– А теперь перестань орать, сядь и спокойно меня слушай. Я не беззащитная девочка-жена, меня криком твоим не запугаешь. А на кулак я могу и руки переломать.
На лице Любы ни один мускул не дрогнул, пока вокруг метался и кричал Анатолий. Он поверить не мог, что его жена с дочкой сбежали. И ведь всему виной эта женщина. Не будь ее, его безропотная Дашка даже пискнуть не посмела, так ведь вот нашлась защитница. В чужую семью влезла. Ребёнка безотцовщиной сделать решила.
– Да кто ты такая, чтобы в нашей семье свои порядки наводить? - рыкнул на неё Анатолий, склонившись словно коршун.
Ссылка на первую главу рассказа в конце страницы
– А не важно, кто я такая. Тебе всё, что знать следует, то что от меня теперь зависит, увидишь ты жену и дочь или нет. И каким образом увидишь. Думал, девочка за себя не постоит и защиты не найдется? Да как бы не так! Побои мы сняли, зафиксировали, делу ход дадим, если ты нормально думать не начнешь. Так что, дергаться и угрожать не надо. Я, сынок, с матерыми криминалами дело имела. Тебе до них, как болонке до волка. Так что, не стращай, а садись, говорю, и слушай. Девочка твоя у меня и под моей защитой будет до тех пор, пока в голове твоей порядок не наведу. А коль не получится, то считай развод, алименты и встречи при свидетелях. Или сразу развод даешь?
Мужчина плюхнулся на стул и обхватил голову руками. Он раскачивался из стороны в сторону, пытаясь унять эмоции. И наконец, выдохнув, поднял взгляд:
– Да люблю я её! Люблю! Жить без неё не могу!
– А бьешь, тогда, зачем? Голодом моришь.
– Потому и бью. Самому тошно. Лучше меня плетью, легче будет. А ведь бить должен. Обнять, залюбить хочу, а надо бить. А как иначе? Воспитывать же теперь я должен. Отец мою мать воспитывал. Дед - бабку. И жили ведь душа в душу. Дашку отец порол, чтобы человеком выросла. Да не всему обучил, вот мне и приходится.
– Парень, ты сейчас, что, бредишь? - Люба уставилась на него, словно на приведение.
Она смотрела на него, как на умалишенного. На дворе 2000 год, а он словно из средневековья. Вроде парень молодой, высшее образование, современная профессия, а в голове дикости прошлых веков. Как такое, вообще, возможно?
– Вот даже речи лишил, окаянный. Это же надо, в таком молодом и образованном, такие отсталости водятся. Ты, сейчас, чушь по-пьяни несёшь, что ли? Дыхни!
Парень поднял удивленные глаза. Трезвые.
– Или обколотый чем? Ты же всерьез так думать не можешь, правда?
Люба уставилась на мужчину, словно впервые видит. Да, с преступниками было проще. Те, хоть, понимали, что поступают гадко. А этот, видимо, искренне верит в то, что говорит. Такого поворота женщина не ожидала. Псих - это одно. Идиот, преступник. Но чтобы вот так?! И что с ним делать? Брать самой ремень и «переправлять установки»? Воспитывать великовозрастных мальчиков ей еще не приходилось. Есть ли смысл? Есть, нет, а попробовать придется. Надо. Решила женщина и ещё раз пристально посмотрела на молодого мужчину.
– Вот даже не знаю теперь, что с тобой делать. Если шанс достучатся до тебя, что давно уже нет таких правил, не воспитывают никого кулаками.
– Ага! Оттуда и все эти девицы непотребного поведения, и всякие дуры, забывшие о своих мужьях и детях! Потому, что мужики слабаками стали, не могут нормально бабу в руках держать. Вот даже с Дашкой. Я её приучаю к бережливости, деньги тратить правильно, а она какие деньжищи на тряпки дочери спускает! Ребенок же мал ещё, ему без разницы какие тряпки на него надеты, а она?! Вот и как с ней при этом быть?
Люба покачала головой. Запущенный случай.
– Дурак ты, как я посмотрю. Она ткань на свои деньги купила,самой заработанные. Она давно больше тебя зарабатывает. И на свои деньги питается и дочь кормит. На то, что ты ей даешь, даже кошку не прокормить.
Анатолий вскочил так, что стул с треском отлетел в сторону.
– Врешь, ведьма! Не могла она за моей спиной продаваться.
– Ишь, взвился! «Продаваться!» - какие у тебя фантазии! Руки золотые у твоей женушки. Обшивает всех, люди в очереди стоят к швее-волшебнице! Чисто женское дело. Честное и полезное.
