Мокрая Мечётка… Не правда ли странное название для реки? Как будто река может быть сухой.
Хотя вы знаете — может. В том же Тракторозаводском районе Волгограда чуть севернее Мокрой Мечётки раскинулась Мечётка — именно Сухая. В незапамятные времена здесь даже обитали неандертальцы.
А где река-то?
Ладно — Мечётка, это наименование можно как-то объяснить. Выдающийся исследователь наших мест Александр Минх рассказывал, что когда-то здесь располагались ордынские поселения. Ну а какая ж Орда без мечети? Никак нельзя без неё. Отсюда и Мечётка.
Но почему Мокрая?
Как говаривали старожилы Тракторного — да потому что. На чём любая проблема исчерпывается.
Тем более что странности только начинаются. Существуют подробнейшие данные о Мокрой Мечётке. И что тянется она без малого 21 километр, что средняя глубина у неё — один метр, что впадает она в Волгу аккурат между родным моим Верхним посёлком и Спартановкой, и прочая, и прочая.
Но взгляните на фотографии Ильи Полетаева. Вот она — пресловутая Мокрая Мечётка.
А где река-то? Река где?
Не видать её. Кругом смотри — не обнаружишь родимой.
Как говорится: на бумаге всё путём, а в натуре нету. Одни камыши да мусор.
Между тем, на карте ультрамариновая река вон как лихо описывает крутой поворот.
Какая же это была благодать!
А ведь такой она и была. Всего-то каких-нибудь шесть десятков лет назад. Не сказать, чтобы неслась бурным потоком, но по весне показывала норов. Бывало, и утопленников выкидывала на берег — сам видел.
Речь идёт, понятно, о пределах Верхнего посёлка. Заходили в Мечётку с Волги катера, яхты. Не говоря уже о лодчонках, которые в изрядных количествах сновали тут в охоте за рыбой, как тараканы за хлебными крошками.
После паводка река пересыхала так, что воды оставалось взрослым по грудь. Но нам, 10-летним мальчишкам, этого хватало с избытком.
Купались до посинения. Мы с моим закадычным дружком Юркой Дикаревым (жив ли?) наладились ходить мимо школы на речку. Какая же это была благодать: после холодной воды (в Мечётку изобильно впадали родники) погреться под щедрым солнышком, валяясь на горячем песке!
Идиллию нашу грубо испортили учителя. Были они тогда куда вреднее нынешних — им до всего было дело: что мы творим вне школы, чем занимаемся. Рассказали Юркиному отцу про наши мимохождения. И в один, для нас далеко не прекрасный, день мы увидели его на берегу. Был он как всегда затянут в свою форму пожарного, на которой замечательно выделялся широкий ремень со сверкающей на солнце пряжкой.
В школу мы плелись под конвоем, и пряжка эта, поддавая скорости, надолго запомнилась моим чреслам. Уверен, что и Юркиным тоже — ему по-родственному уделялось куда больше внимания.
Необыкновенный полёт
Мечётка струилась по дну огромного оврага. Ещё одного любимейшего места наших занятий. Крутые склоны состояли из песка с вкраплениями пластов глины.
Мы самозабвенно рыли подземные ходы. Они иногда обваливались. Но это нас не останавливало. Даже, когда погиб Серёжа из моего подъезда. Серёня, Серый. Задохнулся, пока мы его лихорадочно откапывали.
Из глины лепили прямоугольные коробки, стараясь как можно тоньше сделать дно. Была такая игра: хлопаешь коробкой по асфальту, у кого в дне её образуется больше дыра, её залепляют из своей коробки. И так пока хватает глины.
Но куда более захватывающими были прыжки с кручи. Разбегаешься, прыгаешь в пустоту — и ты уже птица. Летишь, летишь, летишь…
Однажды у меня вышел прямо-таки необыкновенный полёт. Ещё успел подумать, что как-то очень долго лечу. Очнулся, когда друзья-товарищи, натужно кряхтя, втаскивали меня наверх.
В больнице мне в руки попала моя история болезни. Почему-то я пришёл в дикий восторг от своего диагноза, который помню до сих пор: ушиб мягких тканей с подвывихом копчика внутрь. Заучил наизусть, как таблицу умножения. Когда через неделю начал ходить, хвастался налево и направо.
Мне жутко завидовали.
Наставление баламутов на путь истинный
По краю оврага в изобилии стояли голубятни, над ними с утра до вечера кружили стаи великолепных птиц. Не сегодняшних сизых чудовищ, справедливо прозванных летающими желудками. Благородные красивые голуби, покружив в небе, охотно садились на руки, благосклонно гулюкая, принимали подношения.
Однажды Мокрая Мечётка послужила благому делу наставления баламутов на путь истинный. Был у нас в посёлке Коля-дурачок. Парень лет двадцати, немного не в себе, оттого, наверное, вечно улыбающийся. У дурачков жизнь всегда прекрасна — позавидуешь.
Подрабатывал он с тележкой у мебельного магазина. Народ стал жить побогаче, обзаводился всякой домашней рухлядью. Подряжали Колю — тот загружал свою тележку и катил по адресу.
Как-то его перехватила компания подвыпивших рабочих алюминиевого завода. Четверо взгромоздились на тележку, бедняга Коля, всё так же радостно улыбаясь, с трудом покатил через мост в горку. Но сил не хватило, тележка с середины горки пошла назад, всё убыстряясь, опрокинулась с моста. Коля распластался на камнях, седоки упали в реку.
В холодной воде протрезвели мгновенно. Кинулись к Коле. Он улыбался, по окровавленному лицу бежали слёзы.
Всё тогда окончилось благополучно. Колю залепили пластырем в приёмном покое. Река послужила своего рода крестильным Иорданом для четвёрки. Вряд ли они бросили выпивать, конечно, но на пакости уже не пускались.
Мечётка моя — мокрая, мокрая…
Кому-то в голову пришла… не мысль, нет — мыслью такое назвать невозможно. В общем, стукнуло кому-то в руководящую голову, что овраг нужно засыпать. Ну а вместе с ним и речку. И на их месте построить гаражи для населения, задыхающегося от возросшего благосостояния.
Засыпали. Построили.
А странная моя Мокрая Мечётка умирать не хочет. И по сию пору пробивается, пробивается к свету, к воздуху, к людям. Под её напором и мёртвый песок вдруг рванулся к жизни, превратившись в благодатную почву для разнотравья, камыша и прочей растительности. Живёт река.
…Мне до сих пор нет-нет, да и приснится: я разбегаюсь, прыгаю с кручи и лечу, лечу, лечууу…