Главный маршал авиации А. Е. Голованов в беседе с В.М.Молотовым, Ф.И.Чуевым и Ш.И.Кванталиани отметил, что во время чистки армии в 1937 г. Сталин в борьбе с пятой колонной допустил перегибы и наказал невиновных вместе с виновными. При этом он указал, что лично спрашивал К.Е.Ворошилова о Тухачевском, и тот ответил ему:
Я ему никогда не верил и не верю.
Сам Голованов тоже не верил в невиновность Тухачевского, объясняя это тем, что даже при мерах физического воздействия, имея десятилетний опыт работы в органах ОГПУ (позднее преобразованного в НКВД), ни за что бы не согласился подписать такие показания, которые подписал на себя Тухачевский:
Я себе не представляю такого положения, чтоб меня сегодня посадили, и как Тухачевского, а завтра я дал такие показания, что я немецкий разведчик или польский резидент! Били? Да чёрт с ним, пускай бьют, пускай калечат! Людей подвешивали на крюки, а люди в морду плевали. И если б Тухачевский таким не был, он бы сказал. Если бы у него была воля, я думаю, дальше дело бы не пошло. И всё сразу бы открылось. А если человек всё сразу признал и на стольких людей в первый же день показал, да ещё бенешевская фальшивка спровоцированная… А дальше всё пошло своим чередом.
В качестве примера невиновно репрессированного, подвергнутого жестоким пыткам (выбили 9 зубов, сломали 3 ребра, отбили пальцы на ногах и дважды подвергли имитации собственного расстрела) и всё равно не оговорившего ни себя, ни других Голованов приводит К.К.Рокоссовского, который своим мужественным поведением во время следствия и своими блестящими военными дарованиями заслужил особое уважение Сталина:
Вон Рокоссовский — как его ни истязали, всё отрицал, ни на кого не показал, ни одного не арестовали больше, в Шлиссельбурге сидел, выпустили. Константина Константиновича ещё и за это особо уважают в армии. И у Сталина Рокоссовский был на особом счету... После Сталинградской битвы он стал вторым человеком после Шапошникова, которого Сталин стал называть по имени-отчеству. Он считал Рокоссовского великим полководцем. Неспроста он командовал парадом Победы — честь по заслугам! Сталин спрашивал: «Константин Константинович, там били?» — «Били, товарищ Сталин». — «Сколько у нас ещё людей «чего изволите», — сказал Сталин.
Голованов считал, что процесс чистки рядов РККА, будучи запущенным Сталиным сверху, стал неконтролируемым и принял слишком большие масштабы (мне это один в один напоминает Опричнину при Иване Грозном в описании немецкого наёмника Генриха фон Штадена...), однако, по той причине, что военные стали массово доносить друг на друга:
Если взяли, скажем, Тухачевского, ну тыщу, ну две, ну десять тысяч, ну сто тысяч — тут число перевалило, а самое главное, перевалило оно против всякого желания сверху, люди же стали писать друг на друга, и чёрт-те кто, уже и сволочь всякая.
При этом сам Голованов чудом избежал ареста и репрессий. Его исключили из ВКП(б), он остался без работы и без денег, голодающей семье приходилось довольствоваться одной буханкой хлеба в неделю, а мужа его сестры, который был видным сотрудником НКВД, расстреляли. Всё это сначала породило резко отрицательное отношение Голованова к Сталину:
У меня было такое мнение, что Сталин всё вершит, крушит. А вот когда встретился с ним, поработал не один год, увидел, что это совсем не то, — человек он такой, как я о нём пишу. И то, что именно я, или Константин Константинович Рокоссовский, тоже пострадавший в 37-м, да ещё как! — такого высокого мнения о Сталине, особенно неприятно для многих, не даёт полностью затоптать его.
Сам Сталин пытался выяснить у Голованова, кто стал инициатором его собственного исключения из ВКП(б), но Голованов не рассказал ему, чтобы остановить цепочку репрессий по его делу.
В целом репрессии миллионов советских граждан в 1937 г. Голованов рассматривал как народное бедствие, но при этом отказывался валить всю вину за их организацию и проведение на одного Сталина:
Кто у него были главные помощники? В армии Мехлис, а по гражданским делам, по московской партийной организации — Никита Сергеевич Хрущёв, и 54 тысячи человек на Украине он на тот свет отправил, он же был председателем тройки, он подписывал эти документы! Конечно, Сталин как главный руководитель нашего государства несёт политическую ответственность за это, но сказать, что это творилось персонально, по каждому человеку, с его санкции, такого мы сказать не можем.
