* * *
Водка в полутьме и матовом графине казалась ромом или коньяком – иллюзия настолько достоверная, что я усмехнулся:
– А это точно водка? Не коньяк, не спутал?
Сказал полушутя, но Виктор ответил хмуро:
– Коньяк не пью.
Я ухмыльнулся.
Память.
Школьный выпускной, двадцать восьмое июня. Крайний день, когда все были вместе: я сам, Витек, Генка Шкурин, Бомба, Серый Левченко… вся наша пацанская братва. Потом, если встречались, всякий раз кого-то не было, а с годами все реже и реже, я вот уже лет пять ни на какие встречи не хожу, и не надо.
А Серый – двух лет после школы не прошло, как пропал в Афгане. Именно так, не погиб, а пропал без вести. И нет его ни среди живых, ни среди умерших, и вряд ли он уже подаст весть. Он был отличный парень, верный друг, я часто думаю о нем, хотя уж сколько лет прошло. Уже и та война почти забыта, давно умерла его мама, не вынеся разлуки, отца же никогда и не было.
Никогда не говори «никогда». Дурацкая присказка. И «последний» говорить нельзя. Меня этим на службе заразили, ротный наш, когда слышал, враз обрывал: «Последняя у попа жена!» – так и не знаю, что это такое, да и знать на кой. Крайний, последний?.. – чушь чушью, а прилипло и не отдерешь.
Да. Ну вот крайний день, вернее, вечер. Мягкие сумерки в открытом окне, ветер как бархат. А то окно в мужском сортире – туда забежали, торопясь, давясь от смеха, дверь намертво заклинили шваброй через дверную ручку: уже прошло вручение аттестатов, уже накрытые столы ждали в спортзале, уже летел первый вальс…
Бомба торжествующе потряс бутылкой:
– Грузинский! Настоящий!..
– Гаудеамус игитур! – захохотал Витька.
Разляпистая желтая этикетка, жестяная крышечка-«бескозырка» – ее, сорвав, швырнули в унитаз, утопили с трубным ревом бачка, вновь ржали, как балбесы. Бутылку пускали по кругу вроде трубки мира, гладкое окружье горлышка было теплое от чьих-то губ, но было не противно. Я страшился, как бы не оплошать, не закашляться – черт знает, какой он, коньяк, раньше не пробовал. Глотнул отчаянно, наудалую, эфирная жаркая волна ударила изнутри в нос, уши, даже в глаза, выбив слезу…
Витька небрежно отмахнул рукой:
– Ну, это когда было!.. Вспомнил тоже. Еще бы вспомнил, как бычки курили… Коньяки там, ликеры, всякая такая шняга… уж лет десять в рот не беру. Только водка и сухое красное. А вот знаешь, было дело, один дедок принес бутылку. Немецкий ликер. Довоенный, реальный! «Ягермайстер». Трофей, наверно. Как его не выпили?.. Ну вот принес как раритет.
– Купили?
– Ха! В тот же день. То годами товар пылится, а тут дня не прошло. Ну, это дело такое…
Кратким разводом рук и бровей он без слов выразил капризность антикварного бизнеса.
Как Витьку занесло в эту сферу, не знаю. Мы не особо-то друзья и были, другое дело, что весь класс наш был дружный: кто свой, тот свой, и все за каждого горой. Это потом судьбы раскидали кого куда. Витя поступил на физмат, при том, что не припомню за ним тяги к точным наукам. Видать, и учился ни шатко ни валко… тогда еще общались, потом надолго потерялись из вида, а года два назад ненароком столкнулись на улице.
Он обрадовался. Я?.. Ну, любопытно стало, спору нет, когда он объявил, что хозяин антикварного салона. В букинистах, архивистах, антикварах мне издавна чудился ореол причастности к некоей загадочной стороне жизни, такой, знаете ли, полутени человечества… Конечно, здесь больше пустых фантазий, чем правды, но они сильнее правды. И, конечно, я поперся к Витьке через пару дней.