– Не будет моя жена работать! Позор для мужика! Что измена, что работа. Опозорила меня, унизила! Да ещё и тряпками на ребенке это подчеркнула.
Аж побагровел до синюшности. Желваки ходят, аж челюсть скрипит, кулаки сжаты, аж костяшки побелели. Смотрит Люба и понимает, что снаскоку тут дело не решить. Так мозг загажен, что не вычистить его сходу. А получится ли, кто ж знает? Но ради ребёнка попробовать надо. Да и дурочка эта молоденькая любит его, страдать будет. Надо всё-таки пробовать. Но в таком состоянии не услышит он ничего, бесполезно. Пусть остынет, тогда и продолжим. Люба поднялась молча и направилась к двери.
– Вы куда? - рявкунул Анатолий.
– Поостынь малость, тогда и продолжим. В таком состоянии ты и себя самого не слышишь, - прямо у порога сказала женщина и захлопнула за собой дверь.
***
Даша сидела на стуле в комнате и пыталась унять дрожь. Она уже совсем потерялась во времени и не понимала, сколько времени прошло, как Люба, обняв её, рыдающую и требующую отвезти назад к мужу, исчезла за дверью. Иногда забегала Леночка. Что-то восторженно щебетала, целовала в воспаленные щеку и снова убегала. Даша не могла найти в себе силы и смелости последовать за дочерью. Она снова была в незнакомом месте. Но теперь рядом не было никого из близких. Даже мужа.
Раздался тихий стук, дверь скрипнула и тихий голос Полины Федоровны нарушил тишину:
– Можно войти, дочка?
Даша удивлённо подскочила. Даже в собственной семье никогда и никто не спрашивал её, можно ли войти. А тут сама хозяйка спрашивает. Даша закивала и только после опомнилась и выдавила:
– Да, конечно, входите. Это же ваш дом.
– Дом мой, а комнатка эта, теперь, твой дом. И никто, даже я, сюда без твоего позволения не войдет. И не рассердится, если откажешь.
Эта информация не складывалась в голове девушки в смысл, и она продолжала испуганно хлопать воспалёнными глазами.
– Дашенька, вечер уже. Может ты по ужинаешь с нами, уважишь стариков?
Добрый голос женщины обволакивал. Да и как отказать хозяйке? Даша согласно кивнула.
– Вот и хорошо. Жду тебя на кухне. А после, разреши я примочки тебе сделаю. Боль быстрее пройдет.
Голос. Такой ласковый. И у неё спрашивающий разрешения. Разрешения позаботиться о ней. Никогда ещё не слышала Даша такого от старших. Словно дикий испуганный зверёк она пыталась осмыслить это новое для неё явление. По привычке кивая в знак согласия.
Женщина на минуту задержала взгляд на девушке и, кивнув в ответ, вышла из комнаты. Там, в коридоре, она смахнула незаметно слезу и покачала головой, тяжело вздохнув.
Стол с тканой скатертью был небольшим, но заполненным самыми разными блюдами. Разве что на Новогоднем столе Даша похожее видела. Словно гостью дорогую её встречали, и чем только обязана она такому? Что ей за это придется терпеть?
– Ну, что вы, не надо было… - прошептала девушка, оглядывая стол.
Полина Федоровна и Степан Петрович переглянулись.
– Что не надо было, дочка? - тихонечко спросила Полина Федоровна.
– Ну, вот такой стол ради меня накрывать, - потупила глаза Даша.
Старики опять переглянулись.
– Так мы не ради тебя. Ради тебя тут одна дополнительная тарелка. А на столе обычный наш ужин, мы всегда так едим. Что здесь такого? В чем невидаль-то? - удивленно подал голос Степан Петрович.
Даша вся сжалась от мужского баса. А хозяйка, заметив это, сразу поспешила смягчить ситуацию:
– Ну, что ты, старый, позоришь меня в глазах девушки. Ну, не напекла я сегодня тарочек, чего попрекать? Ох, схлопочешь ты у меня, зацелую усатого! Завтра будут тебе тарочки на утро.
И она подмигнула Даше и, не дожидаясь реакции девушки, подхватила её тарелку и принялась накладывать в неё горячее и салаты.
– Расселся тут королём, а дамам самим за собой ухаживать приходиться. Ну-ка, отрежь Дашеньке хлеба и намаж паштетом. Сама делала, вкууууусный, - улыбалась она девушки, протягивая тарелку. Та, словно завороженная, опустилась на стул и удивленно уставилась на протянутую еду. Слёзы предательски душили горло.
***
– Да, дед, сколько живу, впервые такое вижу. Даже у нас в деревне, в семьях строгих нравов так девчат не затюкивали. Ох, не просто пришлось девочке.
