В то утро я явился в участок, чтобы сфотографировать джентльмена, желающего быть запертым там на ночь. Любопытство донесло мои ноги меньше чем за полчаса, и передо мной предстала небольшая комната, в которой находились инспектор со своими помощниками, несколько репортеров и сам виновник происходящего. Откинувшись на стуле, он сидел с потерянным видом, вертя в руках изысканную шляпу. В блеклых серых глазах его застыла грустная обреченность. Светлые волосы взмокли от пота на висках, а уголком губ он жевал собственный ус рыжеватого оттенка. Костюм у незнакомца был из дорогого материала насыщенного коричневого цвета. Ботинки начищены до блеска, а белоснежная рубашка хорошо накрахмалена. По всему выходило, что не нужда и лишения свели этого джентльмена с ума. Впрочем, мне еще предстояло узнать о состоянии его рассудка. Ведь я мог судить об этом из нескольких слов встретившего и проводившего меня в комнату полицейского.
Напротив джентльмена в расслабленной позе сидел грузный инспектор. Он расстегнул верхние пуговицы формы и рассматривал незнакомца маленькими любопытными глазками. Лысину на его голове скрывало несколько длинных, аккуратно зачесанных прядей черного цвета. Виски у инспектора также были взмокшими. А выступавшую иногда испарину на шее он вытирал мятым пожелтевшим платком. В маленькой комнате было очень жарко, и открытое окно не спасало от духоты. Утро оказалось знойным — обыкновенно так бывает перед сильной грозой. Да и количество человек для такой комнаты было слишком большим, отчего воздух быстро стал спертым.
Мое появление заставило собравшихся замолчать и посмотреть на меня вопросительными взглядами.
— Это мистер Нортвилл, фотограф «Хроник Дартвуда», — пояснил мистер Кирч, знакомый мне репортер «Хроник».
Инспектор окинул меня с головы до ног пристальным взглядом, будто оценивая, могу ли я иметь отношение к джентльмену, сидящему перед ним, а затем едва заметно кивнул. Его помощники посмотрели на меня равнодушно. Один из них, тощий и высокий, с подкрученными по старой моде усами, был полностью занят персоной незнакомца. А другой, такой же худой и низкорослый, отчего форма сидела на нем не по размеру комично, явно скучал, уставившись на что-то за окном.
Находившиеся в комнате, помимо мистера Кирча, репортеры оторвались от своих блокнотов, в которых безостановочно что-то писали, и удостоили меня раздраженными взглядами. Я явно зашел в неподходящий момент, прервав интересную беседу.
— Прошу прощения, — произнес я, аккуратно пристроившись возле смотрящего в окно со скучающим видом помощника инспектора.
Не сказав ни слова, репортеры вернулись к своим блокнотам и продолжили в них писать. А мистер Кирч подмигнул мне, что было абсолютно неуместным и дерзким. Впрочем, я достаточно неплохо его знал, чтобы ожидать подобного. Инспектор же снова едва заметно кивнул мне и перевел взгляд на джентльмена, который так и сидел с грустным осунувшимся лицом. Кажется, он даже не посмотрел на меня.
— Мистер Уильямс, вы утверждаете, что на этом клочке бумаги проклятие? — обратился к нему инспектор. Я впервые заметил в его руке с короткими толстыми пальцами небольшой листок.
— Я же уже объяснял вам, — устало ответил джентльмен, — это руны. Понимаете? Ру-ны. Они убьют меня.
Он говорил с такой интонацией, будто смирился, что вокруг одни глупцы и нет смысла пытаться им что-то объяснить. Однако все равно продолжил тем же утомленным голосом:
— Я гнался за ним. Почти догнал. Но теперь он уехал. В неизвестном направлении.
После каждой фразы мистер Уильямс делал паузы, как будто разговаривал с маленьким ребенком.
— За кем вы гнались, мистер Уильямс? — невозмутимо спросил инспектор.
