Маленькое, уютное кафе «Парадиз», расположенное почти на окраине города, в этот послеобеденный час было полупустым.
– Кристина Сергеевна, вы давно знали Юлию Павловну Грибову? – Софья отставила в сторону чашку с обжигающе горячим кофе и открыла блокнот.
Высокая дородная рыжеволосая женщина, сидевшая за столиком напротив Вирницкой, слегка улыбнулась:
– Больше двадцати лет. Когда Юля после замужества приехала в Иркутск, она устроилась работать бухгалтером на то же предприятие, где работала и я. Мы познакомились, подружились… Потом мы вместе ушли работать в фирму, а семь лет назад Юлия наконец-то решилась реализовать свою давнюю мечту – она уволилась с работы и занялась рисованием: благо, муж у неё хорошо зарабатывал, и она могла себе это позволить. Её увольнение не отменило нашей дружбы – мы продолжали общаться, она меня на выставки свои приглашала…
– Какие отношения были у Юли с мужем?
– Ну… Юля хотела уйти от мужа к художнику Максиму Сбруеву, но потом передумала, – женщина вскинула на следователя свои выразительные тёмные глаза.
– Максим Сбруев… Знакомое имя… Это иркутский художник, который в основном рисует Байкал?
– Да.
– Михаил Грибов знал о планах жены? – спросила следователь.
– Этого я не знаю.
– А почему Юля передумала?
– Она привыкла к комфорту и достатку, а Сбруев не мог ей этого предложить. Насколько я знаю, Юля поссорилась со Сбруевым, и они расстались.
– Кристина Сергеевна, у Юли были враги?
– Да нет, откуда? Хотя две недели назад на выставке произошёл неприятный случай…
– Расскажите, пожалуйста, об этом максимально подробно.
– В первых числах августа в Иркутске открылась выставка «Неслучайные штрихи», Юля принимала в ней участие и, как всегда, пригласила меня. Это случилось шестого августа. Посетителей в тот день было немного, мы с Юлей стояли у одной из её картин и болтали о каких-то пустяках. И вдруг я услышала даже не голос, а просто рычание: «Мразь! Ты в школе была мразью – мразью и осталась! Воровка!» Мы с Юлей повернулись на голос. Я увидела высокую, худую темноволосую женщину в длинном тёмном платье. Она была не просто злой – она была в бешенстве. Юлия вздрогнула – мне показалось, она узнала незнакомку. Потом эта странная женщина ещё что-то кричала, но Юля позвала охранников, и те вывели незнакомку на улицу. А Юля смутилась, почему-то вынула серьги из ушей и спрятала их в кошелёк…
– Вынула серьги из ушей? А какие серёжки на ней были в тот день? – что-то помечая в блокноте, спросила Софья.
– Я точно помню, что на Юле были её любимые серёжки – золотые парусники с рубиновыми парусами.
Вирницкая задумалась:
– Кристина Сергеевна, а на выставке осуществлялось видеонаблюдение? – через несколько минут спросила следователь.
– Я думаю да, но точно не знаю.
– У этой женщины были какие-нибудь особые приметы?
– Да! У неё было небольшое родимое пятно в форме узкого треугольника на левой щеке!
– Отлично! Это уже кое-что! – Вирницкая сделала ещё одну пометку в блокноте:
– Кристина Сергеевна, нужно составить фоторобот этой женщины с выставки. Вы сможете нам помочь?
Бухгалтер задумалась, потом одним большим глотком допила ромашковый чай и с глухим стуком опустила чашку на стол:
– Я думаю, да.
***
Фоторобот составляли битых два часа. Только Вирницкая отпустила Кристину Савельеву и собралась выпить кофе, как в её дверь постучали:
– Войдите!
– Привет, Соня! – криминалист Иван Ланцев боком протиснулся в кабинет, пряча правую руку за спиной. В ней обнаружилась огромная белая роза. – Это тебе!
– Привет, Иван. Спасибо! – Софья набрала воду в невысокую чёрную вазочку и поставила в неё цветок.
– Соня, ты сегодня после работы свободна? Хочу пригласить тебя в ресторан…
– Ваня, мы обязательно сходим – обещаю! Но только когда распутаем это дело, хорошо?
Ланцев кивнул:
– Хорошо, но, надеюсь, кофе мы с тобой можем выпить сейчас?
Вирницкая улыбнулась:
– Конечно!
