В декабре в районной поликлинике полный «аншлаг». Помимо гриппующих граждан молодого и среднего возраста в коридоре полным полно бабулек. Как водится, летом их в заведение такого рода и крапивой не загонишь: у всех дела дачные, садово-огородные, внуки, кошки-собаки, грибы-ягоды и прочие хлопоты. Иной раз смотришь, залезет в автобус этакий божий одуванчик, стоит бедная, кряхтит себе, с ног валится… Уступишь место, конечно, пожалеешь несчастную.
Но только автобус остановится на заветном тридцать втором километре, у тропы лесной, бабуси, как заправские десантники из самолета, ныряют из салона чуть ли не рюкзаком назад и исчезают бесшумно среди листвы, как профессионалы из разведроты. Не стоит пытаться их догнать – мы по сравнению с ними – шнурки. Нам до их резвости, как до Китая…
Вот так побегают по лесам за черникой, малиной, брусникой, на огородах в земле по-кротовьи покопаются, внуков откормят за лето до молочной спелости, а потом зимой всем косяком отправляются в поликлиники, массовку создавать.
Народ бухтит.
- Пропустите, нам некогда!
- Всем некогда, - хором отвечают пожилые «десантницы».
- Ну мы болеем!
- Все болеют! – тот же хор.
Гвозди бы делать из этих людей…
Впрочем, чтобы не злиться лишний раз, люди склоняют головы перед своими телефонами и пропадают в интернетной сети, забывая обо всем на свете. Горе тем, у кого вдруг телефон сел. Тогда ничего не остается, как вертеть носом и шевелить ушами. И с удивлением обнаруживать, что в реальной жизни тоже интересно. Почему?
А вы прислушайтесь к разговорам бабусь. Это же не просто пожилые люди, а кладезь замечательных историй!
Вот, посмотрите: сидят две подружки. Обоим лет по восемьдесят. Скромные бабулечки в аккуратных вязаных кофтах и смешных сапожках «прощай молодость». Ни дать, ни взять – Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична. Сидят, ждут своей очереди, а между тем развлекают себя разговорами и разговорчиками.
Дверь кабинета терапевта распахнулась, очередь встрепенулась – вышел сам терапевт, высокий, стройный, молодой врач Корольков. Широко шагая, важно направился куда-то, всем своим видом показывая невероятную спешку и деловитость. Лишь бы на бесконечный поток пациентов не смотреть. Наверное, у него от вида страдальцев, вернее, от их количества тахикардия ужасная началась.
Очередь, вздохнув в едином порыве, сразу осела и продолжила тоскливое свое ожидание.
- Молоденький какой, - «Вероника Маврикиевна» с интересом юной девицы посмотрела вслед Королькову.
- Духами-то от него… вонишша! – поморщилась «Авдотья Никитична».
- Ну ведь он интеллигентный мужчина. Ему надо следить за собой! – возразила «Вероника Маврикиевна»
- Ешшо бы губы намазал, - ответила «Авдотья Никитична», - не мужик, а не знамо чё! Надушится, намазается, а тольку – ноль! Битый час ждем, а чё ждем… Второго пришествия? Не-е, не будет толку с этого Королькова, не будет. У меня на докторов нюх!
- Прямо ты этих докторов видела, перевидела, Дуся. Прямо у тебя диссертация по докторам написана! – язвительно улыбнулась «Вероника Маврикиевна».
- Видела, не видела, а соображение имею. Уж разбираюсь в них, не хуже профессора! – «Авдотья Никитична» поправила на голове аккуратный платочек, оправила складки шерстяной кофты и начала рассказывать:
- Было это очень давно. В ту пору я сама еще девчушкой бегала по полям и лесам в поисках ягод, али грибов, чтобы полную корзинку домой принести, чтобы маменька-покойница «наряд» закрыла и меня отпустила на волю с подружками поиграть. Вроде, Сталин к тому времени помер, голодовать после войны народ уже перестал, но Гагарина в космос еще не запускали – в самый аккурат, середка пятидесятых годов наступила.
