Даже находясь в походе князь Юрий знал все события, происходившие на Руси и за ее пределами. Последнее известие заставило его остановить на время войско, подумать. Доносили ему, что между ханом Орды Тохтамышем и ханом Тамерланом произошла битва великая. В битве той Тохтамыш проиграл и укрывался теперь где-то в степи. В степи же и войско Юрия стало в ту самую пору. Юрий размышлял так: "Раз уж погнали Тохтамыша, значит власть в Орде достанется тому неведомому Тамерлану у которого достало сил победить бывшего хана!" Выходило, что теперь самый благоприятным момент наладить подобие мира с Ордой, которой уже несколько лет Москва не платила дань. Кто знает, может тот новый хан, являвшийся грозной силой, захочет долг взыскать? Значит надо упредить его, оказать такую услугу, по которой простится долг и новой данью Русь не обложит! Такой услугой могла быть поимка бежавшего в степь Тохтамыша. Остановив свое войско, князь Юрий послал в разные стороны развед, надеясь наткнуться на след бежавшего хана.
Но бывшего ордынского хана словно и след простыл. Постояв немного с степи, Юрий двинулся дальше. Удача сопутствовала ему во всем. С наскока брат селения степные, с легкостью отбивал атаки врагов. Слава летела впереди Юрия.
Князь Василий, гуляя по Москве, в простом купецком кафтане, внимательно прислушивался к праздным разговорам торговцев. Целыми днями перемывали они косточки знакомым, соседям, друзьям, собственным домочадцам. То было любимым их времяпровождением. Отвлекались лишь на редких покупателей и снова возвращались к разговорам, ни на секунду не упуская его нить. Доставалось в тех пересудах и княжеской семье, хоть при том и понижали голос, предварительно озираясь по сторонам.
-Слышь, князь-то наш, Юрий Дмитриевич, с богатой добычей домой воротится! Говорят уже с Булгарии обозы с добром шлет! - услышал Василий фразу одного из торговцев.
Заинтересовавшись, Василий остановился у лавки с византийскими тканями, делая вид, что внимательно рассматривает их.
-Эх, а толку-то! - ответил ему торговец соболями. Нос у него был в красных прожилках, выдавая любителя пропустить чарку другую хмельного, - Князь Юрий подвиги совершает, да вся слава великому князю достанется!
-Князь Юрий слово свое перед батюшкой покойным держит - князю Василию не перечит и во славу Москвы ратует! - ответил торговец, который заговорил первым.
-То-то и оно, что князь Юрий держит! А князь Василий не по братски с ним поступает!
Слова эти заставили кровь прилить к лицу Василия. Обидно было, что в словах простых торговцев была горькая правда, которую Василий хотел скрыть даже от себя самого. Юрий был для него занозой, тяжким ярмом на шее. Масла в огонь подливала и жена, Софья, особенно с той поры, как взяла на руки собственного сына. Она заставила Василия написать собственной завещание, по которому после его смерти, все отходило старшему сыну, а при нем наставником, по примеру княгини Евдокии, должна быть Софья. Завещание это Василий никому не оглашал, но оно было для него лишним доказательством того, что брат Юрий ему соперник.
-Это все литовка братьев Василия и Юрия стравливает! - снова подал голос кто-то из торговцев.
Стоявший рядом с Василием дружинник, так же купцом переодетый, с тревогой поглядел на своего князя. О любви и обожании великим князем жены своей знал каждый. Дружинник думал, стерпит ли князь такое оскорбление? Василий стерпел, пошел дальше. На приличном расстоянии от говоривших шепнул дружиннику на ухо: "В кандалы болтуна, языка лишить!" - и пошел дальше.
В белокаменном княжеском тереме, Василий сразу направился в горницы жены. Она нужна была ему, как воздух. С раннего утра и до позднего вечера все думал о ней. Чем дольше жил с Софьей, тем больше влюблялся в нее. Перед ее красотой, умом, обаянием все отступало для Василия на второй план. Вот и сейчас он испытывал непереносимую потребность увидеть жену, убедиться, что с ней все в порядке.
Софья стояла у окна, держала на руках малютку Юрия и что-то тихонько нашептывала младенцу на самое ушко. Прислужницы, завидев князя, торопливо вышли, оставив молодую чету наедине.