– Тем быстрее оттает и сил наберется. Ох, права была Любушка, что словно птенчик подбитый.
– Только, вот, как же нам оттаять эту «снегурочку», не напугав её?
– Ну, тут, мать, только забота и время. Доброту даже кошки понимают. Так что, просто не торопи событий и дай ей оглядеться.
Старики шептались за столом, поглядывая на дверь в комнату, в которую ушла их гостья, забрав с собой Леночку.
– А малышка какая смышленая? Словно и не из этой семьи. Вон, как уиграла Тоську с Моськой. Спят без задних лап. И ведь нашли общий язык?
Собачки действительно крепко спали на диване. Маленькие лапки подрагивали во сне. Видимо, снилась им их новая весёлая и озорная подружка, с которой пол дня играли. Лена для своего возраста оказалась очень дружелюбным к животным ребёнком. Сразу поняла, как можно с ними общаться, а как боль причинить можно и не обижала их. А те, словно свою в ней признали или решили няньками быть и ни на шаг от малышки не отходили, позволяя себя и в полотенце, как в пелёнку, кутать, и из ложечки кашкой кормить, и в прятки играть, и в догонялки. Заливисто смеялась девочка, наполняя радостью каждый уголок дома. Вот бы и мать её так смеяться научилась бы.
****
Утром Дашу разбудил запах ванили и корицы и заливистый смех дочери прямо под окном. Осторожно выглянув, девушка увидела, как дочь весело бегает с собачками. А на садовых качелях сидят, обнявшись, и присматривают за малышкой старики. Улыбки играют на их лицах, словно солнечные лучики. И так это все похоже на какую-то добрую сказку, что Даше очень -очень захотелось в неё поверить. Может быть, действительно, здесь никто её не обидит? Вот заживет лицо, станет опять красавицей, тогда и к мужу можно вернуться. А он, соскучится и будет любить, а не обижать. Всё равно не сбежать ей отсюда, неизвестно ведь куда и как бежать. Да и работы вон сколько Люба привезла, делать - не переделать.
Девушка на цыпочках вышла из комнаты. Есть уже очень хотелось. На кухне, на столе, что-то лежало под хлопковой салфеткой. Брать без спросу не хотелось, а спрашивать было боязно. Но что делать? Придется идти, спрашивать. Не с голоду же умирать?
И вдруг в глаза бросилась записка. Девушка издали увидела своё имя.
«Дашенька, доброе утро! На столе молоко и булочки, на плите под покрывалом кашка и омлет. Это всё для тебя, мы уже поели. Постарайся управиться, чтобы продукты не пропадали. Холодильник сломался, хранить остатки негде».
Девушка осторожно приподняла салфетку. Аромат мгновенно окутал помещение. Булочки были ещё теплыми. Как и каша с омлетом. И очень вкусными. Впервые Даша ела так вкусно на завтрак. Впервые кто-то с такой заботой ей его приготовил. «Как бы набраться смелости и попросить научить и меня так готовить? Я за продукты заплачу, Люба же сказала, что денег на питание я уже заработала,»- подумала Даша, словно котёнок, жмурясь от удовольствия.
После завтрака, сполоснув посуду и прибрав стол, девушка решила отыскать всё-таки хозяев и поблагодарить и за ужин, и за завтрак, и за заботу о доченьке. Впервые за эти годы ей удалось выспаться.
Даша вышла из дома и направилась к людям. Те, заметив её, встретили улыбками. Дочь с радостным воплем помчалась к матери. Подхватив на руки, Даша расцеловала малышку и та тут же принялась проситься обратно. Ведь её ждали её подружки: Тоська и Моська. Виляя хвостиками, собаки тоже, словно улыбались молодой женщине.
– Доброе утро! Так сладко спалось. Спасибо большое за вкусный завтрак. И за то, что за Леночкой присмотрели. Она не сильно вас утомляет?
– Доброе утро, дочка! Твоя девочка - просто золото! Она украшает нашу жизнь, развлекает стариков. И питомцам нашим скучать не дает. Так что, за это не переживай. Лучше, ступай сюда и давай знакомиться ближе. Поделись с нами жизнью своей. Вдруг, чего мудрого подскажем.
Девушка смущенно потупила взгляд.
– Так, бабоньки, вы тут лясы поточите, а меня дела ждут, - вдруг заспешил куда-то Степан Петрович, и, встав с качели, отправился в дом, оставив женщин одних.
– И то верно, нечего ему тут с нами наши женские разговоры слушать, - улыбнулась Полина Федоровна, - иди, присаживайся рядом.
Даша послушно опустилась на качели.
