Найти в Дзене
Valentina I.

Стартап контражура

Микеланджело да Караваджо. Призвание Матфея.1600г
Микеланджело да Караваджо. Призвание Матфея.1600г

Игра на деньги в ночном кабачке, можно сказать, притоне, с драками, шулерством, обманами и мошенничествами, занятие прислуги, пока хозяева спят, городского сброда, бродяг, скрывающихся от властей преступников. И вдруг – эй ты, иди сюда, из этого мира – в тот.

Судьба дает человеку в жизни один шанс, но, как правило, человек сидит в это время в ночном кабачке и не слышит зова судьбы. Цитирую на память, поэтому без кавычек и не помню точно, чье, кажется Марк Твен. Караваджо запечатлел настойчивый зов судьбы, которая не отступила. Только этот человек должен написать первое из четырех Евангелий, поэтому Судьба неотступна.

Бизнес применяет готовую модель развития, стартап же ищет новую

Выделение переднего плана с его подробностями светотенью, а не только рисунком, стало возможно в 17 веке с применением масляной живописи и наиболее ярко выражено в жанре бодегонес. Для бодегонеса суть процесса не столько в перемещении внимания в полуподвал, сколько в развитии живописного мастерства в сюжетах с ночным освещением и увлеченном исследование его возможностей. Пришло такое время и неправильно было бы видеть в нем что-то социально мрачное. Этак можно про любое время сказать, что оно темное, и что были времена хуже, но не подлей, что их не выбирают. Но художникам до масляной живописи не было возможности выбирать между днем и ночью, водорастворимые пигменты почти не способны к ноктюрну. Ночное освещение в картинах распространенным становится потому, что раньше это хоть и было возможно, но более трудоемко в исполнении. А маслом – легко. Тем более на темных и цветных грунтах, появившихся на исходе Возрождения.

Художнику хочется изобразить реальную обстановку, в которой находится Бог в образе человека. Но как выделить Иисуса, разговаривающего с не святыми людьми? Ведь мы все наблюдали, что товарищ Шадрин даже Иуду не смог узнать, имеющего атрибут черного ворона вместо голубя, символа святости. Возможно, что даже после перевода библии с латинского на местные языки существовали люди, которым надо было показывать, где Иисус, как-то его выделить в многофигурной композиции. По матери Иисус из рода Давидова, то есть практически конкурент царю Ироду, поэтому некоторая конспирация для него была вполне разумной. Царя небесного отличает только светящаяся корона, которую даже видят не все, а только посвященные. А вот художники ее видели и показывали всем.

Начав с приема бодегонес, открытого даже не Караваджо, но усиленно его эксплуатирующего, потому и назван его именем, «караваджизм», Веласкес развивает прием по-своему, он исследует влияние на общее впечатление еще одного луча из окна второй комнате в картине, где уже есть главный поток света на переднем плане, слева. Бодегонес обычно выпячивает передний план на зрителя, а сценическая площадка в глубине дает глазу желаемое равновесие. В «Ужине в Эммаусе» с мулаткой темнокожее лицо переднего плана и не берет на себя много внимания. Они там, в глубине и полумраке, решают важные вопросы. Она прислуга, но она прислушивается.

Диего Веласкес. Ужин в Эммаусе. 1618г
Диего Веласкес. Ужин в Эммаусе. 1618г

Свет в обеих комнатах слева

Как нельзя лучше коррелирует с приподнятыми окнами классической техники контражура, хотя название его появилось в 20 веке, включение в композицию второй комнаты, с уровнем, выше переднего плана. Но это уже можно считать анфиладой комнат. Еще одна работа такого плана, «Христос в доме Марты и Марии» 1618г. Интересно, что Веласкес возвращается к этому пространственному эффекту через 30 лет, в конце жизни: Менины 1656г, Пряхи 1657г.

Диего Веласкес. Христос в доме Марты и Марии.1618
Диего Веласкес. Христос в доме Марты и Марии.1618

Свет на переднем плане слева, в дальней комнате справа

Веласкес помещает главное лицо, Иисуса, в глубине другой комнаты. Примечательно, что на переднем плане второстепенные персонажи, если считать их не Марфой и Марией, а кухарками. Но, возможно, обе сестры присутствуют на картине как слева, так и справа в глубине они дублированы, а возможно, пожилая дама на переднем плане объясняет Марфе, что она должна вместо суетной готовки все свое внимание обратить на Иисуса, как показывает сцена в правом верхнем углу. Такой живописец как Веласкес, с возможностями, превышающими статистику, не может остановиться на центробежных стрелочках вокруг головы Иисуса, как в своем «Ужине в Эммаусе» с мулаткой и в «Иисус в доме Марфы и Марии» он не делает вообще никакого нимба, в дальней комнате свечение все равно плохо видно. Пусть это Бог, но он в образе человека. Композиция не была оригинальной, но у одного из предшественников такой трактовки сюжета Винченцо Кампи все-таки не перспективное пространство, не ощущение объема, а элементарное графическое обозначение комнат:

Винченцо Кампи. Христос в доме Марты и Марии. 1570-е г
Винченцо Кампи. Христос в доме Марты и Марии. 1570-е г

Стиль маньеризм не барокко, совсем не религиозен. Даже понятие стиля появится только в 17 веке, а явление уже есть, но это к слову. Винченцо Кампи вообще большой юморист. Притча осуждает умножение сущностей сверх необходимого, вот Кампи и изобразил очень много продуктов. Но пространства не чувствуется, просто перечисление.

Интерьер для царствия небесного

У Веласкеса мы смотрим в дальнюю комнату через окно подавальщицы из кухни. Он уравновешивает резкий контраст переднего плана пространством анфилады интерьера, сценическая площадка в глубине уводит зрителя в другой мир, в небытовую реальность. Лаконичность, даже скупость обстановки помогает соразмерности фигур первого и дальнего планов. У Тициана вид на пейзаж из подобия окна или двери не создает дальнего пространства, возможности Тициана больше колористичны. А у Веласкеса уверенность в пространственной связи двух комнат на картине неоспорима. Он исследует не колористику, а пространство и это его роднит с флорентийцами. Причем дальняя комната вполне перспективно дальняя, с явным ощущением удаленности, но она в том же помещении или доме с кухней. И создается впечатление, что другой, духовный мир, он тоже где-то здесь. Бодегонес помогает небесным явлениям явиться, как наконец-то найденный интерьер для царствия небесного. Будто в пику этой притче о Марфе и Марии Гегель сказал: «Заботьтесь о пище и одежде, а царствие небесное само придет». Приходит оно неожиданно, но человек готов к его приходу, если не множит сущностей. Через 30 лет, в конце жизни Веласкес возвращается к этому пространственному эффекту: «Менины» 1656г, «Пряхи» 1657г. Результаты этого возвращения намного более известны, чем первые картины с подобным эффектом. Но об этом лучше в продолжении.

На эту тему у меня: