* *
Жизнь пронеслась, как ветер в подворотне: в полутени колыхнуло пыль, листья на земле, обрывки объявлений на стенах – и привет, ищи другого ветра, то есть жизни. Дунет? Нет?..
Я плохо вижу свое детство. Нет, захочу – увижу все до мгновенья, иначе быть не может. Но не хочу. Пусть останется обителью лета, горячего света, синих небес, где нет места снегам, плачевной мороси дождей, всхлипам сырости и слякоти, всему отродью непогод – пусть так, и все на этом.
Отрочество, юность, молодость – все это у меня было четко по форме, по анкетам, характеристикам, печатям, подписям. Школа, университет. Пошел на исторический, считавшийся тогда кузницей кадров, самым мощным социальным лифтом. И верно, сразу попал на госслужбу, рядовым клерком… Это по форме. А по уму – болтался в этой форме, как копейка в кошельке. В мозгах кипела чушь: мечты радужными пузырями и едкие позывы плоти; последние довели аж до свадьбы. Женились дружно по любви, как думали, а в самом деле по страсти, знать не зная о ролях жены и мужа, о том, что семья – такой же каждодневный труд, что и работа, а я и работал-то без огня, не по талантам чин казался. Впрочем, служебные обязанности выполнял.
А вот с семейными не совладал. И удивительно, как нам с первой женой хватило ума, даже мудрости расстаться по-хорошему, стать просто знакомыми, без обид, ревности, всякого срама. Она потом нормально вышла замуж, дети, внуки – и я желаю ей самого лучшего, что можно только пожелать.
Ну а я нашел затею в виде чтения. В общем-то, почитать я всегда любил, но тут накинулся, как бешеный, и довольно скоро переехал в мир книжных страниц как в основной, а прочая жизнь, включая работу, ушла на обочину. Нет, претензий ко мне не было, справлялся. Но и служебного роста не случилось. Годы если не побежали, то заметно ускорились, а я все так и сидел за тем же столом с теми же бумажками, потом добавился компьютер, отчего многие радовались, что теперь, наконец, бумаг станет меньше. Но их стало больше.
Время еще прибавило ход, правда, я тогда о том не думал. Жил мечтами, растил в себе тайного патриция, вокруг поглядывал с благородной жалостью: вот ведь не знают, кто таков рядом с ними, с кем ходят одними дорогами, дышат одним воздухом, для кого течет их время!..
Лишь жить в самом себе умей,
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум…
Ну и кто скажет, что это не про меня?
Долго мочалил эти строки, выучил все наизусть, и сделалось это моей молитвой, гимном, девизом – шел на работу и твердил: «Молчи, скрывайся и таи!..»
И примерно же тогда, может, чуть позже, в моей жизни возник Портрет.
Сперва возникло предчувствие – легкое, счастливое, какое-то такое бесшабашное. Больше пяти лет минуло от развода, прошлое стало призрачным, долгих связей я не заводил, а о коротких нечего поминать. Но вот пришло то, чему прийти и следовало. Новая женщина. Я уловил ее приближение, еще не видя ее, не зная о ней ничего. Она была даже не дух, только мое неясное волнение – но она была. Встречей повеяло в конце лета, в изменившемся рисунке неба, прозрачности дней, шелесте листьев по ночам…. Я знал, что это будет. Не может не быть.
Вот только и представить не мог, что это будет не женское мясо, а лик в моих видениях. Хотя мог бы получше мозгами раскинуть: мечтал о таинственно-волшебном? Ну так и получи тайн с волшебством по самые стропила. Мечта пришла к тебе в твоем мире, а не в этом окраинном с его скучными физикой, химией-биологией. Так? Так!
Я говорю о ней: Портрет, а не Лицо. Лица – не видел. Оно было как бы под вуалью, странным живым туманом нежно-сиреневого цвета. Странным – это я для вас говорю, мне-то не странно. Я быстро привык к этому Портрету за туманом, облачной невесомости его, со второй встречи мы уже общались как знакомые всю жизнь.
О чем?.. Да так, обо всем и ни о чем. Это не важно, важно быть вместе, тогда можно любую чепуху молоть, все будет в цвет. Я обрел Портрет – этим все сказано, мир стал полон.
Так я думал тогда. Мир на двоих был замкнут: я, она и больше никого. Вне этого мира я обычно жил, работал, был разумен, корректен, точен, никаких косых взглядов, тем более каких-то подозрений. Ни единой иной душе я, разумеется, не рассказал о дружбе с бестелесной сущностью. Как прежде жил, так дальше поживал: рядовой мужчина средних лет с мимолетными грехами – Портрет Портретом, а плоть плотью. Портрет подтрунивала надо мной, я отшучивался; не стесняясь, обсуждали пикантные подробности, было весело. Наверное, это можно назвать счастьем: ведь счастье – это полнота бытия. А наш мир был полон. И я по глупости думал, что так будет всегда. Вернее, никак не думал, был счастлив, и все. Я, гроссмейстер, создал свою игру, с королем, королевой и пешками.
Когда одна из пешек заявила, что беременна, я подумал – а, вздор. Но оказалось не так. Пешка обставилась умело: либо женись, либо попрут со службы по аморалке. Пришлось жениться.
С Портретом мы опять же поострили, посмеялись, считая, что ничего в нашем космосе не изменится. Жена женой, дети детьми… Жена и правда ничего не узнала обо мне, да и знать не хотела. Она была дура, хотя и хитрая. Зачем я ей? А затем, что положено быть замужем, и пускай муж содержит. Так и было.
Нам с Портретом это нисколько не мешало. Родилась дочка – ну, младенец и младенец, я ничего не ощутил. Игра в космос не изменилась, Портрет умно и иронично порассуждала в духе легкого чайлдфри, без фанатизма, я, дурак, поддакивал, не умея смотреть в будущее.
Будущее само посмотрело на меня глазами дочки. Я заметил, как она ищет меня взглядом, улыбается, увидев. Тоже улыбнулся, взял ее на руки – она была такая легонькая, просто пушинка, от нее шло дивное тепло. Оно охватило нас обоих, я стал ходить с ней из комнаты в комнату, испытывая неуверенный праздник чувств, как будто очутился в сфере действия неведомых полей и сил. Портрет что-то проговорила, я ответил невнимательно – мы разговаривали беззвучно, но совершенно четко, она обладала очень правильной, развитой и артикулированной речью, как хорошая актриса старой школы. А сейчас слова прозвучали смутно: не потому, что она где-то там замялась, а я не очень слушал.
Не назову любовь к дочке мгновенно вспыхнувшей. Она пробуждалась день ото дня, неотвратимо, чтобы через полгода поглотить с головой… да что там! С двумя, тремя, с черт знает сколькими головами. Все! Я пропал. То есть пропала игра в космос, крохотная девочка вынесла ее даже не взмахом руки – а взглядом, улыбкой, светом глаз своих. Я открывал дверь, слышал смех и быстрое топ-топ-топ – это мое счастье бежит ко мне.
Счастье есть полнота бытия, все верно. Только вот то, что прежде казалось таким, не было счастьем, а было подменой. Оно съежилось, померкло, облиняло… пропало, и не жалко. А вот теперь да. Счастье.
Мы с дочкой открывали друг друга как неизведанные земли. Как я ждал, когда она заговорит! Дождался. Готов был слушать бесконечно ее голосок, отвечать на все вопросы, объяснять, показывать, придумывать. Мы ползали по траве, рассматривали цветы, жуков и бабочек, смотрели днем на облака, вечером на звезды. Как я любил гулять с ней, смотреть книжки, учить читать! Как полюбила она все это!.. Как быстро пронеслись те годы!
Моя дочь из ребенка стала превращаться в подростка, со всеми присущими этому делу изломами. С ней стало сложнее, поскольку усложнялась она сама – я был к этому готов, и даже было интересно пройти через трудности, решить их. Но решил не я.
Однажды, вернувшись из школы, дочь пожаловалась на недомогание, головную боль. Прилегла. А через час в панике вызывали скорую: ребенок метался в жару под сорок, теряя сознание. Врачи приехали, сказали, какая-то инфекция; сделали жаропонижающее, не помогло. Вновь вызвали. Вторичный вызов значил госпитализацию, дочь увезли в больницу. Я поехал с ней.
И тут вернулась Портрет.
Она пропала годы и годы назад – я тогда подумал, что обиделась, заревновала чисто по-женски. Я не пожалел: тот космос сдуло, вымело дотла, дочь дала мне другой, прежний в подметки не годился. Спасибо, что был, это да, но больше не надо.
Портрет сильно изменилась. Лица все так же видно не было, но вуаль вдруг стала темно-лиловой и колыхалась куда тревожнее, словно от предгрозовых порывов.
– Здравствуй! – резко сказала она.
– Ну, здравствуй.
Я не обрадовался. И верно сделал.
– Ну что? – злорадно сказала Портрет. – Худо?
– Худо – сказал я. – Хуже некуда.
– А я помогу, – сказала она. Согласен?
Я кивнул. Физически, в этом мире, но она увидела.
– Помогу, – повторила она.
И назвала свои условия. Хочешь, чтобы дочь выздоровела? Хорошо. Так и будет. Все пройдет, следов не останется. Вообще болеть не будет, обещаю. Но станет другим человеком. От той твоей дочери не останется ни следа. У нее начнется своя жизнь, где тебе не будет места. Другие люди, интересы, другая любовь. Собственно, это уже будет не твоя дочь, а женщина с какой-то своей судьбой, откуда ей до тебя дела нет. Муж, дети – да, конечно. А отца и мать забудет. Ну, на мать-то, судя по всему, тебе плевать? На жену свою?..