-Софья... - Василий шагнул к жене, положил одну руку ей на плечо, второй рукой гладил по головке сына.
Софья сразу поняла, что Василия что-то тревожит. Она очень чутко улавливала его настроение, угадала его тревогу и сейчас.
-Знаешь, что в народе говорят? - начал Василий и пересказал жене слова торговцев.
-Я говорила тебе, что Юрий только вид делает, что покорен тебе! А чуть что не так, так тебя вон, у них князь готовый имеется! И княгиня Евдокия к князю Юрию благоволит...
Василий уже пожалел, что подавшись минутной слабости, пожаловался жене. Софья тут же оседлала своего любимого конька. Особенно неприятно было, что теперь она неизменно присовокупляла к имени Юрия мать, Евдокию. Такая особенность появилась у нее после родов.
-Мать ни при чем! У нее о каждом чаде сердце болит! - чуть резче, чем хотел ответил Василий.
Софья почла за лучшее промолчать. Она прекрасно понимала, что дальнейшие разговоры могут вызвать нежелательные разногласия, а вот оброненное слово, все равно зернышком прорастет в душе Василия.
Евдокия удивлялась поведению старшего сына. То он к женитьбе Юрия с прохладцей отнесся, а то чуть не каждый день напоминал матери о необходимости подбора невесты для брата. Да еще и претенденток подыскивал. Но тех, кого предлагал Василий Евдокия отвергала. Достаточно было одной иноземки в Москве. Отношения свекрови и невестки, хоть и были внешне вполне благополучными, но каждая из них чувствовала внутреннее напряжение. И если Софья могла объяснить свою позицию тем, что старая княгиня поддерживает князя Юрия, то Евдокия всеми силами старалась невестке угодить, но слов верных подобрать не могла, да и Софья к тесному общению не стремилась.
Самой подходящей Юрию партией, казалось Евдокии, дочь Смоленского князя Юрия Святославовича, Анастасия. Полагала Евдокия, что этот союз одобрят и Василий и жена его, Софья. Женою Юрия Святославовича была дочь рязанского князя Олега Ивановича, Алена Олеговна, а матерью - дочь литовского князя Ольгерда, Ефросинья. Таким образом сама Анастасия, как бы принадлежала к двум мирам, и должна была устроить все стороны.
Так и случилось. Смоленское княжество разделяло московские и литовские земли, и земли те служили частыми причинами раздора. И если Москва была соседом по большей части миролюбивым, то Литва всегда с алчностью поглядывала на плодородные смоленские земли. За одно только предыдущее десятилетие, Смоленск несколько раз переходил под власть Литвы, но снова возвращался обратно, силами князей Смоленских. Жители Смоленска литовцев терпеть не хотели, а потому за своих князей горой стояли. Всего лишь год назад Юрий Святославович, в очередной раз выбил литовцев со своих земель.
Князю Василию план матери понравился. Сим хотел положить конец раздору между Смоленском и Литвой, да и что греха таить, прилепить со временем Смоленск к Московской вотчине. А вот Софья отчего-то насупилась, не обрадовалась родственнице. Пыталась донести до Василия, что такой брак только укрепит позиции Юрия. Однако в этот раз Василий слушать жену не стал.
Сама же Евдокия, помнила мать Анастасии, Алену Олеговну Смоленскую, как одну из немногих княжеских жен, вместе с мужьями посещавшими некогда Москву. Княгиня Алена была близка Евдокии по духу. Простая, верная, готовая ради семьи на все. Евдокия надеялась, что и Анастасия получила от матери подобное воспитание.
От Юрия получила княгиня Евдокия согласие и не теряя времени отправились в Смоленск сваты. В согласии Юрия Святославовича на брак никто не сомневался, и все же Евдокия не находила себе места, пока не получила его.
Свадьбу решили играть в Звенигороде, уделе Юрия, где вовсю шло строительство княжеского терема. У бояр звенигородских терема знатные отстроены были, а для князя вовсе ничего не было. Строители старались, спешили, чтобы любимому князю было куда жену молодую привезти.