Женщина минуту-две подождала, пока девушка сама начнет разговор, но та молчала. И тогда Полина Федоровна решила сама начать. Разговор сложный, но нужный. И сразу - с главного.
– Рассказала мне дочь про твою судьбу горемычную. А я гляжу, и понимаю: другой ты не знаешь, не ведаешь. Потому и построить не можешь. Счастье своё сшить, как эти платья. А ведь надобно самой своё счастье создавать, на судьбу и мужа не рассчитывать. Только как тебе его творить, если за всю жизнь не видала других примеров? Вот это мы сейчас исправлять и будем.
Расскажу я тебе о своей жизни. Мне годков-то уже много, много повидала, много чего рассказать могу. А ты, сиди и слушай. И на ум мотай.
Родилась я в семье крестьянской. В тяжелые времена. И была я второй сестрой у десяти братьев. Да-да, двенадцать нас было. Тогда столько почти в каждой хате рождалось. Да не все доживали до своих детей.
Когда я родилась, старшему брату уже 15 было. По тем временам, совсем взрослый. Вот он за отца у нас и был. Отца с матерью мы и не видели почти: утром, ещё петухи не пропели, они уже в поле ушли, а вечером, уже давно заря отыграла, темнота и сон навалились, а родители только к дому идут. Тяжело им приходилось, чтобы нас всех прокормить, одеть и в люди вывести. Потому дети сами за собой и за домом смотрели.
Так вот, я и моя старшая сестра к работе, считай, с 5 лет приучены. Уже в пять лет няньками для чужих детей были. Пестуньями. Была раньше такая работа. Это сейчас в пять лет детю зад подтирают да в коляске возят, а тогда у нас в пять лет, считай, самостоятельный человек был, помощник. И я тоже с пяти лет чужих нянькала. Тяжело было? Не знаю. Другой-то жизни тогда не видела. Так вот, братья между собой и подраться могли и старший младшего и розгами и, порой, кулаками мог уму разуму учить, но чтобы на девочку руку поднять - не мыслимо дело было. Хоть как провинись. Наказать могли. И хлеба лишить на день, и в угол отправить, и зерно перебирать всю ночь. Но чтобы ударить? Никогда! И сами пальцем не трогали и другим в обиду не давали. А несколько раз было, когда, таких, как ты, битых женушек чужих у мужей лютых отбивали, да так мужа учили, что больше он на свою жинку даже замахнуться не смел. Это сейчас, чуть что: побои снимать бегут. А тогда и деревня на деревню пойдёт- никто не вмешается.
Замуж меня тоже брат выдавал. Только на свадьбе, считай, я своего Степана и увидела. Плакала… Не потому, что не люб, в потому, что из дома уезжать. А брат успокаивал: «я тебе доброго мужа сыскал, не обидит. А коль хоть волосок тронет, так руки потом сам искать будет».
Отвезли меня после свадьбы в чужую семью. А там девять девок и он - один брат. Старший. Ещё одну, считай, в дом привел. И в той семье тоже женщина - существо неприкосновенное. Ибо детей ей рожать, матерью быть. И никто никогда не замахнется, не ударит тем более.
Однажды, по пьяни, одну из сестер её муж толкнул. А она об угол стола и ударилась. Синяк на всю сторону расползся. Так пока потом синяк этот не сполз, муж её весь в синяках от моих братьев и моего мужа ходил. Нельзя было на женщину руку поднимать. Как и на дитё малое. Только учитель в школе мог розгами наказать. Но чтоб родной кто, такое и помыслить не могли мы.
В соседях, конечно, были те, кто жен поколачивал. Но так совсем падшие то люди были. Пьяницы запойные или больные какие. Так что, милая, не всех детей родители бьют, не всякий муж на жену руку поднимает. Вот, Леночку свою разве ударишь?
От одного слова такого Даша отшатнулась, как от удара и рукой рот прикрыла. От лица кровь схлынула, побелела вся. Взглядом дочку ищет судорожно.
– Вижу! Даже от мысли такой тебе плохо стало. А себя почему в обиду даешь? Ты себе не мать даже, ты себе - сама и есть и мать, и отец, и судьба. И от всех себя, как и дочь свою, защитить должна.
Слушает Даша внимательно, только по лицу видно: не доходит до неё смысл, не укладывается в голове. Вздохнула старушка. Ох, трудно перевоспитать взрослую. Трудно новое сознание вместо темноты вставить. Ну, ничего, лето длинное. Раньше осени Любаша сказала, не отпустит её ни домой, ни к родителям, ни на волю. А там, глядишь, и поймет красавица, что не весь мир черными красками писан.
Ваша Наталья Каледина