Кухня наполнилась запахом свежезаваренного чая. Надежда разлила его по чашкам, стараясь не обращать внимания на дрожь в руках. Она ненавидела эту дрожь — верный признак того, что нервы сдают. Но сейчас было не время для слабости.
— Ничего страшного, в общем-то, — произнесла она, опуская чашку на стол перед дочерью. — Просто нужно начать лечение, пока не стало хуже.
Она села напротив Маши и Алексея, обхватила свою чашку ладонями, впитывая тепло. За окном моросил октябрьский дождь, с клёна падали последние листья. В такую погоду особенно хотелось верить, что в жизни ещё много хорошего впереди.
— Мам, ты точно всё правильно поняла? — Маша отодвинула чашку, нахмурившись. — Может, стоит сходить к другому врачу? Для верности?
Надежда качнула головой:
— Три анализа, два специалиста. Всё ясно как день, Машенька.
Алексей молчал, разглядывая столешницу. Он всегда так — уходил в себя в трудные моменты. Весь в отца. Тот тоже молчал, когда не знал, что сказать. А сейчас что тут скажешь? Диагноз поставлен, сумма озвучена — внушительная, но не заоблачная. Если всем миром...
— Мне Виктор поможет, — Маша наконец подняла глаза. — У него сейчас с бизнесом получше. Обсудим сегодня же, как быстрее собрать нужную сумму.
— И я что-нибудь придумаю, — Алексей поднял голову, но смотрел куда-то мимо матери. — Может, вторую работу возьму временно.
— Вечно ты только обещаешь, — буркнула Маша, но тут же осеклась под взглядом матери.
Надежда улыбнулась. Какие же они у неё всё-таки разные. Маша — огонь, всё бегом, всё с напором. Лёша — тихий омут. Но сейчас это неважно. Важно, что они здесь, рядом. Что не придётся справляться одной.
— Вот увидите, — сказала она, отпивая чай, — справимся. Не такое переживали.
Алексей вдруг поднялся из-за стола:
— Пойду покурю.
— Опять? — покачала головой Надежда.
— Последний раз, — соврал он, как всегда.
Когда за сыном закрылась дверь, Маша придвинулась ближе и крепко сжала руку матери:
— Не переживай, мам. Я всё устрою. Через месяц-полтора соберём сумму, даже если придётся кредит взять.
Надежда погладила руку дочери. В груди разливалось тепло — не от чая, от чувства защищённости. Всё-таки она вырастила хороших детей. Что бы там ни говорили соседки, как бы ни судила свекровь — а дети выросли людьми. Не бросят, помогут.
— Да я и не переживаю, — солгала она в ответ, глядя на мокрый клён за окном. — С вами — точно не пропаду.
Правда, которую не ждали
— Какие люди! — воскликнула Вера Петровна, поправляя седую прядь под вязаной шапочкой. — Надюш, сто лет тебя не видела. Как лечение твоё? Начали уже?
Надежда застыла возле овощного прилавка, забыв про кочан капусты в руке. Весь рынок вдруг отодвинулся куда-то на периферию, остался только вопросительный взгляд бывшей коллеги.
— Какое лечение? — пробормотала она, чувствуя, как сердце начинает биться чаще.
— Ой, — Вера Петровна прижала ладонь ко рту. — А ты разве... Маша твоя сказала, что вы собираете деньги на операцию. Виктор же в новый торговый центр вложился... Ох, не то я говорю, да?
В ушах зашумело. Кочан выпал из ослабевших рук, глухо ударился о пол. Молоденькая продавщица что-то недовольно буркнула, но Надежда не слышала. Деньги. Операция. Новый торговый центр. Всё сложилось мгновенно, как кусочки мозаики.
— Надюш, ты чего? Бледная такая... Давай присядем!
— Не надо, — выдохнула Надежда. — Всё нормально. Просто... Да, лечение. Готовимся. Всё хорошо.
Она выдавила улыбку и, не попрощавшись, двинулась к выходу. Ноги едва слушались, перед глазами плыло.
Домой пришла словно в тумане. Не разуваясь, прошла на кухню, механически налила воды из-под крана. Стакан дрожал в руке, вода проливалась на пол.
Вот так, значит. «Я всё устрою, мама». Конечно, устроила. Семейный бизнес важнее. Что там какая-то мать с её болячками.
Хлопнула входная дверь. Послышались знакомые голоса — дети. Говорят о чём-то, смеются. Как ни в чём не бывало.
