В Тракторозаводском районе Волгограда опять ремонтируют улицу Дзержинского. Перекурочивают напрочь, обновляя всё, что на земле и под оной.
Да ведь и пора — старенькая эта улица пережила войну, перестройку и вполне заслужила право быть красивой и уютной. Такой, как она была когда-то.
Главная и основная магистраль
Улица Дзержинского — главная и основная магистраль посёлка Верхний. Строилась вместе с заводом. Начиналась с нуля, в голой степи возникли современные тогда кварталы, где селились крестьяне окрестных сёл и хуторов, съехавшиеся на гигантскую стройку первенца отечественного тракторостроения.
А потом — война. Многое сейчас известно о боях в центре города, чуть менее — в Краснооктябрьском районе. О кровопролитнейших сражениях на севере Сталинграда не известно толком почти ничего — корреспонденты сюда не добирались. Драка была не на жизнь, а на смерть. Поэтому от посёлка практически ничего не осталось — только чёрная обугленная земля, из которой кое-где торчали разбитые остовы зданий.
Здесь, спустя 12 лет после великой битвы я начал осознавать себя личностью. Жизнь уже вернулась на улицу Дзержинского, но руин ещё хватало. Нам, мальчишкам, они были очень по душе. Так здорово лазить по стенам, которые шатаются от более-менее заметного порыва ветра. Прятаться в самых неожиданным местах, чтобы, выскакивая чёртиком, пугать проходящих мимо девчонок.
Военные трофеи
О битве напоминали не только руины. Немецкое кладбище на Селезнёвке — это уже совсем конец улицы Дзержинского. Могилы наших воинов в сквере у Тракторного завода.
А ещё — всякого рода трофеи, которые мы в изобилии выкапывали из-под земли. Я чуть не довёл до инфаркта маму, когда она выгребла тяжеленную сумку, стоявшую под моей кроватью. В ней я хранил добытый арсенал: гранаты, мины, стволы автоматов, ржавые пистолеты и прочие любопытные вещи.
Добывать их было легко и весело. Берёшь совочек и копаешь за домом, как в песочнице. И что только мне не попадалось! Больше находились всякие солдатские прибамбасы. В основном, немецкие — наш дом стоял на месте лагеря для немецких военнопленных.
Однажды я выкопал очень красивую коробочку с ненашими буквами, внутри которой хранились непонятные кругляшки из тонкой резины. В школу я ещё не ходил и не понял, что попало мне в руки. Обратился к маме. Она почему-то сильно покраснела, засмеялась, промямлила что-то вовсе непонятное.
Я показывал находку своим тётям, бабушкам (с мужчинами в нашей семье было туго, как и во многих других семьях), и все они реагировали так же, как и мама, разжигая моё любопытство до белого каления.
Жажду знания удовлетворил сосед — старый кавалерист дядя Митя: «Это, Вовка, предмет для мужиков, чтобы такие дуроплясы, как ты, меньше появлялись на свет. Ты прекращай копания-то, не доведёт до добра».
Но разве ж можно было удержаться? И я копал, когда только мог. Часто попадались ремни с выдавленными буквами на оловянных пряжках: «Gott mit uns». В переводе — Бог с нами. С ними, то есть.
Но Бог как раз оказался с нами. Хотя на пряжках наших солдат не было никаких букв. Только — звёзды. Одна такая долго красовалась синяком на моих филейных частях. Появилась, когда мама оценила земляные изыскания по-своему. Было больно, но изыски я не прекратил.
Они закончились после того, как трое моих друзей однажды отыскали старую мину и решили посмотреть, что у неё внутри.
Хоронили их в закрытых гробах. После похорон мама привела меня домой, обняла крепко-крепко (я до сих пор помню, как было больно) и долго плакала. Ничего не говорила — только плакала.
Все подвалы были жилыми
На этом мои походы за военными трофеями закончились. Я взрослел. Подвернулись другие заботы. Верхний посёлок вдруг начал интенсивно застраиваться. И было это как нельзя кстати — люди ютились, кто где мог. Мы — восемь человек — жили в одной комнате, в подвале. Как мы умудрялись поместиться, не понимаю. Тогда все подвалы были жилыми.
Одним из первых на улице Дзержинского вырос новенький дом с башенкой. В нём, помимо других достоинств, находилось невиданное чудо: лифт. Приглядывала за ним необъятных размеров тётя Клава. Но стоило ей отлучиться, мы тут же заскакивали в кабинку и жали кнопку на самый верхний этаж. Ощущения — непередаваемые.
