— Верка, ты, что ли?! — с трудом оторвала от себя Аглая плачущую сестру.
Та лишь на пол опустилась, закрыв ладонями лицо. Аглая потянула сестру за руку, поднимая с холодных досок и только сейчас заметила, что Верка в одном летнем платье. Ну и что, что на дворе июнь, все равно — ни узелка с собой, ни сверточка. Что она, от пожара бежала?!
— Ну, чего ты ревëшь все, Верка! Объясни толком! — в криках вылилось то, с чем не справлялись уже напряжëнные нервы.
Аглаин крик неожиданно подействовал на Верку, и та, перестав плакать, разгладила складки ситцевой юбки, расправляя их на круглом, как шар, животе: «Вот!»
— О, Господи! — перекрестилась Аглая, враз забыв, что ей, как истинной советской гражданке, веровать не положено.
Верка была на десять лет моложе Аглаи. Такая же светлая, воздушная, она была не в пример ветренее и легкомысленнее старшей сестры. Мать с отцом не знали, как совладать со взбалмошной девицей — в каждом письме мать жаловалась Аглае: «А вчера Верка то, а сегодня Верка сë...». Вот и довертелась хвостом, доигралась — с пузом прибежала к сестре помощи просить.
— Веруня, да как же? Да тебе ж всего только пятнадцатый год минул! Чем думала, а? Как так?! — не выдержав, наклонилась Аглая к рыдающей на полу сестре, погладила по голове.
— Он женат оказался-а! Развестись обеща-ал! А теперь — ищи ветра в по-о-ле! Он улетел, а я с пузом остала-ась! — всхлипывала Верка. — Мамка с папкой узнают — прибью-ут!
«Точно, прибьют», — подумала про себя Аглая. Никогда в их роду девки не шалобродничали — порядочной и честной была семья. И Аглая, и самая старшая их, Машка — замуж вышли непорочными, чистыми, чтоб все как у людей. А тут — Верка: пятнадцать лет, а ума нет, паренëк сбëг, а у нее пузо!
— Я уже и полынь пила, и со стола прыгала — ничего не помогает! Я поэтому к тебе и сбежала — еще бы чуть-чуть, и мамка бы пронюхала! Ты помоги мне, Глашенька! — доверчиво прижалась Верка к сестре. — Сходи со мной к докторше! Только не знаю, возьмутся ли — седьмой месяц пошел у меня.
Седьмой месяц. И Аглая бы сейчас ходила с таким же сроком, если б не злодейка-судьба. За то, что Верке не нужно вовсе, Аглая бы все сокровища мира отдала. Вот за что Бог поступает так с ними? Чем они его прогневали?
Аглая сидела, поглаживая по голове все тише всхлипывающую Верку, и в душе оживала невероятная надежда.
— Веруня! — тронула за плечо сестру. — Нельзя тебе в больницу сейчас! Срок большой, если сейчас полезть — умереть можно!
— А что делать-то тогда? — снова взвыла Верка. — Меня ж мамка с папкой прибьют. И замуж никто не возьмет! Мало того, что порченая, так еще и с приплодом!
— А мы никому не скажем, Верочка — вкрадчиво говорила Аглая, поглаживая голову сестры. — Ты родишь ребеночка, а всем скажем, что мой! Никто не узнает, не бойся, ты только роди!
Верка, всхлипывая, согласилась — помереть раньше срока ей не хотелось.
А Аглая вытащила из ушей подаренные Гришей на свадьбу золотые сережки, связала в узелок добротные, еще не ношенные полуботинки на овечьем меху и новое крепдешиновое платье и тишком, еще до утренней росы, собралась в дорогу.
Доктор встретил ее неприветливо. Долго допытывался, чего она хочет, а узнав, зачем она прорывалась в нему с утра пораньше, попытался закатить скандал. Чуть поостыв, взглянул на лежащие на Аглашиной ладони серьги, оглядел сшитое по последней моде платье — и уступил. А Аглая впервые за долгое время, несмело улыбнулась: это платье с полуботинками было подарком от всей Гришиной родни ей на прошлогодний юбилей— двадцать пять лет исполнялось. Гришка рассказывал, что подарок этот мать достала через дочку одного из высоких партийных работников — заграница, фирмá. Простому работнику медицины такой наряд нипочëм не достать. А у профессора дочь уже большая — капризница, привереда.
Верку спрятали на заимке в самой глуши сибирской тайги — там жил и работал егерем брат доктора.
Матери Аглая тут же телеграмму отбила — дескать, Верка пока у нее поживет, все равно сейчас каникулы. По хозяйству поможет, мол тяжело ей, Аглае, уже управляться, и к экзаменам как следует подготовится, чтоб осенью поступила хорошо в техникум.
И потянулись дни ожидания. Вновь загорелась надежда в сердце Аглаи — будет у нее дитя! Будет радость в доме! Лишь бы успела Верка разродиться до возвращения Гриши. Вернется он — а дитëнок уже в люльке посапывает. И не узнает ничего Гриша, будет дома тишь, гладь да красота.
На исходе августа, когда у Верки живот уже на нос полез, засобиралась Аглая: сложила в сверток пелёнки, одëжу для себя и Верки, заперла дверь и, для виду предупредив соседку Зинку — мол, к тетке в соседнюю деревню едет, проведать, пока срок родов не наступил — села в старый, ржавый автобус, что отвез ее до райцентра, а там — на телегу бородатого мужика, запряженную пегой лошадëнкой. Она и домчала ее до глухой заимки, где их уже ждал доктор вместе с пожилой акушеркой.
В ту последнюю августовскую ночь, на лесной опушке, в бревенчатой избе, раздался звонкий плач — на свет появилась крошечная девочка. Здоровая, крепкая — даром, что разродилась Верка на две недели раньше положенного срока.
Дитë кричало не переставая, а Аглая все держала и держала на руках свое счастье — доченьку, названную в честь бабушки Катюшей.
На третий день Аглая с дочкой вернулись домой. Работница ЗАГСа, куда она пришла регистрировать ребенка, неодобрительно фыркала, слушая рассказ о том, что роды начались нежданно, в глухой деревушке, откуда до города — семьсот вëрст, и дороги после дождя размокли. Долго оглядывала Аглаю и пищащую на ее руках Катеринку. Под конец, утомленная жарой и многочисленными бабами, желающими зарегистрировать своих новорожденных, плюнула и таки выписала документы. В руках Аглаи оказалась бело-зеленая метрика дочки, и Аглая окончательно выдохнула — теперь маленькая Катенька точно ее законная дочь. Кобалевская Екатерина Григорьевна.
А через неделю Гриша вернулся. Вошел в комнату, загорелый, разом повзрослевший и словно бы ставший выше. Долго целовал-миловал Аглаю, соскучившись в долгой разлуке. Долго стоял над колыбелью спящей дочки.
— Катеринкой, значит, назвала? — посмотрел на жену.
— Да, Катюшкой. Плохо?
— Нет, хорошо. Катя... — и погладил огромной ладонью белокурую головку ребенка.
А часы тикали и тикали…
Продолжение следует>
Автор: Алексей Л.