И работал в наших краях такой Андрей Валерьянович Фомин, фельдшер. Как раз на все десять деревень, от Радогощи до Турандино, поставлен был за здоровьем колхозников наблюдать. И, я вам скажу, это был настоящий доктор. От Бога врач! Все умел: и круп излечить, и роды принять, и вывих вправить и сломанную кость на место поставить и по-новому срастить! Вся округа к нему ходила, от мала до велика! Всем до него дело было. А он – ничего, в помощи никому не отказывал и своим высоким званием не кичился и никого, даже старорежимных бабок не чурался и ко всем уважение имел.
В общем, Андрея Валерьяновича все любили и всячески поощряли. У нас ведь как на селе водится: услугой за услугу платить заведено. Вылечил Валерьянович язву на ноге у Кольки Петрова, например, тот ему тащит жбан меда с пасеки. У Дуси Колченковой застарелую грыжу вправил – та ему яичек в решете несет.
А уж про Ефимовых Дарью и Семена и говорить нечего было: уж очень сложно первенец у них шел. А до больницы далеко. Валерьяныч один управился, и мать и дите живы остались, а так бы и кони двинули, как пить дать. Так Семка Ефимов на радостях ему живого порося приволок в мешке. Тот поросенок потом лет двенадцать у доктора жил, потому как доктору его жалко было резать. Он его вместо собаки держал и гулял с ним по вечерам. Валерьяныч, значит, впереди идет, трубочку свою покуривая, а поросенок сзади бежит и зонтик во рту несет.
Было дело, и мамоньке моей помог Андрей Валерьяныч, когда заболела она воспалением легких, простыв на лесосеке. Простыла и слегла в тяжком жару. А доктор сразу понял, что не простуда это вовсе, а настоящее воспаление, и нужно колоть антибиотики по три раза в день. Сам к ней ходил и уколы делал. Как сейчас помню: мы с братишками вокруг столпились – смотрим. А Валерьяныч коробочку такую блестящую достает, укол тот в коробочке этой на печке кипятит. А потом лекарство из ампулки забирает и маме впрыскивает под кожу.
Интересно!
Пахло от Валерьяныча табаком и лекарствами. Но на доктора Валерьяныч совсем не похож был. Не было в нем представительности, какая всем докторам положена. Кряжистый и бородатый, в охотничьей куртке, солдатским ремнем подпоясанный, в бурках на ногах и в меховой шапке на голове. А голова-то кудрявая, как у Ивана Царевича, и глаза добрые, добрые, зеленые! Бабки наши местные его за глаза колдуном кликали, завидуя, что всех местных повитух и знахарок Валерьевич обставил и клиентуру отбил напрочь.
Как-же, без хабара местные ведьмы остались. Не им теперь яички и курочек носят. Уж у них бы поросенок с зонтиком в зубах по селу не шастал – истинный Бог. Сразу бы на тушенку пошел, как пить дать. А фельдшер, противный, строго настрого запретил пациентам взятки носить.
- Мне, - говорит, - государство зарплату платит, и мне, - говорит, - не надо курей и поросей таскать в мешках!
Ни себе, ни бабкам… Те и взбеленились. Ну и давай на него всякую порчу насылать, да нашептывать. Однако, Валерьяныча никакие порчи не берут, и он только посмеивается.
- Темные вы люди, бабушки, необразованные! – говорит, - вам бы с вашими талантами в медучилище на сестер учиться, цены бы вам не было! А вы дуростью всякой занимаетесь!
Ну те пыхтят, знай, да козни ему строят. Однако Валерьяныч умыл их, старых перечниц, да так, что заткнулись те разом. Хитер был наш фельдшер, как змий, и хитрости ему не занимать. Он не только болезни излечивал, но и иные чудеса вытворял.