— О, мам, ты дома? — Маша влетела на кухню, раскрасневшаяся, с пакетами в руках. — А я тут продуктов набрала. И новость хорошая! Витя нашёл, где можно денег занять под хороший процент. Скоро соберём нужную сумму!
За её спиной маячил Алексей. Смотрел в пол, теребил в руках сигареты. Знает, понял Надежда. Знает, но молчит. Как обычно.
— Нашли? — голос сорвался, пришлось откашляться. — А торговый центр? Вере Петровне зачем сказали про мою операцию?
В кухне стало тихо. Только капала вода из крана — кап-кап-кап. Словно отсчитывала секунды затянувшегося молчания.
— Мам, — Маша поставила пакеты на стол, подошла ближе. — Ты не так поняла. Витя просто... У него была возможность войти в долю. Выгодное вложение. Мы просто временно...
— Не надо, — Надежда подняла руку, останавливая этот поток оправданий. — Уже всё понятно.
Она наконец посмотрела на сына. Тот стоял, прислонившись к дверному косяку. Глаза по-прежнему опущены. Желваки на скулах ходили ходуном.
— А ты? Тоже знал?
Он молчал. И это молчание было красноречивее любых слов.
— Мам, ну перестань, — в голосе Маши появились капризные нотки. — Деньги никуда не делись. Мы их вернём, с процентами даже. Просто нельзя было упускать такой шанс.
Надежда смотрела на детей и не узнавала их. Словно чужие люди стояли перед ней. С чужими лицами, с чужими голосами.
— Уйдите, — тихо сказала она. — Пожалуйста, уйдите сейчас.
На этот раз они послушались без возражений.
Безмолвное прощение
Будильник показывал половину пятого утра, когда Надежда услышала, как хлопнула входная дверь. Алексей вернулся. Третью ночь подряд он приходил под утро — уставший, с запахом чужих машин и сигарет. Она не спрашивала, где он пропадает. После того разговора на кухне они вообще мало разговаривали.
Надежда отвернулась к стене, притворяясь спящей. Сколько раз она так лежала, когда муж приходил за полночь? Делала вид, что не слышит его шаги, не чувствует запах алкоголя. История повторялась, только теперь это был сын. И почему-то от этого было ещё больнее.
Шаги в коридоре стихли. Потом она услышала, как что-то шуршит под дверью. И снова тишина.
Надежда выждала несколько минут, затем встала и тихонько подошла к двери. На полу лежал белый конверт, слегка помятый с одного края. Она подняла его, взвесила в руке. Тяжёлый.
В комнате, при свете ночника, она осторожно раскрыла конверт. Внутри были деньги. Много денег — аккуратными пачками, перетянутыми резинками. И никакой записки.
Сердце защемило. Она знала, что не стоит брать эти деньги. Что нужно вернуть их, спросить, откуда они взялись. Но усталость последних дней навалилась с новой силой. Надежда положила конверт на тумбочку и снова легла, глядя в потолок.
Проснулась она от запаха кофе. За окном уже светало. В квартире стояла тишина, только на кухне что-то тихонько позвякивало. Надежда встала, накинула халат и, прихватив конверт, вышла из комнаты.
Алексей сидел за столом, обхватив руками чашку. Осунувшийся, с тёмными кругами под глазами. Таким она видела его в последний раз после развода с женой, три года назад.
— Доброе утро, — сказала Надежда, останавливаясь в дверях.
Сын вздрогнул, поднял взгляд. Попытался улыбнуться, но вышло криво.
— Привет, — хрипло произнёс он. — Кофе будешь?
Она покачала головой и положила конверт на стол между ними.
— Это что? — спросила она, хотя и так всё понимала.
Алексей пожал плечами.
— Деньги. На лечение.
— Откуда?
Он отвёл глаза.
— Какая разница? Заработал.
— Лёш, — Надежда села напротив, пытаясь поймать его взгляд. — Ты где был последние ночи?
— В такси подрабатывал, — он говорил тихо, всё ещё не глядя на мать. — Знакомый дал машину, сказал, что могу брать ночные смены. Там хорошо выходит, если до утра.
Надежда смотрела на его руки — красные, с обкусанными заусенцами. Руки мальчишки, который всегда сбегал от проблем. От своих, от чужих — неважно. А сейчас вдруг нашёл в себе силы остаться.
— Тебе надо отдохнуть, — сказала она наконец. — А деньги... заберёшь обратно.