Она честно старалась совсем не думать о деле во время этой маленькой кофе-паузы, но убийство Грибовой не шло у неё из головы:
– Иван, может быть, есть что-то новое?
Криминалист отставил в сторону чашку с недопитым кофе и покачал головой:
– Нового ничего. На сумке, бутылке и кошельке «пальчиков» – море, а толку – ноль: все они принадлежат убитой… А кстати, где это Юрьев прохлаждается? Я его сегодня не видел.
– Он работает в архиве. Кирилл считает, что убийство Грибовой – месть её мужу-адвокату. Вот он и ищет подтверждение своей версии в архивах.
– А что считаешь ты?
– Я так не считаю. И, кстати, у меня теперь есть целых два подозреваемых.
***
Первый из подозреваемых, тридцатисемилетний художник-пейзажист Максим Андреевич Сбруев, отпал сразу.
– Так вы думаете, это я Юльку убил? – говорил, нетвёрдо стоя на ногах, высокий, жилистый, светловолосый художник с голым торсом, одетый в растянутые серые домашние треники. Он, часто моргая, уныло смотрел на Софью нетрезвыми карими глазами. – Да зачем мне было её убивать – рыбку мою золотую? Она мне деньгами помогала…
– Наденьте рубашку – вы не на пляже! – младший лейтенант скользнула глазами по стенам убогой комнаты, сплошь завешанным картинами и набросками картин разной степени готовности. Почти на всех картинах был изображён Байкал: то спокойный, умиротворённый, то – штормящий и грозный, но всегда – величественный.
«Хоромы» художника были совсем небогаты: в одном углу полупустой неуютной комнаты огромной кучей громоздились куски холста, на столе в хаотичном беспорядке были разбросаны кисти и краски. На подоконнике – пустая бутылка водки и пустой стакан, накрытый ломтем засохшего хлеба. Во втором углу стоял массивный потёртый стул, на котором, свернувшись калачиком, спала большая сиамская кошка. Старинный полуразвалившийся шкаф, стоящий почти в центре комнаты большой деревянный мольберт и расположенный у стены новёхонький, видно недавно купленный, дорогой чёрный кожаный диван завершали картину.
– Да, счас! – Сбруев громко икнул, подошёл к шкафу, вытащил оттуда мятую белую футболку и кое-как, путаясь в рукавах, напялил её на себя.
– А диванчик… Диванчик Юля мне подарила, – уловив цепкий, внимательный взгляд Вирницкой, сказал художник. – У меня на такие причиндалы никогда денег не было. У меня и чек где-то есть.
Сбруев подошёл к висящей в маленькой тёмной прихожей книжной полке, достал оттуда «Трёх мушкетёров» и вынул из книжки чек. Как оказалось, диван был куплен Юлией Грибовой за два месяца до смерти.
– Максим Андреевич, Юлия хотела уйти к вам от мужа, но потом передумала…
– Да, это я её убедил. У Юли своих денег не было – она жила на деньги мужа-адвоката. Сама жила и мне помогала. Юлька, конечно, сначала обиделась, и мы поссорились, но потом помирились...
Перехватив удивлённый взгляд Вирницкой, художник продолжал:
– Я никогда её не любил. Она меня – да. Я её – нет. Она была для меня благотворительницей, золотой рыбкой – помогала деньгами…
– Максим Андреевич, где вы были утром двадцать седьмого августа, с восьми до двенадцати часов?
– Двадцать седьмого? С восьми до двенадцати? А, так в тот день я вместе с другими художниками был на пленэре на берегу Ангары. Рисовали, выпивали. Человек двадцать меня в тот день видели. Поздно домой вернулся…
***
– Ничего такой домик! – негромко присвистнул Юрьев.
Они стояли у ворот красивого двухэтажного коттеджа адвоката Грибова.
– Мне на такой домик за всю жизнь не скопить, – шёпотом откликнулась Софья. – Даже если я буду сидеть на диете из хлеба и воды.
– Значит, пора становиться адвокатессой…
– Скажешь тоже! Всё, тихо! Вон Грибов идёт. Здравствуйте, Михаил Игоревич!
Адвокат провёл напарников в дом, предложил им кофе, но Вирницкая и Юрьев дружно от него отказались.
