*НАЧАЛО ЗДЕСЬ.
Глава 37.
- Не могу я здесь, Луша, - жаловалась Аглая, плача и утирая со щёк слёзы, - Спать вовсе перестала, есть не могу – кусок в горло не идёт. Марк Людвигович уж и поглядывает на меня обиженно, думает, что мне его стряпня не нравится. А я не могу, мне кажется, что даже вода здесь тухлая, тленом пахнет.
- Ты может заболела? - удивлялась Лукерья, - Я вот ничего не чую, хозяйка за день так загоняет, что я вечером уже и ем в полусне, того и гляди с ложкой засну. Знаешь, что мы сделаем? Я скажу хозяйке, что тебя надо домой отпустить, по надобности. Пока хозяина нету и по дому работы меньше, скажем, что Евдокия про это знала, но вот, не поспела отпустить-то тебя.
- Что ты! Я лгать не стану! – покачала головой Аглая, - А если Елизавета Гавриловна спросит, зачем, по какой такой надобности отпрашиваешься… И что я ей скажу?
- Да не станет она ничего спрашивать, - махнула рукой Лукерья, - Ей и раньше было не до нас, а теперь, когда хозяин уехал, так она и вовсе другими делами занята! Вот сама вспомни – раньше она, бывало, по всему дому пройдёт, и не дай Бог, хоть пылинку где-то увидит! А теперь? То в кабинете хозяйском закроется, видать пишет там чего-то, то в будуаре у себя на ключ заперта сидит… Очень ей надо спрашивать, чего у тебя за заботы появились. Не бойся, вот утром как станем ей завтрак подавать, тут и спросим.
- Нет. Лгать не станем. Не спросит – так и хорошо! Скажу, что домой хоть на неделю прошусь, отпустит – пойду, а нет… Что ж!
До вечера Аглая сама не своя проходила, но всё же решила – Луша права, она уже давно в этом доме служит, но такого, что сейчас происходит, она не припомнит. Марк Людвигович дал Аглае ужин для конюха, велел снести, тот в кухню не пришёл в этот вечер, сказал – занят шибко.
- Аглаюшка, благодарствуй за заботу, - старый дед Евлампий сидел в небольшой каморке при конюшне и чинил поводья, - Входи, входи. Посиди немного со мной, отужинай.
Аглая не стала отказываться, села на скамью рядом с дедом и взяла кусок пирога. Странное дело, как только она покидала дом, так и дышать становилось легче, и есть хотелось сильно…
- Что пригорюнилась, детонька? – спросил дед Евлампий, пристально глянув на девушку.
- Да ничего, Евлампий Фокич, - ответила Аглая, - Думаю завтра домой отпроситься…
- Случилось что дома? Может, помощь какая нужна?
- Нет, дедусь, дома вроде бы и хорошо всё. А только я сама… невмоготу стало совсем, тяжко.
- Да… и не тебе одной тут тяжко стало, словно дышать нечем. Ладно, коли хозяйка отпустит, так ты скажи мне, я тебя до деревеньки вашей довезу. Тут недалече, а всё ж лучше, когда не по снегу пробираться, на санях быстрее доставлю тебя.
Вечером Аглая собралась с духом, чтобы отпрашиваться у хозяйки, но утром передумала. Тому поспособствовала и ночь, которую девушка провела почти без сна. До первого петуха не могла она глаз сомкнуть, всё слышались ей в коридоре какие-то шорохи, тихие разговоры и шёпот. Лукерья и в самом деле спала, себя не чуя, день она провела за уборкой в будуаре хозяйки, под её присмотром, и к вечеру не чуяла под собой ног. Аглая, хоть тоже и устала после того, как прибрала большую залу и библиотеку, а всё никак не могла заснуть…
Глубокой ночью, когда часы в большой зале отбили полночь, шорохи стали громче, казалось, что по коридору кто-то ходил. Аглая не выдержала, набралась храбрости и осторожно приоткрыв дверь, выглянула в коридор. На стене, напротив большой залы, тускло светил масляный фонарь, его на ночь оставляли по приказу Елизаветы Гавриловны, в его свете Аглая не увидела ничего. Но вот шёпот становился явственнее, словно кто-то бормотал, сидя недалеко от двери в маленькую комнатку, где ютились девушки.
- Убила меня, убила, капли свои у неё имеются, - различила слова Аглая и прижалась к стене, слушая шёпот через приоткрытую дверь, - У меня капли посильнее, в один миг жизни лишат, да не поспела, не поспела… теперь и мои капли у неё, не спрятать… мне бы взять, взять… Сколько надо платы, я бы отдала, ах, Марьянушка, что же, что же… отца Павла, и дьяка, ведьму- повитуху взяла… и меня теперь к Анфисе управила… ох, ох…
Дальше шёпот стал неясным, Аглая сжимала в руке свой крестик, и хотела было запереть поскорее дверь, ещё и тяжёлой скамьёй задвинуть. Но услышав слово «дьяк», замерла… Неужто и дьяка нового, Алексея, погубить хотят? То, что в этот дом пришло чёрное зло, и правит тут, девушка приняла без сомнения. Нужно же что-то делать! Иначе всех, всех погубит это зло!
