сгоревшую церковь ведь назад не вернёшь...
А когда закрывали летнюю и зимнюю церкви, то с колоколен сбросили колокола. И мужики наши говорили, что в них были вкрапления золота.
Во время этой антирелигиозной кампании у нас в Строгино нашлись люди – их было немного, семей десять-двенадцать – которые демонстративно, чтобы подчеркнуть свой атеизм, сожгли иконы. Выносили прямо на улицу, разводили костёр и сжигали.
Но остальные жители их за это осуждали. Мать моя все иконы оставила. Никто её за это не преследовал и в школе меня тоже никто не ругал. Она умерла в 1937 году, и иконы так и оставались висеть в нашем доме...
Мать Петра Великого, Наталья Кирилловна Нарышкина была второй супругой царя Алексея Михайловича Романова, прозванного «Тишайшим». Она родила мужу троих детей (вдобавок к тем десяти, которых подарила царю его первая жена, Мария Милославская). Царица проживала с сыном далеко отсюда, на южной окраине Москвы, в селе Коломенское.
Но вот братья её: Иван, Мартемьян и Лев Нарышкины каким-то образом стали владельцами бывших дворцовых сёл Мякинино, Троице-Лыково и Рублёво. И вполне можно допустить, что Наталья Нарышкина в качестве подарка братьям могла построить ту самую деревянную церковь.
Есть и ещё одна обывательская версия по поводу пожара. Якобы, это был заведующий местным клубом, который негодовал, что народ продолжает ходить в церковь, а не к нему в клуб.
Рано или поздно найдётся краевед-энтузиаст, который поднимет архивные документы уголовного розыска и даст точный ответ о том, кем был этот современный Герострат.
История двух других храмов, о которых рассказал Николай Егорычев, ещё интереснее.
Церковь, которую он назвал «летняя, неотапливаемая», это изумительный по красоте храм во имя Живоначальной Троицы, построенный знаменитым русским зодчим XVII века Яковом Бухвостовым в стиле «московское барокко». Так как многие подобные сооружения Бухвостов строил по заказу бояр Нарышкиных, то эту архитектуру называют еще «нарышкинское барокко».
Церковь была так прекрасна, что её сравнивали с невестой, одетой в кружевной наряд и золотой кокошник, любующейся на свое отражение в Москве-реке. Поэтому в народе этот храм прозвали «Белым лебедем».
Он был освящён в 1708 году. Историки считают, что молодой царь Пётр молился здесь, приезжая в гости к своим дядьям Нарышкиным.
В 1924 году советские власти вывезли группу сирот из Туркмении и устроили здесь для них интернат и «дом просвещения». Дети работали на пасеке, в огороде, в яблоневом саду – хозяйство интерната было во многом натуральным. В честь этих детишек одна из улиц соединяющая Троице-Лыково со Строгино, ныне называется "Туркменский проезд".
Церковь пока никто не трогал, и в тёплое время года богослужения всё ещё продолжали здесь проводиться. Но как только её в 1933 году закрыли, тут же попытались устроить внутри выставку народного хозяйства Туркменской ССР. И устроили бы – но в это время храм был объявлен памятником архитектуры мирового значения и взят на учет Лигой Наций (предшественницей ООН).
Да плевать хотела советская власть на мнение этой Лиги наций! И если в церкви нельзя устроить демонстрацию достижений туркменских хлопкоробов, то её легко можно использовать под лекторий и кинотеатр. Про кино ведь никаких запретов из заграницы не было? Ну, вот и славно! Можно вешать афишу антирелигиозной кинокартинны "Праздник святого Йоргена".
Так продолжалось до 60-х годов, когда по требованию ЮНЕСКО «Белый лебедь» начали потихоньку реставрировать. И за это мы должны сказать «спасибо» герою нашей публикации. Именно Николай Егорычев, используя свое влиятельное положение главы Москвы, сумел добиться восстановления этого прекрасного шедевра церковной архитектуры.
А чуть раньше он точно так же, своим личным распоряжением запретил разрушение Триумфальной арки на Кутузовском проспекте и снос храма Симеона Столпника на Поварской, в котором отпевали Гоголя.
