Встречается мнение, что «Анора» – вольный ремейк фильма «Красотка» 1990 года с Джулией Робертс. На первый взгляд так оно и есть, особенно если не заглядывать дальше синопсисов фильмов. И там, и там главная героиня – проститутка, и там, и там она сталкивается с богатым парнем, что готов оплачивать её время эксклюзивно. Но так ли много сходств на самом деле? Давайте разбираться.
Для начала пару слов о «Красотке». Снятая в 1990 году комедийным режиссёром Гарри Маршаллом, она представляет собой классическое дитя простодушных развлекательных фильмов 90-ых. Изначально фильм планировался куда более мрачным, но тогдашний босс Disney Джеффри Катценберг принял очень верное с коммерческой точки зрения решение и заставил сценаристов всё переписать. В итоге получился идеально выверенный студийный коммерческий фильм, и на момент выхода он стал самым кассовым у Disney – сейчас в это сложно поверить, но в 90-ые на такие лёгкие комедии был огромный спрос.
Сюжет рельсообразен и прост, как три копейки. Богатый и очень серьёзный мужчина встречает проститутку, искра, буря, безумие. Оба они медленно, но неуклонно меняются, к лучшему, разумеется: мужчина перестаёт быть столь серьёзным, женщина избавляется от своей неотёсанной вульгарности. Своеобразный «Пигмалион» (или «Моя прекрасная леди») со щепоткой социальной критики, ещё более прямолинейной, чем сам сюжет, и направленной на негативное отношение к проституткам в обществе. Но вектор критики тут неоднозначный, особенно по современным меркам. Вместо того, чтоб дестигматизировать саму профессию, либо же поразмыслить о причинах, порождающих на неё спрос, фильм с позиции морального авторитета говорит – смотрите, даже падшая женщина может стать социально приемлемой, если как следует её разодеть и научить себя вести в светском обществе среди серьёзных людей. Мужской мир в благотворительном акте подобрал заблудшую овцу, отмыл от грязи и сделал добропорядочной женой, чья функция в конечном итоге – носить красивые вещи и принадлежать лишь одному мужчине.
От такого подхода несёт трудно скрываемым высокомерием, равно как и от постоянной презрительно-хитроумной улыбки (а-ля Эйдан Гиллен) исполнителя главной роли Ричарда Гира, улыбки человека, не знающего и не знавшего никаких проблем. Отсутствие каких-либо реальных трудностей у героев по ходу развития сюжета скорее раздражает, чем умиляет. Слишком всё выхолощено, слишком прилизанно. Та же «Моя прекрасная леди» Джорда Кьюкора работает намного лучше – там и шутки есть, в отличие от «Красотки», и актёры лучше играют, и, что самое главное, там закостенелое светское общество действительно высмеивается. «Красотка» же считает, что правила советского общества, возможно, и требуют небольшой корректировки, но всё же справедливы и, если играть по ним, то всё в жизни будет хорошо.
«Анора» начинается похожим образом. Богатенький паренёк, сын русского олигарха, цепляет исполнительницу эротического танца в стрип-клубе и предлагает ей огромные деньги за то, чтоб она провела с ним неделю. Та, как и героиня «Красотки», соглашается. За эту неделю в голове богатенького паренька рождается идея – сделать её своей женой.
Разворачивание сюжетной модели, из которой «Красотка» и состоит и на которую у последней уходит два часа, занимает лишь первый акт «Аноры». И уже там начинаются расхождения. Герой в исполнении Марка Эдельштейна – далеко не тот же, что у Ричарда Гира. Персонаж Гира олицетворял «мужской мир», мир серьёзности и капитализма, где нет места ни ребячествам, ни чувствам. В нём даже эротическое влечение лишь внешний, но необходимый по правилам атрибут, символ власти – потому-то на близость с героиней Джулии Робертс он соглашается с видимой неохотой.
Эдельштейн в «Аноре» – антипод Гира, и никакой «мужской мир», чем бы он ни был, он не представляет. Он –вообще не мужчина в понимании «Красотки», он – подросток, инфантильный донельзя, безобидный и, в конечном итоге, слабый. Оторванный от проблем любого мира стеной из денег, которые для него не уничтожающее бизнес-империи оружие, не эксплуатационный механизм, как для героя Гира, а средство эскапизма, благодаря которому он может в свои 22 года оставаться стол же беззаботным, как в 14.
Если первый акт «Аноры» – беззаботная подростковая лавстори, то второй её акт – что-то околоситкомное. Нарочито нелепые комедийные похождения армян (и русского гопника Юры Борисова по Америке) в поисках буквальным образом эскапирующего героя Эдельштейна столь же оторваны от реальности, сколь и сам этот герой. Ни один из персонажей не вписаны в «глобальное капиталистическое мироустройство», все они играют по каким-то своим, локальным правилам, иногда выдумываемым на ходу. В этом одно из главных отличий от нарратива «Красотки», где отхождение от «системы» являлось синонимом выбрасывания жизни как таковой. Героиня Робертс по сути и не жила вовсе, покуда не встретила свой денежный мешок в виде эммисара капитализма Ричарда Гира, спустившегося в её квартал, как случайно заблудший небожитель.