Аглая осторожно приоткрыла дверь и выглянула в тёмный коридор. От того, что она там увидала, мороз пробрал её до самого сердца. В тусклом свете фонаря, пламя которого вдруг беспокойно замигало, запрыгало, метая беспокойные тени по стенам. Серым маревом плыло по коридору облако, однако приглядевшись, Аглая поняла, что это вовсе не облако, а… Евдокия.
Покойница качала головой, водила перед собой руками, словно пытаясь нащупать себе дорогу, и начала что-то бормотать про старый чулан, и свой сундучок, и капли в склянках, которые «лишают жизни». Она двигалась, приближаясь к двери в комнату девушек, где теперь стояла Аглая, вот-вот, и…
Аглая закрыла дверь, засов чуть скрипнул, девушка почувствовала, как холодеет металлическая щеколда под её руками. Отпрянув от двери, Аглая взяла в руки свечку, которую зажгла раньше, и в её дрожащем свете она увидела, как засов покрывается изморозью. Губы сами стали шептать молитву, Аглая с трудом подняла руку, чтобы осенить дверь крестным знамением, руки её отяжелели, словно свинцом налились, заболела голова, будто её сдавили обручем.
Аглая закрыла глаза и продолжала шептать молитву. Только бы не вошла сюда Евдокия, только бы не вошла! Так и молилась до первого петуха, после его горластого громкого крика, огласившего двор, все шорохи и шёпот стихли. Только тогда девушка села на свою кровать, совершенно без сил. За окном чуть брезжил поздний зимний рассвет, спать оставалось совсем чуточку – дел им хозяйка давала много, успеть бы до темна.
И теперь Аглая решила – никуда она не станет отпрашиваться, никуда не поедет! Останется здесь, а как только рассветёт, отпросится у Луши от пойдёт к отцу Тихону. Всё ему расскажет, про то, что видела и слышала ночью, и про то, что кто-то хочет погубить нового дьяка!
Отец Тихон едва на ногах стоял на заутрене, прихожане слушали его и переглядывались, уж не захворал ли новый батюшка… Закончив служение, отец Тихон ушёл в ризницу и устало опустился на стул. Он тоже которую ночь не сомкнул глаз, как и Аглая, только не знал про неё… Его донимала другая напасть! Под его окном которую ночь являлся тот, кого он не ждал. Сперва принял за припозднившегося путника, стукнувшего в окно в поисках ночлега, но что-то отца Тихона тогда остановило…. Только по облачению, грязному, в комьях земли, отец Тихон понял, что под окном стоит церковник, и он… не живой. Глядеть было страшно, отец Тихон и рта не мог раскрыть, чтобы молитву читать, но всё же он пригляделся к лицу, прижавшемуся к оконному стеклу его, отца Тихона спальни… Это был он, Ухов Харитон! Дьяк, что потонул и его так и не нашли!
Покойник плакал, по его щекам стекали потоки грязных слёз, а изо рта вываливалась земля каждый раз, как только он его открывал. Харитон плакал, пытался что-то сказать насмерть перепуганному отцу Тихону и указывал куда-то рукой, от которой отваливалась мёртвая плоть, обнажая кости. После первых петухов всё стихло, и отец Тихон, в насквозь мокрой от пота рубахе упал в постель, забывшись коротким, беспокойным сном.
Пробудившись, он решил, что всё это был сон, и принялся истово молиться, стараясь не глядеть на окно. Но когда он закончил свои молитвы, почти уверив себя в ночном кошмаре, он поднял глаза… Оконное стекло, за которым разливалось ясное морозное утро, было вымазано грязью.
И вот теперь сидел отец Тихон в ризнице, пытаясь собрать свои думы, когда заглянула к нему Глафира Крюкова, она помогала ему в храме и богадельней заведовала.
- Батюшка, к вам тут девица просится, - сказала Глафира, указав на стоявшую у притвора Аглаю, - Говорит, шибко срочное дело есть к вам. Пустить?
Отец Тихон нахмурился… Что ещё свалилось сегодня на его многострадальную голову? Поди снова девичью честь поругали, али ещё чего… Как не принять – служба у него такая, да только как же тяжко сегодня-то…
- Пусти, чего же, - ответил отец Тихон и решил, что поговорив с девушкой, скажется больным и оставит за себя молодого дьяка, пусть привыкает.
Продолжение здесь.
Дорогие Друзья, рассказ публикуется по будним дням, в субботу и воскресенье главы не выходят.
Все текстовые материалы канала "Сказы старого мельника" являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.