Роль Хрущёва в организации и осуществлении массовых репрессий Голованов подчёркивает особо:
Почему тот же Хрущёв так себя вёл? Выявлял врагов народа. К командиру дивизии на Украине, мне товарищи рассказывают, приезжает в гарнизон Хрущёв, собирает народ: «Товарищи, кругом враги народа!» К командиру дивизии обращается: «Сколько ты врагов народа разоблачил?» Сажают, арестовывают. Вот вам подручные.
Кроме того, Голованов считает неправильным рассматривать Большой Террор в отрыве от реальной борьбы за власть внутри партии, проведения пятилеток, действительно совершавшихся террористических актов против партийных и государственных деятелей и должностных лиц СССР и выигранной Великой Отечественной войны.
Петр Пёрвый стоял во главе государства... он Ленинград на костях построил, об этом, правда, много не говорят, говорят, что прорубил окно в Европу. Если б Сталин был живодёром, ради своего садизма убивал людей, жрал их, это одно дело… Но я-то его знал хорошо — никаким кровожадным тираном он не был.
Голованов указывает, что при построении социалистического общества и государства в СССР шла острая внутриполитическая борьба и поэтому Сталин с его чрезвычайно крутым нравом действовал очень жёстко против разного рода уклонистов и фракционеров, а также против настоящих предателей и шпионов:
Была пятая колонна? Была, и речи быть не может! И, конечно, были не стрелочники, а определённые деятели.
Голованов указывал, что масштабы репрессий были многократно увеличены самими подследственными и доносчиками, одни из которых поступили так из страха, а другие действовали сознательно и злонамеренно:
Ведь как в народе — пишут, пишут... Я видел тогда людей таких и сейчас знаю людей, которые прямо говорят: «Александр Евгеньевич, я писал на того-то, на того-то». — «Почему писал?» — «Боялся»... Были и такие, что никто их не заставлял, а писали.
Один такой пример сознательного доносительства, едва не повлекший за собой репрессии в отношении самого Голованова и двух его подчинённых, Александр Евгеньевич рассказывает подробно:
Первая женщина—Герой Советского Союза или скандал Гризодубовой: версия Голованова (кликнуть)
Голованов считает, что подписи членов Политбюро ЦК ВКП(б) на т.н. расстрельных списках следует расценивать не как доказательство их садизма, бесчеловечности и жестокости, но как результат доверия выводам следственных органов НКВД и прокуратуры.
Голованов полагает, что Сталин заслуживает не очернения за организацию массовых репрессий, но, наоборот, благодарности за то, что он смог их обуздать и остановить, опять проводя параллели с жестокой переходной эпохой слома Царской России и построения новой Российской Империи Петром Великим:
На Сталина стали лить всякую грязь. Я удивляюсь не тому, сколько погибло при нём народу, а как он сумел ещё это остановить! Ведь общее настроение было такое, что могли полстраны уничтожить сами своими руками. И думаешь, чёрт побери, как у нас, в нашей России бывает! Думаешь о прошлых временах, о Петре Первом и видишь... история... повторяется... Сколько Сталин говорил, что бытие определяет сознание, а сознание отстаёт от бытия! И думаю: ведь по сути дела, мы должны мыслить коммунистически. А мыслится XVII веком: как бы кого спихнуть!
Голованов считает совершенно оправданным ужесточение трудового законодательства СССР в последние довоенные годы и резко отрицательно относится к тому, что происходит в этой сфере при Брежневе в конце 1960-х — начале 1970-х гг.:
Производительность труда — на первое место. Бороться с прогулами, расхлябанностью — у вас это делалось. Предавали суду за 20 минут опоздания на работу. Это дало реальные результаты. А сейчас из 5 миллионов строителей в нашем государстве полмиллиона каждый день не выходит на работу. Этого не было... Лодырей до чёрта, прогулов до чёрта... Приписывают, рапортуют о выполнении.