Вторая, «зимняя» каменная церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы построена в XIX веке по заказу генерала Николая Бутурлина, который был потомком бояр Нарышкиных. Троице-Лыковом владела его мать.
На долю этой церкви тоже выпала нелегкая судьба.
В разное время здесь была изба-читальня, госпиталь, клуб (со сценой в алтаре) и даже столовая.
С 1943 по 1978 год здесь был репетиционный зал военно-музыкальной школы (суворовского музыкального училища). Сама школа размещалась рядом в деревянной господской усадьбе Карзинкина, последнего владельца Троице-Лыкова. И церковь с её замечательной акустикой как нельзя лучше подошла для репетиций школьного суворовского духового оркестра.
А последний владелец церковного здания – Институт атомной энергии имени Курчатова – устроил здесь склад лакокрасочных материалов. Итог закономерный – в 1998 году здесь произошел взрыв и пожар, уничтоживший остатки росписи на потолке. Каким-то чудом остался нетронутым изумительный пол, покрытый ковровой кафельной плиткой.
- Ну ладно, Николай Григорьевич – с отправлениями религиозных нужд всё ясно. Ну а мирские радости какие были у ваших земляков?
- Ну, какие-такие особенные радости могли быть в деревне?
Хороводы водили, танцевали под гармошку, песни пели, гуляли большими компаниями по той улице, которая шла вдоль реки.
- А на кулачках? Стенка на стенку?
- Нет, у нас такое как-то не поощрялось. Мальчишки, конечно разбивали друг-другу носы, но взрослые парни – нет
В каждой деревне почитали своего святого. В Строгино это был Илья-пророк, поэтому каждое лето в Ильин день отмечали наш местный престольный праздник. Из Москвы приезжали лотошники, чем только они ни торговали! Свистульками и мячиками, брошками и гребешками, калачами и конфетами. И было много разных других игрушек и забав для маленьких и взрослых.
Приезжали родственники изо всех окрестных деревень. Народу собиралось – тьма, несколько тысяч человек!
У моей рублёвской тетки муж был добрейший дядька. Когда он приезжал в гости, то нам, ребятне – каждому – давал по монетке. Я получил от него пятьдесят копеек, по тем временам большущие деньги. На базаре по вертушке-лотерее за десять копеек я выиграл пугач с пятьюдесятью пробками – целое богатство!
Ещё из Москвы приезжала специальная артель, и около часовни на Центральной улице (а она были очень просторная, метров 30-40 шириной) устанавливали карусели, вокруг которых располагался этот красочный базар и устраивали танцы.
Последний раз мы отмечали этот престольный праздник в 1935 году. Вообще на Ильин день всегда бывали грозы, но в тот год непогода разразилась какая-то небывалая!
Внезапно начался такой ураган, что он разбросал бедную карусель по всей деревне. Артельщики искали свои болты-шайбы – но, куда там, почти ничего не нашли. А напротив нас смерч сорвал крышу с соседского дома, поднял метров на пятнадцать и бросил на дорогу. Вот как погода бушевала! Илья-пророк разгневался на нас за что-то (смеётся).
Причём, рядом в Щукино и в Москве всё было тихо-спокойно.
На масленицу обязательно были санные катания. Съезжались несколько десятков разукрашенных саней. Особенно, если приезжали из другой деревни молодожёны – те обязательно демонстрировали своё «богатство»: красивая лошадь, высокие сани-«американка», оба восседают в самых лучших своих одеждах и косятся по сторонам – заметили ли их.
А публика одобрительно обсуждала – «вот, какая красивая пара», или «смотри, какой жених завидный, какие у него сани диковинные, а сбруя на лошади экая чудная – с серебряными пряжками!».
- Ну, это и сейчас есть. Называется «понты». Как пел Леонид Утёсов, «лопни, но держи фасон!». Теперь расскажите мне про школу в Тушино. Далеко ведь вам приходилось туда ходить.
- После троице-лыковской шестилетки учиться дальше в среднюю школу из всего нашего класса пошёл я один. Среди крестьян как-то не очень заметно было большого стремления к знаниям. Из старшего поколения в Строгино я помню всего двух-трёх человек, имевших среднее образование, хотя читать-писать умели практически все.