Оказалось, «салон» – громко сказано. Маленький магазинчик, пыльный, бестолково загроможденный ветхими буфетами, швейными машинками «Зингер», чугунными, фарфоровыми статуэтками: помню черный бюст Пушкина весом, наверное, в полпуда. Короче, продавец старья из однокашника вышел такой же, что и физик – так себе; интерес мой пропал, в лавке я больше не был. Изредка, впрочем, созванивались, то есть звонил всегда он, мне-то незачем. Но вдруг он позвонил и сказал:
– Слушай…
Тон – вот что напрягло. Речь пошла все о том же: давай встретимся, поговорим, есть что обсудить… он и прежде похожую шарманку крутил, а я как-нибудь отделывался. Но тут зацепило. Что-то случилось… Ну что случилось? Голос случился. Таким голосом просто так не говорят, так говорят, когда непросто.
– Ладно, – сказал я. – Когда?.. Завтра в семь? Да. Где?..
В ресторанчике средней руки, но с потугами, то бишь со свечами и полумраком. Не знаю, насколько успешен этот креативный ход, но Виктор затащил меня именно сюда.
– Ну, давай по первой, да поговорим.
– Важное дело?..
Он ответил не сразу и вряд ли уловил нотку усмешки. Пожевал губами, будто уже отведал принесенного официантом «оливье», как-то неладно кивнул – больше нижней челюстью, чем всей головой:
– Сейчас покажу.
Я не отличил «покажу» от «расскажу», а раньше не придал роли портфельчику антиквара. Дурак?.. Да все равно. Был бы умный, тоже б самое было.
Выпили, заели «оливье», невкусным, страшно жирным: креативщики плюхнули в салат кучу дешевого майонеза – наверняка заглушить какую-то просрочку вроде залежалой колбасы. Мне сразу расхотелось что пить, что есть, а Виктор вытер губы салфеткой и полез в портфель.
– Знаешь, – заговорил он, – я не знаю… В общем, смотри.
На стол легла старинная книга в объемном переплете темной кожи, тисненном условно-флористическими узорами.
– Вещь! – от души восхитился я. – Какой век?
– Неважно, – он набычился. – Не в веке дело.
Тут я заметил, что назвать фолиант старинным поспешил. Выглядел тот, как вчера из-под печатного станка.
– Можно?
Виктор толкнул том по столу ко мне. Я раскрыл…
– Вот-вот! И я так же… – он неприятно засмеялся.
Бумага цвета слоновой кости, тугая, гладкая на вид и на ощупь. Увидев, я не удержался провести пальцами – как по льду, как бы даже прохладно, хотя это наверняка тактильная обманка. Бумаги такой я прежде не встречал, книги тоже.
– Так это не книга, – сказал я что в голову пришло. – Это блокнот?
– Не спеши, – он вновь полез в портфель.
Шикарные листы были пусты. Абсолютно. Ни черточки. Полсотни пустых страниц. Я бегло пролистнул их, издав даже не шорох, а что-то вроде шума ветра в дубраве.
– Проверено, букв нет, – Виктор почти не усмехнулся. – Зато вот что есть. В комплекте шло. Так и было: книга и вот…
С теми же стебельно-листьевыми завитушками такой же кожаный футляр, вернее, обшитый кожей твердый ящичек размером со смартфон. А в нем оказалось нечто странное: медная или бронзовая рамка с матовым темно-желтым стеклом.
– Помнишь, в школе? Опыт, физика, – вдруг заговорил Виктор быстро, слова точно шарахнулись, отскакивая друг от друга. – Через кристалл смотреть. Турмалин, что ли?.. Оптика. Помнишь?
Я кивнул. Точно: было такое стеклышко, если держать его над книжкой и поворачивать, что строчки то исчезали, то вновь появлялись. Мы с Серым и смотрели, забавлялись этим фокусом…
Кольнуло сердце, еле уловимо, как паучьим коготком, – а все же.