— Мам, — он наконец поднял глаза. — Я виноват. Я знал, что Машка с Витькой задумали. Знал и молчал. Просто... не хотел в это лезть. Как обычно.
В его взгляде было столько боли, что Надежда не выдержала — протянула руку, накрыла его ладонь своей.
— А теперь?
— А теперь... — он сделал глубокий вдох. — Теперь я просто хочу всё исправить. Ты заслуживаешь большего. Ты всегда заслуживала большего, чем мы тебе давали.
Надежда почувствовала, как к горлу подкатил комок. Она не плакала с того самого дня на кухне. А сейчас готова была разрыдаться от одного только взгляда сына.
— Возьми деньги, — сказал Алексей, подталкивая конверт к ней. — Пожалуйста. Я ещё заработаю, сколько нужно.
Она молча кивнула, забирая конверт.
Снова вместе
На кухне пахло корицей и яблоками. Надежда поставила чайник на плиту и принялась нарезать лимон тонкими полупрозрачными кружочками. За окном падал первый снег — крупный, неторопливый, совсем как в её детстве. Такой снег обещал долгую зиму и тепло в доме.
Последние две недели пролетели как в тумане. Сначала анализы, потом беготня по больницам, консультации, очереди. Наконец, первый курс лечения. Доктор сказал, что всё идёт хорошо, даже лучше, чем ожидалось.
Надежда улыбнулась, вспомнив его обнадёживающий взгляд. Неужели всё действительно наладится?
На кухне что-то грохнуло. Надежда обернулась и увидела Алексея, стоящего на стремянке. Он как раз закручивал последний шуруп в отремонтированную полку.
— Готово, — он спустился, критически оглядел свою работу. — Теперь точно держаться будет.
— Спасибо, — Надежда кивнула. — Давно пора было починить.
— Давно, — согласился сын. Помолчал, добавил тише: — Прости, что так долго собирался.
Она не ответила. Не нужно было слов — всё и так было понятно. Последние дни что-то менялось между ними. Будто трещина в стекле — сначала едва заметная, потом всё глубже и глубже. Только в их случае наоборот: трещина затягивалась. Медленно, но верно.
Алексей стал ночевать дома. Возвращался усталый, но спокойный. Без запаха перегара, без опущенных глаз. Он всё ещё брал ночные смены в такси, но теперь как будто гордился этим. Словно нашёл наконец то, что искал, — простую, понятную цель.
Маша не звонила с того самого дня. Только прислала сообщение: «Прости». Надежда не ответила. Не хватило сил.
Чайник закипел, засвистел тонко и требовательно. Надежда сняла его с огня и в этот момент раздался звонок в дверь.
— Я открою, — сказал Алексей, вытирая руки о джинсы.
Надежда достала заварочный чайник. Руки дрожали, но теперь не от болезни. От странного предчувствия. Она слышала голоса в прихожей — тихие, неразборчивые.
Потом на кухню вошла Маша. Бледная, похудевшая, с рассыпающимися по плечам волосами. В руках она держала большой пирог, завёрнутый в фольгу. От него шёл знакомый запах, пробуждающий детские воспоминания, — корица, яблоки. Как раньше, когда они все вместе...
— Привет, мам, — тихо сказала Маша. — Можно к тебе?
Надежда смотрела на дочь и не могла вымолвить ни слова. Столько всего хотелось сказать — и упрёков, и вопросов. Но почему-то вместо этого она молча кивнула в сторону стола:
— Поставь туда. Чай как раз готов.
Маша аккуратно положила пирог на стол, помялась, не зная, куда себя деть.
— Я... мы с Витей расстались, — сказала она наконец.
Надежда подняла брови:
— Из-за денег?
— Нет, — Маша покачала головой. — Из-за того, кем я рядом с ним становлюсь.
Они смотрели друг на друга, и что-то новое рождалось в этом молчании. Не прощение — ещё нет. Но понимание — возможно.
— Доставай тарелки, — сказала Надежда, отворачиваясь к буфету. — Алёша, чай налей.
Они сидели втроём за столом. Ели пирог, пили чай. Говорили о пустяках — о погоде, о соседях, о новом магазине на углу. И только когда чайник опустел, Надежда сказала то, что вертелось на языке весь вечер:
— Живите у меня. Оба. Хоть какое-то время.
И они поняли, что это значит. Что это не просто крыша над головой. Это шанс. Начать всё сначала.