Это было время массовой индустриализации. А в Тушино как раз начали строить сразу несколько заводов. До этого промышленности там почти не имелось. Были небольшие текстильная, чулочная и трикотажная фабрики, да ещё рублёвская водокачка и завод точной механики в Павшине.
И вот за три года здесь построили авиационный машиностроительный завод № 62, авиамоторный завод № 500, планерный завод, комбинат по строительству дирижаблей. Да ещё в соседней деревне Захарково появился большой аэродром Полярной авиации.
Но раз возникли заводы, то вслед за ними появились и рабочие. Им надо было где-то рядом с заводами жить. И ещё совсем недавно бедная деревня Тушино быстро превратилась в современный городской посёлок. А в 1936 году там появилась первая школа. Сначала это был простой барак, а потом построили двухэтажное здание.
- Там была совершенно удивительная учительница литературы Ольга Прокофьевна Яхлакова. Она много внимания уделяла не только школьной программе, но и правильности нашей обыденной речи. Не только её содержанию, но и форме изложения.
«Не тарахти, - останавливала она нас, - говори чётко каждое слово, ясно выражай свои мысли, строй фразу правильно. Не забывай про знаки препинания, когда говоришь».
В этой школе хорошо была поставлена спортивная работа. Конечно, инвентарь и одежда были у нас очень примитивными. Например, лыжи я крепил на валенки. Сейчас люди и не помнят, что в тех старых тяжёлых лыжах не было никаких креплений, а была простая петля из брезентового ремня, в который совали ногу.
Как-то пришёл я в школу, а мне ребята говорят: надо ехать на соревнования в Красногорск – в команде завода точной механики не хватало одного лыжника.
Я и поехал прямо в своих залатанных валенках. И занял там первое место среди юношей. Тут же меня пригласили в заводской спортклуб, бесплатно выдали хорошие лыжи с жёсткими креплениями, ботинки, зимний спортивный костюм. Я был такой гордый! И три года подряд выступал на соревнованиях и завоевывал для завода первое место – был чемпионом соревнований «Красногорская лыжня».
- Тушинский аэродром?
- А как же!
Я ходил в школу пешком через это огромное поле. Четыре километра туда, четыре обратно. Потом его стали обносить по периметру колючей проволокой. Но на неё никто внимания не обращал – как ходили раньше по этой тропинке от Строгино, так и продолжали ходить.
Сначала там появились парашютисты.
Помню, как-то зимой я иду из школы, а один из этих парашютистов при приземлении запутался в стропах, они у него ноги захлестнули, а ветер сильный – и его понесло ногами вперёд через всё поле. Мимо меня летит и кричит: «Помоги! Помоги!»
Ну, я как-то исхитрился, на парашют бросился, сумел его смять, «погасить». А парень этот весь синий от холода, губы трясутся, еле слова выговаривает. Спрашиваю его: «Ты замёрз?». «Да нет, - отвечает, - меня недолго носило, минут пятнадцать всего» (смеётся).
Затем появились первые самолёты – учебные УТ-1. Моторы были слабенькие, звук – как комариный. Им на смену пришли более мощные У-2. Здесь уже нужно было внимательно поглядывать по сторонам, особенно, когда пересекаешь взлётную полосу. Она была простая травяная, но хорошо просматривались укатанные следы от самолётных колёс. Бывало, идёшь в школу, смотришь, самолёт начинает разгоняться – останавливаешься, ждёшь, пока он взлетит. Всё, можно идти дальше.
Вскоре СССР купил в Германии пассажирские одномоторные «Юнкерсы», они тоже базировались здесь. Построили здание аэроклуба и стали проводить знаменитые тушинские авиационные праздники.
Каждый год демонстрировали новые достижения: то показывали самолёт, на котором Чкалов летал в Америку, то Владимир Коккинаки на бомбардировщике крутил над Тушино «мёртвую петлю», то пролетал громадный самолёт «Максим Горький». Интересно было!
А в один год на этом авиационном празднике самолёты бросали настоящие бомбы прямо посреди аэродрома. Вроде как имитировали бомбёжку вражеских позиций.
- Ну, тут уже, наверное, никто через лётное поле не ходил?
- Нет, конечно. В дни таких праздников там по всему периметру аэродрома стояло оцепление из конной милиции. Зрителей пропускали только на отведённое место. Кто был поважнее, приезжали на машинах и оставляли их на границе аэродрома. А простой народ добирался на электричках. Десятки тысяч людей собирались.