– Дай-ка.
Турмалиновое или какое оно там окошко закрывало ровно четверть страницы. Я аккуратно уложил его под верхний край книги…
– Приподними, – тускло сказал Виктор и придвинул ко мне свечу. Пламя затрепетало, но выровнялось.
Я приподнял – и под стеклом возникли буквы, бледноватые, сложенные в выгнутую строку, будто я смотрел в прибор ночного видения.
– Что? – жадно спросил Витька. – Что там? Ну!
– Что написано?.. – я как-то очумел.
– Ну да, да!
– Страна серебряной звезды, – прочел я.
– Страна?
– Да.
– Серебряной звезды?
– Да.
– Хм. Ну, дальше. Вниз двигай, читай.
Я поднял взгляд. Лицо Виктора неприятно менялось в неровном, прыгающем недосвете свечного пламени – не то вот-вот рассмеется, не то заплачет. Я вовсе отложил рамку:
– А ты что, сам разве не читал?
Он отклонился чуть назад и вправо, на лицо точно легла маска.
– Читал, – сказал он сжатым голосом. – Но хочу знать, что прочтешь ты.
Я ощутил странное: будто кто-то беззвучно прошел за спиной. Чуть не дернулся обернуться – а верней, дернулся, наверное, потому что Виктор тут же тревожно спросил:
– Ты чего?
– Нет, – соврал я. – Ничего.
В мыслях стало трудно держать порядок, не знаю почему. Обычный нормальный самоконтроль, что дан как бы сам собой, вдруг потребовал усилий – я почувствовал, что держу себя, прямо стискиваю, чтобы не вскочить, не побежать куда глаза глядят, не заорать, как совсем дурак. Я поспешил схватить волшебный визор.
Страна, значит, серебряной звезды. Ну-ну. Я нацелился на эти слова, точнее, на то место. Страна…
За стеклом мутно и выпукло возникло: …планета непогод… что-то еще. Оно точно было, но я не успел разобрать. Два слова, кое-как возникнув, погасли, оставив пустоту.
– Исчезло? – хрипло спросил Виктор и прокашлялся. Я кивнул.
– Давай выпьем, – он выдвинулся из теневой маски, взял графин. Лицо переменилось.
Я малость покривился, вспомнив тошный оливье.
– Нет. Спасибо, не хочу.
– Ладно, – он налил себе.
– Тебе это знакомо? – я ткнул пальцем в книгу.
Он пил как будто с отвращением, не поднимая головы, как бы живым сифоном всасывая водку из фужера. Втянув, горько, некрасиво выдохнул, пустился заедать жирным месивом так, словно все равно, что жрать, салат ли этот или еще какие помои. Я смотрел, преодолевая брезгливость, от молчания делалось еще противнее, и я спросил:
– Откуда она у тебя?
Виктор сперва кивнул, жуя, затем бросил в рот хлебную корочку, разжевал тоже, проглотил и с силой вытер рот рукой, хотя рядом была салфетка.
– Не знаю, – сказал он приглушенно. – Хоть убей. Представь?..
И рассказал следующее.
По субботам у него традиционно был день ревизии: сверка товара с описью, наведение порядка, влажная приборка и такое прочее. И вот в одну из суббот он обнаружил эту книгу, вернее, комплект: книгу и футляр. Как они оказались в лавке?..
– …да я голову свихнул! Ну ведь товар-то ко мне приносят, чтобы деньги получить, так? У меня уже своя клиентура сложилась, и добытчики, и покупатели. Так среди них же дураков-то нет бесплатно отдавать! Спереть – да, это могут, с этим глаз да глаз. А тут… при том, что чужих вроде никого не было – ну нет, конечно, забредали двое-трое случайных, но я с них глаз не спускал, это не они. Кто? Ну…
На этом слове он вновь поднял плечи и взялся за графин.
Я начал догадываться, отчего кто-то постарался избавиться от странных артефактов.