Многие дома строились хозспособом. В новостройки въезжали люди позначительнее, чем простые работяги. А в их оставленное жильё вселялись те, кто участвовал в строительстве. Мама работала на заводе крановщиком. Специальность — на стройке очень нужная. После смены садилась за управление башенным краном на стройплощадке. Тут же после школы крутился десятилетний я. Работа находилась и мне. Так вместе мы выстроили дом, он до сих стоит недалеко от улицы Дзержинского, чем я искренне горжусь.
А мы вдвоём с мамой переселились в комнату на улице Шурухина. Как раз недалеко от дома с башенкой. После подвала небольшое и небогатое наше жильё казалось дворцом. Жили в квартире нас три семьи, жили душа в душу.
Особую изюминку нашему бытию придавало то, что под окнами по дороге пролегал маршрут на кладбище. Хоронили тогда непременно с оркестром. Печальная процессия под траурные мелодии медленно двигалась аккурат до конца нашего дома, здесь всех подхватывала машина и везла к месту назначения. Я и сейчас могу напеть с десяток тех мелодий.
Вся жизнь впереди!
А время бежало себе и бежало. Осталась позади школа, распахнул мне навстречу свои проходные завод. Работал я в одну смену, поскольку не достиг ещё и шестнадцати.
Заходишь утром, сразу после проходных — сборочный цех. Из широких ворот, громко ворча, выползают новенькие тракторы. На большом табло выскакивают цифры: за сутки с конвейера сошло столько-то машин. Все проходящие в цеха обязательно интересуются цифрами, обсуждают их, комментируют, спорят.
После смены на площадь вытекает огромная людская масса — на заводе трудились до 30 тысяч человек, во что сейчас трудно поверить. Но ведь так и было.
Из репродуктора гремит что-то бравурное. Горячая волна распирает грудь: ты молод, здоров, позади — работа, рядом товарищи, впереди — свободный вечер.
Да что там — вечер! Вся жизнь впереди!
Вечер проходит здесь на улице Дзержинского, которая у нас называется бродом. Понятно, по аналогии с ихним Бродвеем. Телевизоры ещё не в почёте, они редко у кого имеются. Все — на брод!
Народу — не протолкнуться. И всё — такие знакомые лица. А к концу вечера не просто знакомые — родные!
Волгоградский Парфенон
Тут ещё Дворец культуры построили. Опять же на улице Дзержинского. И задумчивый Горький присел над прудиком, обхватив острые колени.
Здание, чем-то напоминающее древнегреческий Парфенон, строилось почти 11 лет. У заезжих комиков в запасе была обязательная беспроигрышная шутка: «Наш концерт будет идти так долго, как строится ваш Дворец культуры». Хотя шутку знали наизусть, непременно гремели смех и рукоплескания.
В ДК по средам и субботам назначались дискотеки. Но это слово считалось неприличным, поэтому афиши сзывали на вечера культуры и отдыха. Перед открытием обязательно выступал кто-то из комсомольских активистов, звавший и призывавший. Аудитория жужжала нетерпеливым оводом, ноги пробовали паркет на прочность.
Замечательный был Дворец. Здесь выступали лучшие исполнители советской эстрады. Я не пропускал ни одного. Навсегда покорили моё сердце «Песняры», побыли тут все тогдашние заметные ВИА: «Поющие сердца», «Синяя птица», «Самоцветы» и другие.
Заглянул в ДК и загадочный Вольф Мессинг. Было ему уже за 70. Показал несколько потрясающих воображение номеров. Перешёл к пику представления. Предупредил, что сейчас выйдет из-зала, а кто-нибудь пусть спрячет что-нибудь где-нибудь.
И вышел. В публике началось волнение. Все боялись связываться с ясновидцем. Наконец какая-то дебелая девушка, залившись румянцем, спрятала носовой платок на своей пышной груди. Сразу несколько голосов известили Мессинга, что можно входить.
Он вошёл, быстро осмотрел зал, подошёл ко мне, цепко взял за руку. Пальцы у него были холоднючие и влажные. Предупредил, чтобы я не выбирал цели, а просто шёл по проходам, но думал о спрятанном предмете и о том, куда его запрятали.
Я с удовольствием принялся представлять место пребывания платка. Мессинг об руку со мной помыкался по проходам, изредка нашёптывая мне, чтобы я не сопротивлялся. Чего я отнюдь не делал. Просто из двух предметов — платка и груди — думал только об одном. Наверное, это сбило мага с волны. Он недовольно усадил меня на моё место, повторил процедуру с другим медиумом — там всё получилось.
Улица Дзержинского… Вроде, ты есть, а, вроде, и нет тебя. Той, давнишней-то, уж точно нет. Жизнь идёт. Идёт жизнь…
Спасибо нашему фото-кудеснику Александру Куликову за то, что дал возможность полететь в моё детство. Спасибо читателям, что были со мной.