— За Трентоном. Джоном Трентоном. Я ведь уже говорил. Вы не слушали?
— Простите, нас прервали, — каркнул инспектор, но на меня не посмотрел.
Зато репортеры окинули меня сердитыми взглядами, на секунду оторвавшись от своих блокнотов.
— Это он дал вам бумагу с… — продолжил инспектор и замялся.
— С рунами, да.
— Вы утверждаете, что на них проклятие?
— Смертельное, — в голосе мистера Уильямса впервые послышалась оживленность, а сам он внимательно посмотрел на инспектора.
— Откуда вы знаете?
— Просто знаю и все.
— Вы смогли расшифровать, что здесь написано?
— Можно сказать и так, — мистер Уильямс покрутил в руках шляпу и положил ее на стол, — один человек смог их прочитать.
— И что же там написано?
— Что седьмого числа этого месяца я умру, — голос джентльмена дрогнул, — единственный шанс спастись — отдать руны вручившему их.
— Поэтому вы гнались за… не вспомню имя, простите.
— Для инспектора у вас поразительно короткая память, — вспыхнул мистер Уильямс, — Джон Трентон! Я хотел отдать ему руны и спастись, но не успел. Прохвост сел в карету прямо у меня перед носом, а я побоялся гнаться за ним накануне решающего дня. Переспал ночь, и мне пришла идея. Ведь в запертую камеру никто не сможет проникнуть! Вот я и решил, что это может стать моим спасением.
— Вас могут застрелить через решетку, — подал голос помощник инспектора со старомодными усами.
— Надежно же вы охраняете своих пленников, — съязвил мистер Уильямс. В голосе его не осталось грусти. Да и сам он приободрился: поднял плечи и посмотрел помощнику в глаза твердым взглядом.
— Не болтай чепухи, Том! — каркнул инспектор. — Наши арестанты находятся в полной безопасности.
— Даром, что они преступники, — продолжил язвить мистер Уильямс.
Инспектор пропустил колкость с невозмутимым видом, и мне показалось, что джентльмену стало стыдно за свою вспышку, поскольку он несколько смутился и продолжил спокойным тоном:
— Понимаете, это длинная история. Я и дочь мистера Трентона… Мы… Я… Я обещал жениться, но не сдержал слово.
— Вот как! — вырвалось у одного из писавших в блокноте репортеров. Увидев устремленные на себя взгляды, он покраснел, поняв, что невольно сказал лишнее.
— Продолжайте, мистер Уильямс, — приободрил инспектор.
— Но она сама виновата! — вскричал джентльмен, заставив собравшихся вздрогнуть. — Она была неверна.
Неужели он не понимал, что все рассказанное если не завтра, то на днях появится в газетах и весь Дартвуд будет обсуждать его бесчестный поступок и репутацию мисс Трентон? С другой стороны, как я понял, мистер Уильямс собрал репортеров, чтобы обелить себя. Но тень, которую он бросал на имя бедной девушки, была недостойна джентльмена. Слышать такое было неприятно — хотелось уйти, но задание редакции заставило остаться.
— Клянусь вам! — заломил руки мистер Уильямс.
— Вы были тому свидетелем? — спокойно спросил инспектор и вытер капельки пота с шеи пожелтевшим платком.
— Нет, но ее отравление полностью подтверждает вину. Она знала, что после такого я уже не женюсь на ней, а тому негодяю оказалась не нужна. Никто не хочет иметь в женах неверную женщину!
— Зато каждый спешит ее обесчестить, — снова подал голос помощник инспектора с подкрученными усами.
— Том! — каркнул инспектор.
— Ну, знаете! — вскочил мистер Уильямс и сжал кулаки, отчего костяшки на них побелели. — Я готов был жениться, несмотря на ее низкое положение, которое объясняет ее недостойное поведение.
Тощий помощник с усами хотел что-то возразить, но инспектор выставил перед собой руку, призывая того замолчать.