Князь Юрий вернулся в Москву с богатой добычей, основная часть которой была сразу помещена в великокняжескую казну. Для брата Василий выделил долю обычную, да немного присовокупил в качестве свадебного дара. Но и того добра, что досталось Юрию было более чем достаточно. Он велел в Звенигороде заложить собор и пригласил к себе епископом Савву Сторожевского, воспитанника Сергия Радонежского, несмотря на достаточно молодой возраст слывшего прозорливцем.
Однако со свадьбой пришлось повременить. Хан Тохтамыш, которого Юрий так не смог отыскать, нашел свое пристанище в Литве, у Витовта. Тамерлан, для которого Тохтамыш оставался крайне опасен, прознал о том и войска свои повел на Литву. Там, где проходило войско Тамерлана оставалась лишь выжженная, вытоптанная, обескровленная земля. Орды хана приближались к Москве, пройдя по краю Рязанской земли. Из Рязани и пришла весть об Орде.
Князь Василий запаниковал. Срочно воротил из Звенигорода Юрия, который едва до своей вотчины успел добраться. Народ высыпал на улицы. Всюду царила паника, выли бабы, бранились непотребно мужики, потрясая кулаками в воздух. Смятение ощущалось во всем. У кого-то в хлеву мычали не доенные коровы, в кузницах не разгорались очаги. Кто-то в панике покидал Москву, намереваясь пересидеть смутные времена в дремучих лесах. Они тащили с собой самое ценное добро и припасы.
Подобная паника царила и в княжеском терему. Княгиня Софья Витовтовна, ни на секунду не спуская с рук сына, уговаривала свекровь:
-Поедем, матушка, в Переяславль! Там схоронимся!
Переяславль находился в стороне, на самой окраине московских земель, и была велика надежда, что туда Тамерлан не свернет. Его целью была Литва, что тоже крайне заботило Софью. Она про себя ругала батюшку, непонятно зачем укрывшего бывшего хана и тем навлекшего на себя гнев нового.
Как ни увещевала Софья свекровь, та наотрез отказалась покидать Москву, хоть саму Софью на отъезд и благословила. Вместе с Софьей и внуком, Евдокия отправила в дорогу своих младших детей.
Поселилась в душе Евдокии в те дни твердая уверенность, что именно в ее силах остановить Тамерлана, не покидала ее. Она не понимала, откуда такая уверенность взялась, что ею двигало. Она стояла в соборе, перед светлым образом Божьей матери и истово молилась. Сквозь пелену слез, застилающих Евдокии глаза, она увидела, словно образ Богородицы расплывается, обретает новые формы, в которых княгиня увидела образ Святой Девы, находящийся во Владимире. Образ тот слыл чудотворным и Евдокия приняла это как знак.
Сыновья Василий и Юрий, собрав войско и ополчение, отправились к границам. Воинов провожали все, кто еще не покинул Москву.
Евдокия смотрела вслед войску пока они не скрылись вдали. Обернувшись, она увидела, что и многие горожане не тронулись с места, а стоят молча, словно выжидают чего-то.
- Люди! - вдруг заговорила Евдокия и сама удивилась, что голос ее звучит громко и четко, - Во Владимир послала я за чудотворной иконой Божией Матери! Сама пойду на встречу святыне и вас с собой зову! Не оставит нас Богородица, не даст в обиду воинов наших! Коли кто желает, так завтра поутру в путь тронемся!
Вокруг одобрительно заговорили. Это была последняя надежда и отчего-то княгине хотелось верить. В тот вечер соборы Москвы полны были молящихся. Пожалуй даже в великие праздники не собиралось там столько народу.
Как и обещала, ранним утром Евдокия вышла к воротам. Слезы навернулись на глаза, когда она увидела за ними толпу людей. В основном женщины, но были и старики- мужчины. Люд пришел от всех сословий - бояре, купцы, ремесленники всех мастей. Особняком стояли лица духовные, держали в руках кресты и иконы. Все расступились, давая пройти княгине и сомкнули ряды за ней, и пошли следом. Церковные служители затянули "Отче наш", перешли на "Богородице Дево, радуйся!" и весь народ, подхватил простые слова молитвы и понеслась она, наполняя сердца верой и радостью. Легче становился шаг, быстрее двигались ноги. Только бы успеть, встретить святыню! А так, на все воля Божья и милость Его!
или
Юмани карта: 2204120116170354