В деревне «Красная речка», что за десять верст от фельдшерского пункта находилась, жил такой парень, Ефимом его звали. Жил он с матерью Матреной на отшибе села, у матери был единственным и потому беззаветно любимым и балованным. Батька Ефима, как и многие мужики в деревнях, сложил голову на войне, осиротив своего Ефимку навеки. Матерь, без мужа оставшись, немного повернулась умишком, потому как любила супруга так, что чертям тошно, прям с ума по нему сходила и родителей забыла напрочь, когда без благословения за любимым из богатого села Сомино убегала в такую глушь, Красной речкой прозванную.
И вот, оставшись вдовой с парнишкой на руках, Матрена вовсе с катушек съехала. Все, что у нее осталось, так этот Ефимка, вылитый батюшка, погибший на войне. Кругом горе, а она пылинке не давала на Ефимку упасть. Последнее с себя бы продала, лишь бы ребенок ел, как следует. До войны жила Матрена с мужиком своим оборотисто, зажиточно, торговала на базаре яблоками из собственного сада. Родители тот сад заложили и имели с него хороший доход. Все у них там росло, и сливы, и груши. Откуда у нас на севере такое богачество? А у них было. А еще Хозяин и шкуры сдавал, и кожи, и убоину. Деньжата в доме водились немалые, дак ведь еще и от родителей покойных кубышка осталась, в подполе захороненная.
Люди-то знали, людям-то рот не заткнешь. Не любили ее – жадная до денег была, с три шкуры содрать за товар с человека содрать готова. В войну хорошо раздобрела Матрена на людском горе. Никого не боялась, ни Бога, ни черта. И органов не боялась.
В свое время мужа родителей за кулачество расстреляли. Галочку в списке поставили, да и забыли. Не лезли. Да еще и мужик героем оказался – два вражеских танка успел ликвидировать на фронте. Деньги Матрене, опять же, присылал, по аттестату.
Колхоз думал было у Матрены сад отобрать, да как? Вдова героя, как- никак. Побоялись сунуться.
Так и жили. Матрена – баба здоровущая, за троих ломила: скотину держала, свиней выкармливала, за садом следила – везде успевала. Ефимку своего берегла, ничего ему делать не позволяла!
С утра она своему сыночке сливки подносит прямо со льда. Да яичек десяток на сковороду разбивает, да пирога с рыбой кусок. В обед из печи курицу с пылу с жару вытягивает, да картошки чугун, да вечером картошки, да каши, да молока, да всего, всего, что есть – мечет на стол, будто не один человек ест, а, скажем, цельная рота солдат. А уж без сала вприкуску, на дорогу, Ефимка отродясь из-за стола не выкатывался.
Ну, скажем, добрый, работящий мужик всегда за троих ест. Но Ефим оказался таким балованным, да ленивым, что слов не находилось. Мог целый день в сене спать, и ни одна жила не дернется – как зимовать после такой ударной спячки он будет. Как мать содержать – и все такое прочее! Что ему думать – обо всем Матрена думает.
И к своим двадцати пяти годам разожрался Ефимка настолько, что глядеть на него тошно было. Не человек, а боров – из-за щек глаз не видно. Ходить толком не может, не то, что работу какую выполнять. Девки над ним смеются, замуж идти за такого урода не хотят. Матрена чувствует – не будет у нее подмоги по дому. Неладно у нее на сердце. Надо бы пайку урезать, а как? Ефимка каждый день есть просит, плачет и не понимает, чего его мать голодом морит.
Годы брали свое. Матрена прихварывать стала. Не может уже ни на рынок в Сомино пешком бегать, в саду работать и за Фимкой ухаживать. А ведь скотины полный двор – как везде успевать? Собралась она к фельдшеру. Яблоки в корзину сложила, маслице и сало увязала в узелок, почапала, Богу помолясь, к Андрею Валерьянычу.
Автор рассказа: Анна Лебедева