— Мистер Уильямс, пожалуйста, успокойтесь. Том не хотел вас обидеть.
— Ну, конечно, — вырвалось у джентльмена. Он сел на стул, прожигая старомодного усача взглядом.
— Значит, мисс Трентон отравилась, я правильно вас понял? — невозмутимо спросил инспектор.
— Я же уже сказал, — сурово ответил мистер Уильямс.
— Как давно?
— Сразу после сообщения, что я не женюсь на ней. Пусть тот негодяй, с которым она спуталась, это делает.
— И после этого вас нашел ее отец.
— Нет… не сразу. Прошло несколько недель, как он заявился ко мне с обвинениями в смерти дочери.
— И что же вы?
— А что я? — закинул ногу на ногу мистер Уильямс, от прежнего потерянного вида его не осталось и следа. — Не принял его.
— Почему?
— Зачем мне слушать всякий вздор из уст этого человека? Он вел себя, как сумасшедший! Кричал на всю улицу и обвинял меня во всех немыслимых грехах.
— Он продолжил вас преследовать? — спросил инспектор и вздрогнул от неожиданного раската грома, прокатившегося за окном, хотя на небе не было ни облачка.
— Нет. Во всяком случае я не замечал, — сдержанно ответил мистер Уильямс.
— Как же записка попала к вам?
— Вы про руны? — мистер Уильямс посмотрел на инспектора, как на дурака.
— Именно о них, — невозмутимо продолжил инспектор.
— Я вернулся тогда рано утром в сильном… Я был….
— Пьян? — спросил низкорослый помощник, до сих пор рассматривающий что-то в окне. Кажется, звук грома заставил его очнуться и обратить внимание на происходящее в комнате.
Мистер Уильямс посмотрел на него злыми глазами, вскинул подбородок и произнес с вызовом:
— Да, я был пьян.
— В этом нет ничего предосудительного, — вмешался инспектор, — все мы имеем свойство расслабляться. Даже Чарли, — кивнул он на низкорослого помощника. — Продолжайте.
— Рано утром я вернулся с….
— Попойки, — сказал помощник с подкрученными усами.
— Том! Чарли! Замолчите оба! — каркнул инспектор. — Простите их, мистер Уильямс, и продолжайте.
— Это была не попойка, а вечер у графини, присутствие на котором строго ограничено. Попасть туда могут только избранные члены общества, — с пафосом сказал джентльмен, в голосе его слышалось раздражение, — и да, я выпил больше положенного, желая расслабиться после душевной раны.
— Конечно, конечно, — понимающе закивал инспектор, утирая лицо мокрым от пота платком, — тогда вы и встретили мистера Трентона?
— Да, он поджидал у самого крыльца. Стоило мне выйти из экипажа, как он сунул в мои руки письмо. Это было столь неожиданно, что я не понял, что произошло и кто передо мной. Взял вложенный в руки конверт и оставил его в прихожей. Там он пролежал, пока я не поправил свое здоровье. Когда я его все-таки открыл, оттуда выпал листок, который вы держите сейчас в руках, — мистер Уильямс посмотрел в глаза инспектору взглядом, который напугал меня. В нем сквозило безумие пополам с яростью.
— И вы полагаете, что здесь сказано, что сегодня вы умрете, и хотите быть запертым в камере?
— Не сегодня. Завтра.
— Но заперты вы хотите быть сегодня?
— Вечером, да, — кивнул джентльмен, — чтобы в полночь быть за решеткой.
— Что ж, — задумался инспектор, почесывая одну ладонь ногтями другой руки. За окном снова раздался гром, и я увидел огромную черно-синюю тучу, надвигающуюся на Дартвуд, — тогда приходите вечером. В котором часу вам будет удобно?