Все главные герои «Аноры» по сути живут вне этой системы, и никакой власти ни над чем они не имеют. Ни главный герой-мальчишка, ни несчастная парочка армян, вынужденных с ним нянчится. Возможно, реальной властью обладает семья главного героя, которая появляется на экране в третьем акте в виде Серебрякова и Дарьи Екамасовой из «Гив ми либерти». И даже они явно не испытывают удовольствия от своей власти, в особенности персонаж Серебрякова.
Третий акт резко теряет всю комедийность второго. Именно здесь становится понятно, что все персонажи «Аноры» – глубоко несчастные люди, которые пытаются скрыть свою пустоту, цепляясь за любую возможность побыть кому-то нужными. И это полная противоположность «Красотке», в которой жизнь героев наполнена удовольствием от побед и протеста. Герой Эдельштейна ищет свою нужность в обеспечении Аноры-Эми, стараясь обрести в ней хотя бы мимолётный смысл своего существования, и вдобавок по максимуму отсрочить вступление во взрослую жизнь непрекращающимся парадом гедонизма. И его можно понять – взрослость кажется ему отвратительной, ибо знает он её лишь по образу жизни своих родителей, точно счастливыми людьми не являющимися. И вот он, решаясь сойтись с танцовщицей Анорой, бунтует против взрослого мира ответственности.
Армянские братья, нанятые опекать героя Эдельштейна, тоже порою напоминают детей. Судя по всему, проблем с деньгами у них нет, и в том, что им досталась участь быть няньками для половозрелого ребёнка, нет вины капиталистической системы. Скорее всего, и для них работа опекунами – возможность найти нужность и получить одобрение от кого-то, кого они сами выбрали авторитетом. Сама Анора, хоть и ведёт себя куда более агрессивно и «по-мужски», чем сынишка олигарха, в сущности, не сильно его старше. Если бы у неё возникло желание побыть чуть более взрослой и ответственной, она бы вряд ли купилась на поведение героя Эдельштейна и не строила бы глупеньких планов.
Герои «Аноры» – великовозрастные дети, чья жизнь лишена всяческих перспектив. Они являются аутсайдерами, пусть некоторые из них и не нуждаются в деньгах. И, в отличие от персонажей «Красотки», они существуют вне светского общества и не поклоняются его правилам. В то время как герйо Гира в «Красотке» – полноправный и уважаемый член общества, полностью признающий его правила, герой Марка Эдельштейна в неосознанном бунте выстраивает вокруг себя мир детства, лишённый забот и кастового устройства. Его американское окружение состоит из совершенно случайных людей, попавших в него явно не по признаку богатства. Там и работники общепита, и продавцы из магазина сладостей, и прочий пролетариат. Причём различия между ними и не ощущается вовсе – детскому сознанию главного героя чуждо разделение.
Все главные персонажи немножечко бунтуют против взрослости, и встраиваться в эту систему они не хотят. Они хотят не денег и статуса, они хотят быть нужными – и утешения, что демонстрирует финальная сцена фильма. И все они обречены. Если персонаж Гира в «Красотке» имел, хоть и пунктирно выписанный, но всё же «путь героя», он менялся к концу фильма, то главный герой «Аноры» не меняется вообще. Зато меняется отношение к нему у зрителя, ибо это отношение формируется оптикой Аноры, главной героини. «Красотка» – торжество «мужского мира» над индивидуальностью, как женской, так и мужской. Там каждый счастлив одинаковым путём. В «Аноре» же каждый несчастлив по-своему. И рецензенты, усмотревшие в «Аноре» токсичную патриархальность, смотрели куда-то не туда, ибо даже в финальном акте властность транслирует героиня Екамасовой, а вовсе не Серебряков.
Отсутствие какой бы то ни было социальной критики – очевидно, сознательное решение Шона Бейкера (ему вообще чужда эта тема). И это большой плюс фильма. Он не пытается показать, как жить нужно, а как – нельзя. Он просто показывает людей, которые мечтают о жизни и никак её не находят. Оттого и кажущаяся аляповатой структура «Аноры» с разными жанрами в каждом акте. Картина ищет настоящее в одном, в другом, в третьем. Находит ли? Решите сами.
Конечно, «Анора» имеет с «Красоткой» очень мало общего, если вообще имеет хоть что-то. И в плане киноязыка, и в героях, и в смыслах, и даже в жанрах. Вместе с тем, «Анора» – это не тот фильм, коим планировалось сделать «Красотку» изначально, это точно не мрачная социальная драма. «Анора» – кино многожанровое, с виртуозно написанными диалогами и действительно смешным юмором. Да, оно нарочно отказывается от трансляции любых смыслов. Возможно, это и нужно современному кино, погрязшему в бесконечных критиках всего и вся, в размышлениях и прочих лукавых мудрствованиях. Возможно, поэтому жюри Канн и присудило фильму «Золотую пальмовую ветвь». Новая искренность на этот раз победила.
Моя оценка «Красотке»: 4.75/10