Я смотрю на свой телефон и вздыхаю. Три пропущенных от брата, пять сообщений от Кати. Они оба хотят поговорить, но каждый — о своём. Вернее, об одном и том же, но с противоположных сторон.
Катя была моей лучшей подругой с первого курса института. Именно я познакомила её с Димой, своим братом, на своём дне рождения пять лет назад. Тогда казалось, что это отличная идея. Теперь я проклинаю тот день.
Телефон снова вибрирует. Сообщение от Кати:
«Маш, ты должна понять. Твой брат — полное ничтожество. Он предал не только меня, но и своего сына. Я не могу позволить Мише общаться с таким человеком».
Я откладываю телефон, не отвечая. Что я могу сказать? Что мой брат действительно облажался? Да, это так. Но запрещать ему видеться с сыном — это уже слишком.
***
— Маша, ты не представляешь, что она творит, — Дима нервно крутит в руках чашку с остывшим кофе. Мы сидим в кафе недалеко от моего дома. — Я приезжаю к Мише в садик, а воспитательница говорит, что ей запрещено отдавать его мне. Катя написала какое-то заявление, что я опасен для ребёнка. Опасен! Для собственного сына!
— А ты что ожидал? — я смотрю на брата с укоризной. — Что она будет счастлива после твоих похождений?
Дима морщится, словно от зубной боли.
— Я знаю, что виноват. Но при чём тут Миша? Я его люблю, я хочу участвовать в его жизни.
— Ты должен был думать об этом раньше, — говорю я, но тут же смягчаюсь, видя его измученное лицо. — Слушай, я поговорю с ней. Но не обещаю, что это поможет.
— Спасибо, сестрёнка, — Дима слабо улыбается. — Я знал, что ты меня поймёшь.
Но понимаю ли я его на самом деле? Конечно, он мой брат, и я люблю его. Но то, что он сделал с Катей...
***
Через два дня мы встречаемся с Катей в том же кафе. Она выглядит осунувшейся, под глазами тёмные круги.
— Как Миша? — спрашиваю я, пытаясь начать разговор нейтрально.
— Плохо спит, капризничает, — Катя смотрит в окно, избегая моего взгляда. — Всё спрашивает, почему папа больше не живёт с нами.
— И что ты ему отвечаешь?
Она поворачивается ко мне, в глазах блестят слёзы.
— Правду. Что его папа нашёл себе другую тётю и другого мальчика.
— Катя! — я не могу сдержать возмущения. — Ему же четыре года! Зачем ты это делаешь?
— А что, лучше врать? — огрызается она. — Пусть знает, какой у него отец.
— Дима не перестал быть его отцом только потому, что перестал быть твоим мужем.
Катя смотрит на меня так, словно я её предала.
— Значит, ты на его стороне? Я так и знала.
— Я не на чьей стороне, — устало отвечаю я. — Я просто хочу, чтобы Миша не страдал.
— Если ты действительно этого хочешь, то перестань защищать своего брата, — Катя резко встаёт. — Он изменил мне, Маша. Изменил! С какой-то шлюхой, у которой есть свой ребёнок. Он променял нас на готовую семью. И ты хочешь, чтобы я позволила ему видеться с Мишей? Чтобы тот привязался к этому чужому мальчишке, а потом страдал, когда твой братец снова найдёт кого-то получше?
Она бросает на стол деньги за свой кофе и уходит, не дожидаясь моего ответа.
***
— Маш, ты должна понять, — Дима сидит на моей кухне, уставившись в стену. — Я не выдержал. Это было как... как медленная пытка. Каждый день одно и то же: «Ты мало зарабатываешь», «Ты не помогаешь с ребёнком», «Ты забыл купить то, что я просила». А потом это её «наказание» — неделя без секса. Как будто я какой-то провинившийся школьник.
Я молча слушаю. Что я могу сказать? Катя всегда была немного... требовательной. Но раньше это казалось просто частью её характера. Она знала, чего хочет, и шла к этому. Именно эта черта когда-то привлекла Диму.
— И что, это оправдывает измену? — наконец спрашиваю я.
— Нет, конечно нет, — Дима трёт лицо руками. — Но я не бросал Мишу. Я никогда бы не бросил своего сына. А она использует его как оружие против меня.
— А эта женщина... — я не могу заставить себя назвать её по имени, — она действительно так важна для тебя?
— Лена? — Дима впервые за вечер улыбается. — Она... другая. С ней легко. Она не требует от меня быть кем-то другим. И её сын, Кирилл, он хороший мальчишка. Мы с Мишей могли бы...
— Стоп, — перебиваю я. — Ты серьёзно думаешь, что Катя позволит вам стать одной большой счастливой семьёй?
Улыбка Димы гаснет.