Да. На жену мне так и было. А за дочь готов был умереть хоть сейчас. Отдать свою жизнь ради ее жизни? Да на! Возьми. Так и сказал. От души, на отрыв.
Портрет вроде бы усмехнулась. Нет, я этого не увидел, но флер посветлел. Не до того, каким когда-то был, но все же.
– Не надо твоей жизни, – был ответ. – Отдай ее любовь.
– Да, – сказал я.
Портрет исчезла. Больше я ее не видел.
Дочь пошла на поправку, вскоре выздоровела и стала отдаляться от меня. Все точно так, как было обещано. Сказать по правде, я не верил до конца, что так может быть, но точно так и стало. Все, что роднило нас, все эти нити стали бледнеть, слабеть, обрываться, и я не мог воскресить их, хотя пытался, бился, шел навстречу – нет, все впустую. Моя дочь вправду стала другим человеком – нет, не плохим, просто другим, чужим для меня, и я для нее стал чужим.
Как из нее могло уйти то прошлое, что не должно уйти, без чего нет души, что вторит небесам, рассветам, вечности?.. – не знаю, моему уму непостижимо. Но ушло безвозвратно. Не сразу – и это было больнее всего. Я испытал, что такое, когда самый родной человек постепенно становится чужим. Это было похоже на то, как линяет осень с ее роскошью красок, уходя в тусклое предзимье. Похоже, но не то. Это не скажешь, не передашь, никак. Это можно лишь пережить.
Дочь отлично закончила школу, уехала учиться в другой город, там встретила мужчину. Иностранца. Не стану говорить, кто он, из какой страны, что за человек. Там, в той стране, ей хорошо, растут дети, она их любит, вся она в них, в той жизни. Я перестал для нее быть. Скажу правду: я все-таки мечтал, что так не будет, ведь нельзя же забыть те цветы в траве, облака в небе, свою маленькую ручку в моей руке, слова «спокойной ночи», первое сентября, прохладное солнечное утро, себя, испуганную шумом школьного двора, робко прижавшуюся ко мне… Но нет, выходит, можно. Портрет стала права.
Тогда я понадеялся, что эту взрослую женщину я стану любить меньше, чем ту девочку, и так смогу жить. Но нет. Любовь моя никуда не делась, она была такой же, как годы назад, и я понял, что с этой любовью к дочери и без любви от нее я жить не могу.
Ну нет, так нет. Когда я понял это, я перестал ждать, заболел и умер.
Это я так говорю, чтобы понятней было. Конечно, смерти нет. Есть воля и покой. Там, среди вас, мне и в голову не приходило, где я окажусь. Что я думал об этом там?.. Да толком ничего. Отмахивался: поживем – увидим, где-то так. Теперь вот вижу.
Я царь бескрайнего пространства: хотя бы потому, что никого здесь больше нет. Нет разноцветья, ярких красок, но нет и тьмы. Всегда ровный, бледноватый, с серебристо-звездным отливом свет, примерно равный предвечерью позднего лета, часам пяти-шести на рубеже август-сентябрь. Но, разумеется, здесь иначе. Здесь будто бы не я иду по миру, а он плывет сквозь меня – вроде бы в принципе разницы не должно быть, а не в принципе еще какая. Там я ничего не ждал, а здесь жду. Смерти нет, это я понял, но и тут не жизнь. Это ожидание жизни. Как я дождусь ее? Не знаю. Может, мне суждено воплотиться в новом обличье, прожить новую жизнь на Земле, ничего не зная о прежней, но изредка видя странные сны, недолго ломая над ними голову и потом забывая… Может, и так. Но я так не хочу. Вроде бы нет надежд, но я жду, что этот мир, несущий мне покой и одиночество, вдруг принесет ее, мою дочку.
И он тогда проснется, этот мир. Бледная тень вспыхнет ликом новой зари – так мы сомкнем небо, землю, время, вечность в счастье для всех. Пусть оно для всех, каждому полной чашей, а нам двоим и нашей чашки хватит. Ведь если смерти нет, значит, прошлое не прошло, любовь не пропала и отдать ее нельзя, врет Портрет! Значит, дочь любит меня все так же, той же чистой детской душой, только на время позабыла обо мне. Но это ничего. Вспомнит. Все вспомнит, бросится искать меня по всем краям, окраинам, путям и перепутьям мироздания. Найдет? Не знаю. Знаю, что любовь сильнее всех разлук, что мы будем искать друг друга во всех мирах, во веки их веков, надеясь, что найдем.
Автор: Всеволод Глуховцев
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.