– Вот, Софья Алексеевна, вчера я отыскал все Юлины альбомы, как вы и просили, – непередаваемым бархатным басом сказал адвокат и указал на круглый деревянный столик, где лежали четыре больших, пухлых альбома.
– Спасибо, Михаил Игоревич! Можно нам взять альбомы с собой? Мы их обязательно вернём.
– Конечно, берите. А как продвигается расследование?
– К сожалению, пока порадовать вас нечем. Мы работаем.
***
– Ну что, два альбома мне, два – тебе? – Софья протянула синий и красный альбомы Юрьеву. – Ищем девушку или женщину с родимым пятном в форме узкого треугольника на левой щеке. Скорее всего, она – одноклассница Грибовой. Жаль, что записи камер видеонаблюдения с выставки ничем не могут нам помочь: на них подозреваемая видна только со спины – высокая, худая темноволосая женщина в тёмно-синем платье. По таким приметам пол-Иркутска можно задерживать. Я передала фоторобот предполагаемой преступницы нашему компьютерному гению – Васе Орехову, он обещал прогнать его через систему распознавания лиц.
Битых два часа тишину кабинета нарушал лишь мерный шелест страниц.
– Нашла! Я нашла! Вот смотри, выпуск ярославской средней школы №3, 1989 год. Вот Юлия Терникова, а вот, во втором ряду, наша подозреваемая – Елена Бурова, девушка с родимым пятном на щеке…
Внезапно тишину кабинета разорвал громкий звонок телефона. Вирницкая схватила трубку:
– Всё поняла, спасибо, Василий!
Софья схватила сумку и повернулась к Юрьеву:
– Вася Орехов нашёл Бурову через систему распознавания лиц. Позавчера она приходила на железнодорожный вокзал, и сейчас она снова там! Бежим!
***
– Елена Афанасьевна Бурова позавчера купила билет до Москвы на сегодня, – громко сказала Вирницкой и Юрьеву крупная, ширококостная брюнетка с собранными в высокую гульку жирными волосами. – У неё пятый вагон, одиннадцатое место. Поезд отходит через три минуты от второй платформы, он на четвёртом пути.
– Успеем? – на бегу спросил Юрьев, когда они, сломя голову, мчались через зал ожидания.
– Должны успеть!
Они вылетели на платформу, чуть не сбили какого-то мужика с огромной сумкой и крохотной белой собачкой на поводке, на бегу, не поворачивая головы, извинились.
– Полиция! Задержите отправление поезда! – крикнул Кирилл высокой белокурой проводнице, уже готовой закрыть дверь поезда, и показал ей удостоверение, а Софья, не медля ни секунды, взлетела по ступенькам и оказалась в плацкартном вагоне. Она вскочила в первый вагон – он был ближе всех – и теперь ей нужно было пройти по вагонам до пятого.
В поезде царила та деловитая суета, которая бывает только в дороге: кто-то пил чай, кто-то читал, кто-то, отвернувшись к стенке, спал, кто-то чистил апельсин. Было жарко, пахло кофе, колбасой, чаем, шоколадом и апельсинами.
Вот и пятый вагон. Елену Бурову Софья узнала сразу – высокая, худая, темноволосая, одетая в джинсы и светло-фиолетовый свитер грубой вязки, она рассеянно смотрела в окно.
– Елена Бурова? – женщина в фиолетовом свитере неторопливо повернулась к Вирницкой, и та отчётливо увидела тёмное родимое пятно у неё на щеке. В ушах Буровой были те самые серьги – золотые парусники под рубиновыми парусами. – Вы задержаны по подозрению в убийстве Юлии Павловны Грибовой, – тихо прошелестели слова.
Если на свете существует абсолютная тишина, то именно она установилась сейчас в вагоне. Пассажиры молчали и во все глаза смотрели на Вирницкую.
Блеклые губы Елены Буровой дрогнули, перекосились в кривой усмешке. Она спокойно встала, оправила свитер, вытащила из рундука небольшую серую дорожную сумку, накинула на плечо маленькую коричневую сумочку из лакированной кожи и, оставив билет на столе, неторопливо пошла к выходу из вагона.
***
– Ну, что, Кирилл, мы будем проводить допрос вместе?
– Ты проводи, а я понаблюдаю. Если что – подключусь.
– Хорошо.
Когда Елену Бурову ввели в допросную, та плюхнулась на стул и застыла, опустив голову и глядя на свои сцепленные в замок смуглые руки. Она была одета точно так же, как в день задержания – в джинсы и толстый фиолетовый свитер грубой вязки.