Голованов считал, что нападение Гитлера прозевал не Сталин, а Генеральный штаб ВС СССР. За считанные недели до вторжения Гитлера в Белоруссию Голованов лично присутствовал при разговоре командующего Западным особым военным округом генерала Павлова и Сталина, во время которого тот предупреждал о нападении, но
по разговору чувствовалось, что Павлов, находясь почти на границе, как ни парадоксально, не принимает всерьёз это предупреждение.
Голованов указал, что Жуков в самый тяжёлый момент обороны Москвы просил Сталина перенести штаб Западного фронта из деревни Перхушково на западной окраине столицы в район Арзамаса к востоку от неё.
Это означало сдачу Москвы противнику. Я был свидетелем телефонного разговора Сталина с членом военного совета ВВС Западного фронта генералом Степановым — тот поставил этот вопрос перед Сталиным по поручению командования фронтом. Сталин ответил: «Возьмите лопаты и копайте себе могилы. Штаб Западного фронта останется в Перхушково, а я останусь в Москве. До свидания». Кроме Степанова об этом знают Василевский и Штеменко. Жуков есть Жуков, но факт есть факт. А при встрече скажет, что либо такого не было, либо корреспондент не так написал.
Штеменко в своих воспоминаниях схитрил: написал, что Жуков попросил перенести свой штаб в район Белорусского вокзала, на что Сталин ответил ему, что в таком случае сам займёт его штаб в Перхушково, и Жуков больше к этому вопросу не возвращался...
Успех контрнаступления под Москвой в декабре 1941 г. вовсе не вскружил Сталину голову (как это пытается доказать в своих воспоминаниях Жуков, утверждая, что на совещании в Ставке ВГК в первых числах января 1942 г. Сталин поставил перед РККА совершенно нереалистичную задачу в наступающем году разгромить гитлеровцев и освободить всю территорию СССР). Если бы это было так, Сталин не был бы чрезвычайно озабочен переговорами о создании антигитлеровской коалиции с Великобританией и США — до такой степени, что собирался сам лететь на Запад ради этого.
Сталин считал, что успехи Красной Армии кратковременны, и он должен полететь к премьер-министру Англии Черчиллю в Лондон, а затем к президенту США Рузвельту в Вашингтон, чтобы добиться от союзников открытия второго фронта в 1942 году, — по крайней мере, получить от них нужные документы.
И не полетел Сталин только потому, что в мае 1942 г. начало ухудшаться положение на фронтах. Вся разработка перелёта велась в строжайшей тайне лично Головановым и карту с маршрутом видели только он, Сталин и Молотов, который в итоге и полетел вместо Сталина.
Голованов также рассказал Ф.И.Чуеву, что после завершения битвы под Москвой Сталин прогнозировал завершение Великой Отечественной войны не ранее 1946 г.:
Дай бог нам эту войну закончить в 1946 году.
Это в очередной раз показывает необъективность мемуаров Г.К.Жукова, о которой говорил сотрудник и позднее начальник Генерального штаба ВС СССР Штеменко.
Во время ответного визита Черчилля в Москву Голованов лично стал свидетелем того, как английский премьер-министр, всемирно известный выпивоха, решил козырнуть перед Сталиным, вызвав того на слабо в состязании, кто больше выпьет и не опьянеет.
Я с беспокойством следил за Сталиным... Сталин пил на равных и, когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать... сказал: «Что ты на меня так смотришь? Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке!»
Голованов также указывает, что приписыванием себе сталинских заслуг грешили и другие советские полководцы. Так, именно Сталин правильно определил главный удар артиллерии во время Сталинградской битвы, но маршал артиллерии Н.Н.Воронов умолчал об этом в своих воспоминаниях. Услышавший эту информацию В.М.Молотов подтвердил Ф.И.Чуеву правоту Голованова.
После Тегеранской конференции Сталин простудился и в порыве откровения сказал Голованову:
Обожествляют Сталина, святых людей нет, такого человека, как Сталин, конечно, нет, но если люди создали такого, если верят в него, значит, это нужно в интересах пролетариата, и нужно поддерживать.
Оценивая Сталина как Верховного Главнокомандующего, Голованов сообщает, что его воспоминания отказываются печатать именно по причине высокоположительной им оценки Сталина как военного руководителя и полководца:
У меня не хотят печатать то, где говорится о Сталине как о военном теоретике, основоположнике ведения войны в новых условиях, — ведь это было на моих глазах, всю войну я почти каждый день у него бывал, а то и по нескольку раз в день!