— Нет, конечно. Но я имею право видеться с сыном. Это мой ребёнок, Маша.
***
Следующие две недели Катя звонит мне каждый день, требуя «определиться», на чьей я стороне. Дима тоже звонит, умоляя поговорить с Катей ещё раз.
А потом случается то, чего я боялась больше всего. Они сталкиваются у меня дома.
Я пригласила Катю с Мишей на ужин, надеясь в спокойной обстановке ещё раз поговорить о ситуации. Но Дима, видимо, решил заехать без предупреждения.
Он появился в квартире, открыв дверь своим ключом (который я дала ему давным-давно), Катя сидела на диване, а Миша играл с конструктором на полу.
— Папа! — Миша бросается к отцу, но Катя успевает перехватить его.
— Нет, Миша, — она прижимает сына к себе. — Мы уходим.
— Катя, пожалуйста, — Дима делает шаг вперёд. — Дай мне поговорить с сыном.
— Тебе нечего ему сказать, — отрезает Катя. — Ты выбрал другую семью.
— Я не выбирал другую семью! — повышает голос Дима. — Я выбрал не быть с тобой, это разные вещи!
— Для меня — нет, — Катя поднимает Мишу на руки, тот начинает плакать. — Маша, я думала, ты моя подруга. А ты всё это подстроила.
— Катя, нет, я не...
Но она уже не слушает, быстро собирает вещи и выходит, крепко держа плачущего Мишу.
— Папа! Папа! — кричит мальчик, протягивая руки к Диме, но Катя не останавливается.
Дима стоит посреди комнаты, бледный как полотно.
— Видишь, что она делает? — его голос дрожит. — Она использует моего сына, чтобы наказать меня.
Я не знаю, что ответить. Потому что отчасти он прав. Но и Катю я тоже понимаю.
***
— Ты предала меня, — голос Кати в телефоне звенит от гнева. — Ты знала, что он придёт.
— Клянусь, я не знала, — я пытаюсь оправдаться, но она не слушает.
— Я думала, ты моя подруга. А ты всё время была на его стороне.
— Катя, пожалуйста, давай поговорим спокойно...
— О чём тут говорить? — её голос срывается. — Ты выбрала брата. Я понимаю. Кровь не вода. Но тогда не притворяйся моей подругой. И не звони больше.
Она бросает трубку, а я остаюсь с гудками в ухе и тяжестью на сердце.
***
— Она подала на ограничение родительских прав, — Дима выглядит так, словно не спал несколько дней. — Говорит, что я опасен для Миши, что у меня нестабильная психика.
— Но это же неправда, — я качаю головой. — Суд не поверит.
— Она нашла какого-то психолога, который написал заключение, что Миша боится меня, — Дима горько усмехается. — Конечно, он боится. Она месяцами рассказывала ему, какой я плохой.
— Что ты будешь делать?
— Бороться, — он сжимает кулаки. — Я не отдам своего сына.
***
Суд назначен через месяц. Всё это время Катя не отвечает на мои звонки и сообщения. Дима говорит, что она не позволяет ему даже поговорить с Мишей по телефону.
Я пытаюсь сосредоточиться на работе, но мысли постоянно возвращаются к этой ситуации. Как мы дошли до такого? Как моя лучшая подруга и мой брат превратились во врагов?
В день суда я беру отгул. Я не знаю, на чьей стороне быть, но чувствую, что должна быть там.
Катя приходит с адвокатом и своей мамой. Она даже не смотрит в мою сторону. Дима нервничает, постоянно теребит галстук.
Заседание длится несколько часов. Катя рассказывает о том, как Дима пренебрегал своими обязанностями, как изменял ей, как бросил их ради другой женщины. Дима отрицает, что когда-либо пренебрегал сыном, и умоляет суд не лишать его возможности быть отцом.
Когда судья спрашивает, есть ли свидетели, которые могут что-то добавить, я встаю.
— Ваша честь, я сестра ответчика и подруга... бывшая подруга истицы, — мой голос дрожит, но я продолжаю. — Я знаю их обоих много лет. И я могу сказать, что Дима любит своего сына. Он никогда не причинил бы ему вреда.
Катя смотрит на меня с такой ненавистью, что мне становится физически плохо.
— А что вы можете сказать о характере вашего брата? — спрашивает судья. — Он вспыльчив? Агрессивен?
— Нет, ваша честь. Он... он совершил ошибку в отношениях с женой, но он хороший отец.
— Лжёт! — не выдерживает Катя. — Она покрывает его, потому что он её брат!
Судья стучит молотком, призывая к порядку.
В итоге суд принимает соломоново решение: Дима получает право видеться с сыном два раза в неделю по два часа, но только под присмотром социального работника. И никаких ночёвок у отца.