Но мы туда даже не ходили, смотрели прямо из своей деревни.
Берег высокий – всё было видно, как на ладони. В эти дни к нам в Строгино приезжало несметное количество людей посмотреть на авиапраздник! Бесплатно же.
- А канал? Вы помните, как его строили?
- Конечно, помню, мне тогда было уже десять лет. Мы, мальчишки, сначала радовались: вода поднялась на три метра, пароходы стали ходить. А потом, смотрим – вода стала грязная, пляжи исчезли, рыба ловится хуже.
- А заключённых, которые его строили, не помните?
- Помню. С того конца Строгино, который выходил к Щукино, где была у нас деревенская кузница, устроили лагерь. Довольно большой, думаю, что побольше, чем тысяча человек там сидели и работали. Огородили его колючей проволокой в два ряда, стояли деревянные вышки, на них дежурили стрелки (как их тогда называли) с винтовками. Внутри территории построили бараки и прямо там же разрыли карьер, где добывали гравий. Гравия нужно было для строительства канала очень много, но техника была примитивная.
- Этот карьер даже я помню. Бывал там в 60-годы. Его заполнила вода, и там можно было купаться. Вроде, как озеро такое получилось.
- И даже не одно озеро. Там несколько таких водоёмов образовалось.
Но нам из-за этого стало неудобно ходить к щукинскому броду. Колючая проволока шла прямо вдоль реки, и приходилось огибать этот огромный лагерь с юга. Шагать, лишних два километра.
А охранники (стрелки эти) снимали жильё у нас в деревне в соседнем доме. Я старшему и пожаловался: дескать, далеко ходить. Тот говорит: «Ладно, ходи через зону, я скажу, чтобы тебя пропускали».
И я на глазах охранников подлезал через колючую проволоку, они меня уже узнавали, улыбались, мы мирно здоровались. И мимо этих заключённых строителей я шёл дальше, напротив брода снова подлезал под проволоку, переходил реку и в Щукино поднимался по обрыву на московский берег.
Николай Егорычев родился 3 мая 1920 года в деревне Строгино Кунцевского района Московской облаксти. Отец скончался, когда сыну не было и года, семья жила в бедности. В 1938 г. Коля Егорычев с отличием окончил десятилетнюю школу в Тушино. В 1938-1941 гг. учился на бронетанковом факультете МВТУ.
Когда началась война, участвовал в строительстве оборонных сооружений в Калужской области. Осенью 1941 г. добровольно вступил в 3-ю Московскую Коммунистическую дивизию.
В 1942 году был переведён на Северо-Западный фронт, где в бою был тяжело ранен в ногу. После излечения вновь прибыл на фронт, был заместителем политрука роты, командиром взвода. Здесь был ранен вторично, но через неделю вернулся на передовую. Участвовал в Курской битве, в форсировании Днепра, в боях за освобождение Киева.
После окончания войны продолжил учебу в МВТУ, окончив его с отличием. В 1956 году был избран 1-м секретарем Бауманского райкома КПСС города Москвы (самый молодой руководитель райкома партии в столице в то время). С ноября 1962 г. Николай Егорычев — 1-й секретарь Московского городского комитета КПСС. При его активном участии был сооружён мемориал "Могила неизвестного солдата" у Кремлёвской стены».
В июне 1967 г. после конфликта с Леонидом Брежневым он был освобожден от должности 1-го секретаря МГК КПСС и назначен с понижением заместителем министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения.
В 1970-1984 гг. был послом СССР в Королевстве Дания, участвовал в подготовке визита в СССР королевы Маргрет — это был первый визит европейского монарха в Советский Союз.
В 1988 г. Егорычев был назначен послом СССР в Афганистане, в этот период происходил вывод советских войск из этой страны.
Умер 16 февраля 2005 г. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве. Хотя очень хотел покоиться на старом деревнском погосте в Троице-Лыково, где лежат его родители, деды и остальные близкие...
Если вы захотите услышать голос этого человека, то ЗДЕСь можно посмотреть ролик и послушать рассказ Николая Егорычева о том, как в Москве появился мемориал "Могила неизвестному солдату".