С другой стороны, свободно печатались критические отзывы о Сталине таких полководцев, над которыми смеялись сами генералы во время Великой Отечественной войны. Одним из таких Голованов называет Москаленко, которого за его панические настроения коллеги прозвали Генерал Паника, причём так его называл сам Г.К.Жуков:
Сколько он грязи вылил на Сталина! А во время войны Москаленко называли «генерал Паника». Сталин говорил, что у него нет лица. Жуков говорит: «Александр Евгеньевич, мне генерал Паника звонил!»
Когда во время Великой Отечественной войны Голованов впервые оказался на даче у Сталина, тот пригласил его переселиться к нему на неё и жить с ним:
Будем рядом жить, а то все говорят — великий, гениальный, а вечером не с кем чаю попить... Бери, а то Василевскому отдам.
Узнав, что Василевский стесняется своего отца-священника и не поддерживает с ним контактов, Сталин тайно на протяжении многих лет систематически отправлял тому денежные переводы от имени сына и хранил квитанции в сейфе, а потом вызвал Василевского к себе, напрямую спросил его о родителях, пристыдил его за то, что не ездит к ним и рассказал о своих переводах от его имени:
«Нехорошо забывать родителей, — сказал Сталин. — А вы, между прочим, долго со мной не расплатитесь!» — подошёл к сейфу и достал пачку квитанций почтовых переводов... «Я не знал, что и сказать», — говорит Василевский.
После окончания Второй Мировой войны Сталин был твёрдо намерен создать в СССР общество всеобщего благоденствия. Когда маршал Василевский попросил его описать это общество, Сталин подвёл их к окну, показал на воду и сказал:
А почему нет очереди за водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в государстве такое положение и с хлебом. Знаете что, если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году.
Сам Голованов утверждал, что никто из присутствовавших при этом разговоре, включая его самого, ни на миг не усомнился в этих словах Сталина, потому что при страшной разрухе в послевоенной стране с бедным и голодающим населением были скоплены громадные запасы золота и платины, объёмы которых скрывались от других игроков на мировом рынке, чтобы не обрушить цены на эти драгоценные металлы.
Платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!
Голованов отмечает, что для государственного деятеля своего ранга Сталин чрезвычайно терпеливо и внимательно относился к своим подчинённым. Зная, что Голованов надрывается на своей работе главнокомандующего АДД Ставки ВГК и постоянно нарушает режим сна и бодрствования, Сталин решил приставить к нему охрану, чтобы та заставляла его спать:
Звонит мне: «Вы там не спите? У вас ведь охраны нет, мы вам чекистов поставили». …Сколько я с ним спорил! Мне бы сейчас с ним поговорить — я тогда мальчишкой был! К сожалению... здравое мышление у людей приходит всё-таки в солидном возрасте.
Голованов указывает, что жёсткость политической системы сталинизма была связана не с жестокостью Сталина, а с теми реалиями построения социалистического общества, с которыми ему как лидеру ВКП(б) и марксисту-революционеру пришлось столкнуться при построении коммунизма и которые не были предусмотрены ни К.Марксом, ни Ф.Энгельсом. При этом он резко отрицательно относится к реалиям Золотого десятилетия Косыгинских реформ СССР эпохи правления Брежнева:
Я от Сталина не раз слышал, категорически подтверждаю, что основа всего — это как живёт народ. Но ведь ни у Маркса, ни у Энгельса не сказано, что когда народ придёт к власти, будут воровство, прогулы, пьянство, взятки, — подразумевалось, что общество будет без этого. Двадцать миллионов тонн зерна в прошлом году сгнило на полях. Покупаем за границей, платим золотом. Если не будет второй сталинской руки, никакого коммунизма мы не построим... Сталин шёл по правильному пути, и нам эту линию надо продолжать. Надо вскрывать язвы. А у нас?
