Ровена лежала в кроватке и вопросительно смотрела на Аленку. Ксюшка выбежала в магазин, завезли какие-то новомодные полушубки, а Игорь получил премию, вот и уговорил жену на покупку, покупай шубу летом. Ксюшка сначала стеснялась тратить такие деньги на себя, а потом махнула рукой - была, не была, тем более там и на обновки Машке, и на Игореву удочку, давнюю мечту - на все хватит. Ну и позвала Аленку, послав Машку, дочери не доверяла малышку, уж больно та мудрая. В доме было прохладно, пахло начавшими распускаться хризантемами - Ксюшка везде расставляла букеты, даже зимой умудрялась ставить веточки черемухи и она распускалась. Осень была уже не за горами, во дворе хризантемы еще только начали наливать бутоны, а в комнате, в тепле пыхнули звездчатыми цветочками, напоили сухой, натопленный воздух острым елочным ароматом.
- Да иди уж. Посижу я. Вон она смотрит, как старушка, плакать и не думает.
Ксюшка кивнула, сунула ноги в туфельки, глянула на себя в зеркало с удовольствием, (а она и вправду похорошела - поправилась, налилась молочной свежестью молодой и счастливой матери, глаз не оторвать), и выбежала во двор, чмокнув в нос хихикнувшую Машку.
Аленка приподняла салфетку, прикрывающую тазик, стоящий на столе, чуть обмяла поднявшееся тесто, спросила Машу
- Пирог мама затеяла? Ты помогаешь? Ей ведь некогда, Ровенку нянчить надо?
Машка попрыгала на одном месте, покрутилась юлой, потом вытащила из печки пышущую жаром картошку, с полки достала луковицу, масло, звонко крикнула
- Помогаю. Сейчас начинку буду делать. Я, баб, за укропом на огород сбегаю, ты тут последи. Ровка не плачет никогда, просто смотри, чтобы она в рот ничего не тянула. Да она и не тянет.
Машка убежала, Аленка укутала картошку одеялом, подошла к кроватке. Сняла разноцветного петушка с подвески, покачала над личиком девочки, протянула ей. Но Ровена смотрела мимо петушка, точно в глаза Аленки. А глазки у нее были огромные, черные, бездонные. Вроде и не глаза, а входы куда-то в иное измерение.
- Господи… Ровенька…Что же ты смотришь так? Давай -ка ручку, петушка бери. Поиграем с тобой.
Аленка разжала прохладные пальчики девочки, вложила в ручку игрушку, и ребенок как будто понял, что от него требуется, и как будто пошел навстречу глупой тете. Ровента сжала кулачок, поднесла петушка к лицу, улыбнулась розовыми пухлыми губками. Что-то такое сказала, как будто, если можно назвать агуканье двухмесячного малыша, а потом отвернулась к стене, выпустив игрушку.
Аленка всплеснула руками, схватила толкушку и в сердцах начала толочь картошку, добавляя масло.
- А вот и я! Смотри, Лен!
Ксюшка влетела в комнату, затянула удочку, спрятала ее за печкой, выдернула из шуршащей бумаги что-то нежное, белое, пушистое, накинула на себя, пошла по комнате, чуть покачиваясь, изгибая тонкую талию. Шубка и вправду была красивая. Не длинная, чуть прикрывающая бедра, хоть и кроличья, но нарядная, красила Ксению необыкновенно. Аленка кивнула, Но Ксюшка поняла, что что-то не так, стащила шубку, подошла
- Что, Лен? Что-то не так?
- Ты разве не видишь, Ксюш? Девочка странная, как не от мира сего. Игорь что говорит?
Ксюшка вдруг развернулась, глянула Аленке прямо в глаза, и такая была в этом взгляде боль, что окатило жаром
- А что ей быть от сего-то мира, Лен? Ровена это расплата за Машку! Ты что - забыла?
Женщина вдруг заплакала, но быстро справилась с собой, насухо вытерла глаза, взяла луковицу, начала ее резать - быстро, как будто пыталась унять свое отчаянье этими резкими, грубыми движениями. Потом с грохотом поставила чугунную сковородку на плиту, высыпала лук, прошептала
- Не знаю, что делать. Вижу, что Ровенька не моя, отойти боюсь, даже на секунду. Все время думаю - вот вернусь, а ее нет! А она смотрит так… Как будто оттуда…
Аленка прижала к себе Ксюшку, прикоснулась губами к теплому затылку, почувствовала, как она дрожит.
- Может, вам уехать, Ксюш? Вон, хотя бы в город. Квартира там пустует, давно хозяйку ждет, бабушка бы не возражала. И Игорек работу хорошую найдет, все-таки город - не село.
Ксюшка отвела ее руки, улыбнулась Машке, которая притащила намытый под колонкой укроп, сказала
- Нет, Лен. Нажилась я в городе. Тут мой дом. А дочку я не отдам никому. Она выправится. Сейчас начнет подрастать, да в любви, да в радости. Все хорошо будет. Я уверена.
А в глазах ее, только недавно озорных и счастливых промелькнули тоска и страх. И она тут же спрятала их, опустив пушистые ресницы.
…
Аленка находила дорогу с трудом. И вроде рядом все, а как глаза кто-то застил, отвел. Вот дуб у лога, вроде тропинка тут должна быть, а нету. Пометавшись в высокой траве, Аленка все-таки нашла тропинку, спустилась вниз, нырнула в заросли дикой малины, ободралась до крови, но тропку не потеряла, поднялась из лога, пробежала вдоль терновника, выскочила в березняке.
- Слава Богу, землянка. Эсма!!!
Аленка даже не ожидала, что ее крик так разнесет прозрачный предосенний воздух. Аж до верхушек берез, наверное достало, птиц вспугнула.
- Не ори. Здесь я.