– Елена Афанасьевна, я – следователь Софья Вирницкая.
Никакой реакции – задержанная даже не подняла головы.
– Елена Афанасьевна, вы убили Юлию Грибову для того, чтобы похитить её серьги? – задала Софья первый вопрос.
Женщина резко вскинула голову, подобралась, её худое, смуглое лицо исказила злобная гримаса, ноздри сердито задрожали, большие серые глаза вылезли из орбит, сильные руки непроизвольно сжались в кулаки:
– Это – МОИ серьги! – веско и глухо ответила она. – Мои покойные родители подарили мне эти серёжки на семнадцатилетие тридцать пять лет назад! Мой отец дружил с ярославским ювелиром, Михаилом Цубером, и родители решили сделать мне на семнадцатилетие особый, запоминающийся подарок – золотые серьги в виде парусников под алыми парусами из рубинов – совсем как у Грина!
А Юлька Терникова украла у меня эти серёжки, когда мы отмечали выпускной под Ярославлем, на даче у Лёшки Баринова! Вынула из ушей, когда я, пьяная, уснула на старенькой тахте.
Я написала заявление в милицию, и родители мои написали тоже, но воровку не нашли – тогда не нашли! А четыре месяца назад я приехала в Иркутск к дочери, чтобы помочь ей с новорожденной внучкой – я даже с работы ради этого уволилась. Надька моя после универа вышла замуж за иркутянина, и они решили жить здесь.
Мы с Терниковой никогда не дружили, но я узнала из «Одноклассников», что она живёт в Иркутске и даже стала кем-то вроде художницы. А тут как раз выставка эта подвернулась – «Неслучайные штрихи». Дай, думаю, схожу.
Вот пришла я на выставку и увидела Юльку – такую довольную, разодетую, в МОИХ серьгах! Мне хотелось задушить её прямо там, на выставке, но охранники силой вывели меня из зала. Самое интересное – сотни Юлькиных фотографий в «Одноклассниках» – и ни одной с моими серёжками. Осторожная, мразь!
Ну, узнала я, где она живёт, где каждый день гуляет с таксой своей. Я не собиралась убивать Юльку – я просто хотела вернуть СВОИ серёжки. МОИ серёжки, которые эта мразь украла 35 лет назад! Я встретила Юльку в лесу, у её элитного коттеджного посёлка, и потребовала вернуть серьги. А она рассмеялась мне в лицо и сказала, что, даже если я обращусь сейчас в полицию, то у меня ничего не выйдет – все сроки давности вышли. А потом повернулась и пошла по тропинке с шавкой своей. И тогда я выхватила из кармана камень – как знала, что он мне пригодится, подобрала у дома дочки, на клумбе. Я ударила Юлю сзади по голове и, когда она упала, я задушила её своим шёлковым шарфом. Потом вынула из её ушей МОИ серьги и ушла…
– Вы могли оглушить её, забрать серьги и уйти.
Бурова долго, пристально рассматривала свои смуглые, узловатые руки с длинными, чуть утолщёнными в суставах пальцами. Повисшей в допросной тяжёлой, вязкой тишине, казалось, не будет конца.
– Я не смогла остановиться, – наконец, сказала она и посмотрела прямо в лицо Вирницкой.
– Вы убили человека…
– Я убила воровку!
– Вы убили человека. Возможно, не самого лучшего, но – человека. Вы понимаете, что вам теперь светят долгие годы тюрьмы, и ваша внучка долго не увидит бабушку?
– Тюрьма – не могила. Из могилы выхода нет, а из тюрьмы – есть. Я ни о чём не жалею.
***
Уютный зал дорогого ресторана был полупустым, тихо звучала лёгкая, ненавязчивая музыка. Официант принёс вино, тар-тар из красной рыбы и лёгкий овощной салат.
– Можешь пообещать мне одну вещь? – Ланцев поднял бокал с золотистым просекко и улыбнулся Софье.
– Какую именно? – девушка улыбнулась в ответ и тоже подняла свой бокал.
Она была в элегантном зелёном брючном костюме, удивительно шедшем к её большим зелёным глазам, длинные тёмно-русые волосы уложены в сложную высокую причёску.
– Сегодня ни слова о работе!
---
Автор: Наталия Матейчик