Голованов указывает, что Сталин смог обуздать не только массовые репрессии, но и паразитирующую советскую и российскую бюрократию, резко сократив коррупцию чиновничества — но что всё это было похерено при Брежневе и является реальной угрозой самого существования СССР (как в воду глядел!):
При Сталине тоже жалованье давали, деньги, всё. Но такого, как сейчас, кто из нас мог подумать, слушайте! В мыслях не было. А сейчас, только занял какой-нибудь пост, скорей строить дачу. Каждый хапает кругом. Ленин... говорил... что ни одна сила Советской власти не подломит, кроме бюрократизма. Но этот бюрократизм, оказывается, порождает целую серию всяких других пороков…
При том, что Сталин очень хорошо относился к окружающим его добросовестным и трудолюбивым людям, он сразу же избавлялся или ставил на место всяческих пройдох и обманщиков:
Сталин, не дрогнув, бровью не поведя, расправлялся со всякими проходимцами и прохвостами, причём без всяких возмущений... Но к людям он относился... очень хорошо.
Отношение Сталина к русским Голованов характеризовал как в высшей степени положительное:
Не встречал человека, который бы больше болел за русский народ, чем Сталин.
Голованов называет Берия величайшим интриганом и утверждает, что он очень боялся Сталина. При этом все остальные члены Политбюро ЦК ВПК(б) испытывали настоящий животный страх перед самим Берия.
Все члены Политбюро Берию физически боялись.
Голованов вспоминал, как после Великой Отечественной войны Хрущёв мечтал о получении маршальского звания как Булганин — как член военного совета ряда фронтов. Для этого ему нужно было заручиться поддержкой боевых маршалов, но все они, кроме одного, отказались это делать:
Затея, инициатором которой был Ерёменко, провалилась: отказались подписать Жуков, Рокоссовский, Голованов, Кузнецов и другие военачальники, ставшие маршалами в годы войны.
После смерти Сталина, по воспоминаниям Голованова, Хрущёв обратился к К.К.Рокоссовскому как наиболее пострадавшему от репрессий во время Большого Террора из сталинских маршалов с предложением выступить публично с обличением и осуждением Сталина, как это делали некоторые другие видные полководцы.
Тот ему ответил: «Товарищ Сталин для меня святой». На другой день Константин Константинович пришёл на работу, а в его кабинете, в его кресле уже сидит Москаленко и протягивает ему решение о его снятии. Вот так делается. Рокоссовский говорит: «Встану утром, сделаю зарядку и вспоминаю, что мне некуда идти. Мы сейчас никому не нужны, даже кое-кому мешаем изобразить всё по-своему».
С предложением очернить Сталина в глазах советской общественности в обмен на карьерный рост после смерти Сталина обращались и к Главному маршалу авиации Голованову — и тот поплатился своей должностью за свой принципиальный отказ:
Сталин умер, меня уже через три дня не было. Меня вызвали, обрабатывали и должности предлагали. Я честный человек, и оговаривать человека, с которым вместе работал…
Одновременно Хрущёв начал создавать свой собственный культ и отстранял из своего окружения всех тех, кто не хотел поддерживать славословий в его честь:
Однажды на правительственном приёме произнесли тост за Никиту Сергеевича, и все потянулись к нему с рюмками, даже хромой Мерецков, а мы с Рокоссовским где-то в серединке стояли, разговаривали, так и остались стоять — наверное, это заметили, потому что мы там самые длинные были, и больше нас на такие приёмы не приглашали…
Голованов рассказывает, что Политбюро ЦК КПСС отказывалось в 1969 г. печатать его официальные воспоминания о Великой Отечественной войне из-за большого объёма правдивой информации в них:
Я же Брежневу написал записку, довольно... злую... И после этого, всё-таки с большими огрехами, снова стали печатать... Повыбросили много... МИД выбросил... всю предательскую политику Черчилля, его попытки помешать вашей [В.М.Молотова] встрече с Рузвельтом... Я Брежневу прямо написал, что меня под разными предлогами отказываются печатать. Могу я, состоящий в партии более сорока лет, отвоевавший четыре войны, писать правду о том, что я видел, чему был сам свидетелем? Верно, эта правда кое-кому не нравится. Если я эту правду могу писать, прошу... дать соответствующие указания, если не могу, вы мне прямо сообщите, я писать не буду. Вежливо написал, но прямо вопрос поставил: или — или. Вызвали меня в отдел административных органов ЦК, больше двух часов говорили... снова стали печатать. Вырезают, правда, много…
Источник: [Чуев Ф. И.] Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. — М.: Терра, 1991. — 313 с.