Это не победа, но и не полное поражение. Дима выглядит одновременно облегчённым и разбитым.
Катя выходит из зала суда, не глядя на меня. Её мать, проходя мимо, бросает:
— Надеюсь, ты довольна. Предательница.
***
Прошло три месяца. Дима видится с Мишей по расписанию, хотя жалуется, что два часа два раза в неделю — это издевательство, а не нормальное общение. Катя по-прежнему не разговаривает со мной.
Я пытаюсь жить дальше, но чувство вины не отпускает. Может, я действительно предала дружбу? Или, наоборот, предала бы брата, если бы встала на сторону Кати?
Однажды вечером раздаётся звонок в дверь. На пороге стоит Катя.
— Можно войти? — спрашивает она холодно.
Я молча отступаю, пропуская её в квартиру.
— Миша спрашивает о тебе, — говорит она, не садясь. — Хочет знать, почему тётя Маша больше не приходит.
У меня перехватывает дыхание.
— Я... я могу прийти. Если ты позволишь.
— Я не знаю, — Катя смотрит в пол. — Я всё ещё злюсь на тебя. Ты выбрала его сторону.
— Я не выбирала ничью сторону, Кать. Я просто хотела, чтобы вы оба были счастливы.
— Счастливы? — она горько усмехается. — После того, что он сделал?
— Я знаю, что он поступил ужасно. Но запрещать ему видеться с сыном — это не решение.
— А что решение? Позволить ему приводить Мишу к этой... к этой женщине? Чтобы мой сын называл её «мамой»?
— Никто не просит тебя об этом, — я делаю шаг к ней. — Но Миша имеет право на отца. Даже если этот отец совершил ошибку.
Катя молчит, затем тяжело вздыхает.
— Знаешь, что самое обидное? Я всё ещё люблю его. Несмотря на всё, что он сделал.
Эти слова застают меня врасплох.
— Тогда почему...
— Потому что он выбрал не меня, — перебивает она. — И я не могу это простить.
Мы стоим в тишине, две женщины, которые когда-то были лучшими подругами, а теперь разделены предательством и обидой.
— Приходи в воскресенье, — наконец говорит Катя. — Миша будет рад тебя видеть.
Она уходит, оставляя меня с чувством, что это не примирение, а всего лишь перемирие. И я не уверена, что наша дружба когда-нибудь вернётся к тому, что было раньше.
***
В воскресенье я прихожу к Кате с подарком для Миши — новым конструктором. Мальчик радостно бросается мне на шею, и на мгновение кажется, что всё может быть хорошо.
Но потом я замечаю, как Катя напрягается, когда Миша начинает рассказывать о том, как ходил с папой в зоопарк.
— И там была тётя Лена и Кирилл, — щебечет мальчик. — Кирилл уже большой, ему целых семь лет!
Лицо Кати каменеет, и я вижу, как она сжимает кулаки.
— Миша, иди поиграй в своей комнате, — говорит она натянуто. — Мне нужно поговорить с тётей Машей.
Когда мальчик уходит, Катя поворачивается ко мне.
— Видишь? — её голос дрожит от ярости. — Он водит моего сына к этой женщине. Хотя суд запретил!
— Катя, они случайно встретились в зоопарке...
— Не защищай его! — она почти кричит. — Ты всегда его защищаешь!
— Я не защищаю, — я пытаюсь говорить спокойно. — Я просто хочу, чтобы вы оба перестали использовать Мишу в своей войне.
— Это он начал войну, когда изменил мне!
— А ты продолжаешь её, запрещая ему видеться с сыном.
Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что мы зашли в тупик. Катя никогда не простит Диму, а Дима никогда не смирится с ролью «воскресного папы».
А я... я застряла между ними, пытаясь сохранить отношения с обоими и не предать никого из них.
— Я думаю, тебе лучше уйти, — говорит Катя тихо. — Я ошиблась. Нам не стоит общаться.
— Кать, пожалуйста...
— Уходи, Маша. Просто уходи.
Я ухожу, чувствуя, как рушится ещё одна часть моей жизни. И понимаю, что в этой истории нет правых и виноватых. Есть только люди, которые когда-то любили друг друга, а теперь причиняют боль себе и всем вокруг.
Телефон в кармане вибрирует — это Дима. Наверное, хочет узнать, как прошла встреча с Катей и Мишей. Я не отвечаю. Потому что не знаю, что сказать. Не знаю, как помочь ему, Кате или Мише. И не знаю, как помочь себе.
Я просто иду по улице, оставляя позади дом, где когда-то была счастливая семья, и думаю о том, как одно решение, одна ошибка может разрушить столько жизней. И о том, что иногда, как бы ты ни старался, невозможно остаться нейтральным в чужой войне. Особенно если эта война между людьми, которых ты любишь.