По взгляду мистера Уильямса я понял, что он никак не ожидал согласия. Не меньше его удивились и остальные собравшиеся в комнате. Репортеры перестали писать в своих блокнотах, переводя непонимающие взгляды с мистера Уильямса на инспектора. Помощник с усами цокнул, как бы выражая: «Ба! Все-таки добился своего! А низкорослый никак не отреагировал, следя за надвигающейся за окном тучей.
— Благодарю! — вскочил мистер Уильямс со стула, схватил инспектора за руку и начал трясти ее в нервном рукопожатии: — Благодарю! Вы спасли меня!
— Ну, ну! — встал со стула инспектор, оказавшись на несколько голов ниже джентльмена. — Я еще ничего для вас не сделал!
— Вы спасли мне жизнь! Спасли жизнь! — продолжал трясти его руку мистер Уильямс.
— Полноте вам, — улыбнулся инспектор, отчего его толстые щеки практически скрыли маленькие карие глазки.
— До вечера, — отпустил, наконец, его руку мистер Уильямс, — я буду в восемь. Вам удобно?
— Да. Я распоряжусь приготовить камеру.
— Благодарю! Благодарю! — надев шляпу, мистер Уильямс обошел всех собравшихся и пожал каждому руку.
Ладонь его оказалась влажной, а рукопожатие слабым. Он окинул всех безумным взглядом и вышел за дверь. Не удивлюсь, если по улицам города он шел вприпрыжку, не стесняясь напевать веселую мелодию.
— Что ж, господа, — сказал инспектор, продолжая улыбаться. Думается, он уже предвкушал, как будет рассказывать забавную историю всем своим знакомым. — У вас остались вопросы.
— Да, позвольте мистеру Нортвиллу сфотографировать листок с рунами, — отозвался Кирч.
— Конечно, конечно! Хоть кто-то запомнил это название, — улыбнулся инспектор, — еще вопросы?
— Я хотел… — подал голос помощник с усами по старой моде.
— Том! Вопросы с тобой и Чарли мы решим потом. Джентльмены? — обратился инспектор к молчащим репортерам, успевшим убрать свои блокноты.
— Можем мы побеседовать с мистером Уильямсом наедине? — спросил один из них.
— Об этом вам следует спрашивать его, — пожал плечами инспектор.
— Сфотографируйте, наконец, руны, мистер Нортвилл, — сказал мне Кирч и указал рукой в окно: — Надвигается ураган. Давайте покончим с этим до его начала.
Я посмотрел на инспектора, и тот одобрительно кивнул, уступая мне место, чтобы я мог подойти к столу и сделать фотографии. Он один остался со мной в маленькой комнате, когда остальные распрощались и вышли.
— Вы правда верите в проклятие на этой бумажке? — спросил я, закончив фотографировать непонятные мне каракули красного цвета. Я даже понюхал их, поскольку чернила подозрительно напоминали кровь.
— Нет никакого проклятия, мистер….
— Нортвилл.
— Детектив-инспектор Хартон, — представился в свою очередь он.
— Вы просто пошли на уступки этому джентльмену, чтобы привести его нервы в порядок, — кивнул я, понимая.
— У меня есть предположение, что мистер Уильямс убил мисс Трентон. Воспользовался наивной девушкой, пообещав жениться, а потом бросил, — задумчиво сказал инспектор, будто разговаривал сам с собой. Он даже не смотрел на меня в этот момент, уставившись на тучу за окном. — Избавился, пока она не наделала шума.
— Но ведь он сказал, что она покончила с собой, — не поверил я, — и что она изменила ему.
— Мисс Трентон действительно выпила больше таблеток, чем полагалось. Это стало причиной ее смерти. Но окно в спальню девушки наутро после кончины оказалось открытым: подозрительно для сырой погоды. Под ним остались следы от ботинок, размер которых совпадает с размером обуви мистера Уильямса. А на руках мисс Трентон были синяки. Кто-то явно долго держал ее за запястья с большой силой. Не мог ли это быть мистер Уильямс? Заставил ее принять таблетки, а потом не давал освободиться, чтобы выплюнуть их или позвать на помощь.
