Предыдущая часть:
Введение
"Такова жизнь. Мы учимся на опыте других и передаем этот опыт." В этом рассказе я поделюсь своим опытом полетов на планере под руководством Михаила Петровича Симонова, выдающегося конструктора и наставника.
Пьянящий восторг полета
Первые шаги к планерной станции
Рейсовый автобус остановился, и все мы – 15 человек, дружно переговариваясь, зашагали к планерной станции. Идти пришлось более километра. Роберт Серебряков – мой однокашник по авиационному институту, посмотрел на небо и, раскинув руки в стороны, словно собираясь взлететь. Редко пробивающаяся зеленая трава и березовые колки, стоящие сбоку невдалеке от аэродрома, и небо – бирюзовое даже, если смотришь на него через кучевые белесые облака, - все это вызвало в нем глубокий и радостный вздох.
"Посмотри, старик, «кучевка» какая," – Роберт поднял голову и замер, созерцая этот постоянный, но каждый раз и в каждое мгновение меняющийся мир облаков. Кучевка для планериста – это уже предпосылка успешного полета.
Подготовка к полету
В этот момент я ощутил, как настороженной радостью откликнулось мое сердце. Еще бы, Михаил Петрович разрешил мне полет в качестве пассажира. Я с парашютом с трудом вписался в заднюю кабину планера КАИ-12. Роберт привычно занял свое место на переднем сидении.
Сейчас, находясь в кабине, я по-другому внимательно рассматривал приборную доску с ее немногочисленными, но изящными навигационными приборами и рычаги управления. И я подумал: "Именно об этом нам говорил Михаил Петрович – о симбиозе конструктора и летчика." Я посмотрел на большое, раскинувшееся в обе стороны от фюзеляжа крыло. Отсюда из кабины менялся масштаб восприятия планера.
Взлет и первые ощущения
Равномерно тарахтит мотор буксировщика АН-2, подруливающего к планеру. Техник Юра Логвин ловко схватил буксировочный трос и зацепил его за замок планера на фюзеляже. Я посмотрел на другой конец аэродрома. Широкое поле, с которого нам предстояло взлететь, простиралось вдоль берега реки Волги.
Роберт ждал команды на взлет. Вернее, и он, и летчик – буксировщик Виктор Константинов. Мотор самолета заработал интенсивнее, и я ощутил чуть заметный толчок. Планер сдвинулся и покатил. Через минуту после этого тряска прекратилась, и планер, пока еще на буксире, волнообразно покачивался за самолетом.
Ощущение свободы в небе
Самолет, однообразно урча, совершал круги над аэродромом, набирая высоту. Уменьшилось и стало игрушечным поле аэродрома. Речная вода Волги ребристо отблескивала серебром, а и без того маленькие рощицы стали казаться низкорослым кустарником. Все было доселе невиданным и от того новым. Но это увиденное будоражило память – было, было.
"Слышишь, старик?" – спросил Роберт, прерывая мои размышления. "Ты меня слышишь?" Мне не хотелось отпускать от себя этот сгусток тишины, созревший в кабине и заполнивший ее.
"Слышу," – захлебываясь от восторга, ответил я. Роберт засмеялся: "Да ты, я вижу, опьянел? Везу тебя по программе удовольствия, разработанной Михаилом Петровичем."
Невесомость и радость полета
"Демонстрирую невесомость," – между тем, сказал Роберт. Меня вжало в спинку, потом невидимая сила придавила к сидению, и тут же пришел на смену тот самый момент истины – невесомость. Я чувствовал, как мое сердце зависло, не касаясь тела. Перехватило дыхание. Невесомость.
"Ты жив, старик? Что-нибудь прокукарекай," – сказал он, и неожиданно для себя, я запел: "Я люблю тебя, жизнь…" Роберт обернулся вполоборота и широко улыбнулся: "И надеюсь, что это взаимно."
Заключение: Путь к небу
Мы продолжали петь уже вместе. "Скоро домой поедем," – сказал он и заложил очередной крен. Меня прижало к противоположному борту кабины.
Да, - подумал я, – есть своеобразная прелесть в ощущении полетов на планере. Пьянящая и дурманящая душу. Но я не стал рыцарем неба. Меня больше привлекала конструкторская работа и журналистская деятельность, которой я к этому времени занимался параллельно. Роберт Серебряков и Виктор Константинов продолжали летать. Они стали настоящими рыцарями неба, но летная судьба их сложилась не так, как им хотелось. Но об этом, как-нибудь в другой раз.