Виталия я знал плохо. Можно сказать, совсем не знал. Как выяснилось впоследствии, и все наши общие знакомые знали о нем не больше моего. Его внешность, повадки, характер, творческое кредо – вот, пожалуй, и всё, что можно о нем рассказать. Ну разве еще о его личной жизни немного.
Еще меньше было известно о его прошлом. А все потому, что и сам он не знал, кто он и откуда. Выросший без отца, он всю сознательную жизнь подозревал, что и мать ему не родная. Окончательно он убедился в этом, только после ее смерти, когда, копаясь в бумагах покойной, нашел документ о своем усыновлении.
Детство и юность его, как, впрочем, и вся остальная жизнь, прошли в Темиртау. Жили они с матерью в тесной хрущёвке на втором этаже одной из четырехэтажек, что и поныне стоят по обе стороны парка Гагарина.
Окончив обычную восьмилетку, поступил в ПТУ, где получил профессию водителя. В 18, как и положено, ушел в армию. Служил где-то в районе таджикско-афганской границы в автомобильных войсках.
После демобилизации Виталий устроился электриком на КарГРЭС – Карагандинскую гидроэлектростанцию. На самом деле электростанция стояла в Темиртау на берегу Самаркандского водохранилища недалеко от въезда в Старый город. Но как и большинство предприятий в городе почему-то числилась Карагандинской. Здесь он проработал всю свою оставшуюся жизнь, пройдя все перипетии смены эпох: от позднесоветской анархии и выборности начальства до закабаления системой капитализма.
В семейной жизни ему не везло. Он легко знакомился с женщинами, но так же легко и расставался. Единственная подруга, с которой у него сложились долгосрочные отношения, родила ему сына, но, похоже, так и не стала его женой.
Жизнь его закончилась трагически: Виталий погиб зимой 1999 года на работе, от удара током высокого напряжения. Было ему тогда около тридцати.
Природа одарила Виталия примечательной внешностью. Во всем его телесном строе наблюдалась какая-то болезненная несоразмерность: короткое туловище со сгорбленными плечами и ввалившейся грудной клеткой, длинные руки и такие же кисти, чуть согнутые, шаркающие при ходьбе, ноги, широкие губы, скулы и лоб, крючковатый нос, нависающие надбровные дуги и слегка выпяченная нижняя губа. Все это очень напоминало так называемую болезнь гениев – синдром Марфана. Для полного комплекта не хватало только высокого роста.
Но, несмотря на отнюдь не модельную внешность, Виталий не был ни угрюм, ни зол. На лице у него всегда играла улыбка, в общении с друзьями – открыт и приветлив, хотя и скор на колкую шутку. Эти свойства характера наряду с несомненным поэтическим даром придавали его облику какой-то особый мужской шарм, из-за которого он никогда не жаловался на отсутствие внимания со стороны женщин.
Когда и, главное, как у Виталия проявился поэтический талант, он не говорил. Но, судя по творческой энергии, по качеству и содержанию его стихов, страсть к литературе проявилась в нем довольно рано. Это было видно по его отношению к книгам, которых он прочел великое множество. В этом мне довелось убедиться лично, когда по какой-то причине я оказался в гостях в его родном доме. Это был единственный раз, но его хватило, чтобы увиденное запечатлелось в памяти с фотографической точностью.
Что удивило в первую очередь, так это мизерные размеры спальни: в ней едва помещались односпальная кровать, стул и небольшой столик у окна. Но все же главным было не это, а книги, – много книг. Вдоль всех четырех стен, от самого пола до невысокого потолка, в этой и без того тесной спаленке располагались книжные стеллажи. Книги теснились друг к другу, лежали стопками сверху так, что полки прогибались дугой под их тяжестью, грозя обрушиться вам на голову.
Как он умудрился собрать такую внушительную коллекцию, я тогда не спросил. Может быть потому, что в те времена домашняя библиотека была такой же неотъемлемой частью быта, как югославская стенка, трюмо или радиола. Располагалась она обычно в той же стенке и состояла из подписных собраний сочинений русских и зарубежных классиков. Книги покупали не для чтения, а чтобы было “как у всех”. Поэтому корешки всегда выглядели новыми, будто только из типографии.
Библиотека Виталия выглядела совершенно иначе: она располагалась не в зале, а в спальне; книг было так много, что хватило бы на сотню “стандартных” библиотек; многие тома имели весьма ветхий вид, а значит покупали их точно не для красоты.
Даже если предположить, что Виталий прочел хотя бы часть из своей библиотеки, это уже много для простого работяги, каким он оставался всю свою жизнь. Сам же он говорил – если его спрашивали – , что прочел всё.
Можно с полной уверенностью сказать, что эти книги заменили Виталию литературный институт, в который он со своими восемью классами и ПТУ никогда бы не поступил.
Чтобы читатель понял, что моя характеристика не грешит против истины, предпосылаю следующей главе рассказа одно из первых произведений поэта – "Булькающие строки".
Во мне кипит котел из разных слов,
Как в паровозе перед дальним рейсом,
И я слагаю музыку стихов,
Как-будто к шпалам прибиваю рельсы.
Как Буриданов знаменит осел,
Так я в своем упрямстве знаменитый.
Я, совершив ошибки, дальше шел
Совсем разбитый, всем ветрам открытый.
Менял условия в шабашной суете,
И дальше брел, к другому полустанку.
Но попадались мне в пути не те,
Не те друзья, не те, увы, гражданки...
Мне говорили, – не туда идешь,
И посылали к дьяволу куда-то.
Совали в руки взятки или ложь,
Или скрывались в каменных палатах.
Я вновь в пути как старый паровоз,
Хриплю натужно черною трубою,
И только пар летит из-под колес,
И груз ошибок за моей спиною.
20.12.1989
Продолжение следует