— Разве не было следствия? — удивился я.
— Было. Оно посчитало, что против мистера Уильямса нет прямых доказательств. К тому же, ближайшие друзья подтвердили, что ту ночь он провел с ними за игрой в карты.
Я на секунду задумался, а потом выпалил неожиданно для себя:
— И тогда отец несчастной придумал свою месть?
— Не берусь утверждать, — пожал плечами инспектор, — лишь высказываю предположения.
— Вы намерены задержать мистера Уильямса? Арестовать по-настоящему? — спросил я, когда очередной раскат грома умолк за окном.
— Для этого нет оснований.
— Но вы же только что перечислили улики против него, — не мог успокоиться я.
— Которые уже были проверены следствием, — посмотрел холодными глазами на меня инспектор. — Вы закончили?
По его выражению лица я понял, что он пожалел о высказанных предположениях. А тон явно говорил, что наш разговор подошел к концу.
— Да, спасибо, — ответил я, чувствуя неудовлетворенность, как бывает, когда автор книги прерывает историю на самом интересном месте. Пожал инспектору руку и покинул комнату.
Выйдя из участка, я посмотрел на грозные черные тучи в надежде, что успею добраться до редакции прежде, чем разразится дождь, когда услышал бодрый голос мистера Кирча:
— Жаль, мы не сообразили остановить мистера Уильямса, чтобы сделать его портрет!
Он стоял на нижней ступеньке лестницы и курил с другими репортерами, не обращая внимания на ухудшающуюся с каждой минутой погоду.
— Я вернусь вечером и сфотографирую его. Думаю, фотографии в камере будут отличными для статьи, — ответил я, спускаясь и думая, известны ли Кирчу догадки, которыми со мной поделился инспектор.
— Прекрасно! Мистер Нортвилл! — воскликнул репортер и хлопнул меня по спине в своей расхлябистой манере, когда я поравнялся с ним. — Обедать?
Я сослался на встречу, чтобы отказ не выглядел обидным, и успел дойти до Фокс-стрит, когда разразился дождь такой силы, что я сразу же промок до нитки. Молнии яркими вспышками прорезали тяжелое темное небо, а от страшного грома появлялся звон в ушах. Непонятно откуда появился экипаж, который мне посчастливилось остановить. Он довез меня до дома, где я переоделся, пообедал и стал ждать окончания ливня. Но сильный дождь продолжился до поздней ночи, и я счел глупой затеей отправляться в участок в такую погоду. Ничто не мешало зайти туда завтра и сделать фотографии мистера Уильямса, который должен был оставаться за решеткой целые сутки.
Утром следующего дня я не спеша завтракал, радуясь ярким солнечным лучам, обещавшим погожий денек, когда за мной прибежал Томас — мальчик на побегушках редакции. Он передал записку от мистера Кирча, срочно требовавшего меня в полицейский участок. Я взял оборудование и отправился туда, оставив на столе недопитый кофе и недоеденный тост.
Репортер курил, нервно расхаживая у крыльца.
— Мистер Нортвилл! Ну наконец-то! — крикнул он, увидев меня.
— Что случилось? — спросил я, хотя сразу понял, в чем дело, едва прочитав записку, которую принес Томас. Однако оставалась смутная надежда, что с мистером Уильямсом все в порядке, а нетерпеливый и сумасбродный Кирч просто решил поторопить меня с портретом.
— Вчерашнего джентльмена убили. Растерзали, что волки овцу, — бесцеремонно выпалил репортер.
— Боже!
— Идемте быстрее, а то всё скоро унесут.
Я не совсем понял, что он имел в виду под словом «всё», но уточнять не стал.
Мистер Кирч схватил меня за локоть и потащил по лестнице, как какого-то нашкодившего сорванца, которого отец тянет домой, чтобы задать хорошую трепку. Лишь на последних ступенях мне удалось вырвать руку. Заметив мой негодующий взгляд, Кирч воскликнул:
— Простите! Простите, мистер Нортвилл! Я весь на нервах, хоть и ожидал подобной развязки.
— Так что случилось? — раздраженным тоном спросил я.
— Мистера Уильямса убили! — вскричал Кирч, распахнув передо мной дверь в участок. — Он умер страшной смертью. Разрублен на куски! — театральным тоном сообщил репортер, подведя меня к узкой лестнице, ведущей куда-то вниз.
Восторг, с которым он говорил о столь страшном событии, шокировал меня. В глазах Кирча плясали озорные нотки, будто речь шла о выигрыше в лотерею, а не о смерти человека.
— Идемте! Идемте! — начал он спускаться.
Я последовал за ним, и скоро мы оказались в сыром коридоре, освещаемом с двух сторон светильниками. Их хватало, чтобы разглядеть дышащие влагой каменные стены и решетки пустых камер, возле одной из которых толпились люди.
— Джентльмены! — крикнул им Кирч. — «Хроники Дартвуда»! Дайте пройти!
Он отодвинул несколько человек и пропустил меня в камеру. Я хотел извиниться, но в нос попал резкий запах крови, от которого закружилась голова. Я посмотрел в камеру, и во рту появился кислый привкус, предвещающий скорую рвоту. На столе стояла отделенная от тела голова мистера Уильямса и смотрела на меня не успевшими подернуться пленкой глазами. В приоткрытом от крика рту лежал кусочек бумажки. Тот самый — с рунами.
Ноги мои налились слабостью. Я схватился за прутья решетки, чтобы не упасть, и через вату в ушах услышал, как кто-то спрашивает, все ли со мной в порядке. Это помогло успокоиться и прийти в себя.
— Да, да, — промямлил я, смотря, как мистер Кирч кружит по камере, разглядывая разрозненные останки покойного.
Кто-то действительно разрубил его на куски и свалил в одну кучу на полу. А голову поставили на стол встречать каждого зашедшего сюда. Да еще на кровати кишками было выложено слово «месть».
Я сглотнул и сказал:
— Такие фотографии никогда не попадут в газету.
— Я лично обсужу этот вопрос с мистером Грэгсоном, — заверил меня Кирч, — вы же уже снимали нечто подобное, мистер Нортвилл?
— Снимал, — выдавил я, снова сглотнув кислую слюну, — но не хотел видеть снова.
— Фотографы «Империал Ньюс» и «Дартвуд Тудей» уже были здесь, — не слушая меня, сказал репортер, — мы должны если не опередить их статьи, то хотя бы не отстать.
— Боже! — сказал я и приступил к своей работе.
— Давайте, давайте, — перемещался по камере мистер Кирч с повадками таракана, — сейчас всё унесут!
Теперь я понял, что под этим «всё» он имел в виду останки убитого мистера Уильямса. Мысль, что репортеры подобны стервятникам и абсолютно чужды чужой боли, пробудила во мне злобу, которая распалялась с каждой фразой Кирча и дошла до такого предела, что, закончив фотографировать, я вылетел из камеры и пустился прямиком в маленькую комнату, где вчера велся допрос.
— Как вы могли? — прокричал я, ворвавшись туда.
Сидящий за столом инспектор поднял на меня глаза и спокойным тоном спросил:
— Мог что?
— Допустить такое? Вы убили его! Убили! — продолжал кричать я.
Инспектор встал и закрыл дверь за моей спиной.
— Тише! — каркнул он. — Мистер Трентон мой давний приятель, я лишь помог ему совершить правосудие.
— Правосудие? Вы называете это правосудием? — упал я на стул, почувствовав, что по телу разлилась слабость и ноги едва держат.
— Согласен, — невозмутимо сказал инспектор, — мой друг перестарался.
— Перестарался? — не поверил я. — Он разрубил несчастного на куски!
— Слишком сильна была его ненависть.
— Это не основание для жестокой расправы над невинным человеком.
— Невинным? — каркнул инспектор. — Он обесчестил девушку и убил ее. Невинный!
— Его вина не доказана! — парировал я.
— Да что вы? Для меня и отца убитой доказана.
— Это самосуд!
— Можете называть, как хотите. Главное, что мерзавец поплатился за содеянное.
— Я донесу на вас! — крикнул я, вставая.
— Не уверен, мистер Нортвилл, — спокойно произнес он, садясь за стол, — в чем моя вина? Я запер мистера Уильямса, как тот просил. Видимо, тюремная решетка не спасла от проклятия, начертанного на рунах.
— Не может быть, чтобы охранники ничего не видели и не слышали. И куда подевались другие арестованные?
— Их и не было. Дартвуд — спокойный город. Только редкие пьяницы иногда нарушают покой улиц. Но откуда вам это знать, мистер Нортвилл, вы ведь не из местных. Кстати, откуда вы?
На секунду я замялся, что не укрылось от инспектора. Он ухмыльнулся и продолжил:
— Не волнуйтесь, мне нет дела до вашего прошлого, пока вы не перешли мою дорогу.
Беспокойство сковало мой желудок льдом, словно я выпил графин ледяной воды.
— Вы сделали необходимые фотографии? — перевел тему инспектор.
Я кивнул, ненавидя себя за страх, который не дал раскрыть рта.
— Что ж, — посмотрел на меня инспектор, — буду ждать статьи. Всего доброго.
— Спасибо, — совладал я, наконец, с собой, — до свидания.
Я поднялся и на шатких ногах вышел из комнаты.
— Хорошего дня, мистер Нортвилл, — услышал я в спину, но не обернулся.
В редакцию я пришел в смешанных чувствах и до самого вечера не мог вернуть себе спокойствие. Со слов инспектора, доказательства действительно говорили не в пользу мистера Уильямса, а его друзья могли сказать что угодно с целью спасти друга. Если смерть мисс Трентон была столь ужасной, то виновник, безусловно, должен был ответить за нее. Но таким ли кровавым способом?
Не отпускал меня и хитроумный план, заманивший мистера Уильямса в Дартвуд. Инспектор и его старый друг ловко придумали руны с проклятием и бегство мистера Трентона. Не удивлюсь, если и тот, кто, по словам мистера Уильямса, расшифровал написанное, был ими подкуплен и перевел послание ровно так, как того требовалось, чтобы запугать впечатлительного человека. Такая смекалка одновременно и восхищала, и пугала меня.
Заставляли волноваться и намеки инспектора на мое прошлое. Могло ли ему быть что-то известно? Сомневаюсь. Скорее, он предположил нечто подобное и обрадовался, когда попал в точку. Оттого и появилась на его лице довольная ухмылка.
Но больше всего приводили меня в смятение люди, с уст которых не сходило жестокое убийство. Они смаковали подробности, перекатывали их на языке, будто малиновый леденец. И главным зачинщиком этого был мистер Кирч, бегавший по редакции с самодовольной улыбкой и беспрестанно торопивший меня с фотографиями. С отвращением представлял я читателей предстоящей статьи, жаждущих кровавых подробностей. Желающих не только прочитать о них, но и рассмотреть каждую рану, заглянуть в глаза и рот убитого. Что можно ждать от общества, наслаждающегося историями с бездушными поступками, подкрепленными откровенными фотографиями человеческой злобы?
Даже сейчас, по прошествии стольких лет, я не могу без волнения описывать тот случай, поразивший меня безжалостностью и хладнокровием, с которыми можно относиться к человеческой жизни. Потому хочу задать своему читателю один-единственный вопрос: пошел бы он на такую продуманную и жестокую месть?
Автор: Анна Шпаковская Оригинальная публикация ВК.