– Так что ты сам-то здесь прочел?
Он так сложно повел бровями, глазами и губами, что учебник психологии затруднился бы классифицировать это движение.
– Ну… – и, не глядя, налил себе водки.
Конечно, физик-антиквар быстро сопоставил пустые страницы с прямоугольным окуляром, начал читать, изумляясь тому, что говорит ему безымянная книга.
– …примерно так же и было, – выразительным взглядом он указал на рамку в моей правой руке. – Держу, читаю… конечно, мозги в кукиш свертываются, но ладно, информация есть информация. Читаю дальше, там тоже всякие премудрые сказания, ну хорошо. Возвращаюсь к первому – на! получи, фашист, гранату. Все другое. Все! Совсем другой текст.
Тут он наконец выпил, и не так, как прежде, а резким заглотом, вбросив содержимое фужера в горло, – я думал, закашляется, подавится, но нет, ничего, сглотнул, выскреб вилкой остатки оливье, сунул в рот, сильно жуя.
«Вот прорва-то», – я мысленно поморщился.
Неровное свечное пламя все дергало светом и тенями его лицо, пока он рассказывал, что сколько бы ни брался читать таинственную книгу сквозь прибор, она никогда не повторилась, всякий раз выдавая иные слова и фразы.
– Стал записывать. Сравнивать. Какой же никакой, а физик, системно мыслить обучен. Сопоставляю, комбинирую, ищу сквозной смысл. О! – он показал шиш. – И так и сяк колдовал, и нет ничего, все какая-то каракатица выходит.
Он раскраснелся – и от водки, и от речи, а я сквозь свой мутный расколбас поймал, что его присказка вот-вот станет сказкой. И для начала он скажет «но»!
– Н-но!.. – он даже перегнул с этим предлогом или союзом, черт знает, я так и не выучил их различать. Он же, дав лишка, вмиг съехал к нормальному «но»:
– Но что-то в этом было, хоть убей. Ну не могло не быть! Если честно, все дела бросил, только этот бред перебирал из раза в раз, как Менделеев свои карточки. Знаешь? Выписал на карточках названия элементов…
– Знаю, – прервал я. – Тебя тоже во сне озарило?
Он усмехнулся, и меня залихорадило сильнее, еще труднее стало пребывать в происходящем, оно тревожно усложнилось, и с каждым словом и секундой тревога темнела, густела, топила…
Что со мной? Во что я влип?! Куда втянул старьевщик?..
– Озарило. Да. Мимо всякой логики. Во сне. Снится мне… кто бы ты думал?
Мне сейчас слушать было подвигом, не то что думать, и сумел я сделать лицом нечто в полгримасы – не знаю, как прочел это Виктор. Может, никак не прочел, он не очень-то на меня смотрел, да и говорил будто больше с собой, чем со мной.
– Серега, – он понизил голос. – Понял, да?
– Серега?.. – с натугой сообразил я.
– Ну да, – тут он взглянул прямо. – Серега. Левченко. И знаешь… точь-в-точь такой, как я его в после… в крайний раз видел.
Секунд пять мы смотрели друг на друга молча.
– Ты был, когда его на службу провожали?..
– Нет, – я отвел глаза.
– Да?.. А то я и не помню уже. Ну, вот такой он ко мне и пришел, не изменился. А я… да если честно, я о нем и думать забыл. Ну сколько лет-то! Целая жизнь прошла, все перевернула, все куда-то унесла… А выходит, не все. И главное, знаешь, я вот так, а он напротив, руку протяни – а какая-то преграда между нами. А какая – не понять. Я ему: «Серый, Серый!» – а он только улыбается, и все. Тут меня жена локтем в бок: чего орешь, мол?.. Проснулся, лежу дурак дураком и думаю.
– Думаешь?.. – спросил я по-дурацки, не заметив этого. Но и Виктор не заметил.
– Да. Что думаю? А что в книжке-то этой, это же все он. Серега. А?.. Это он хочет что-то мне сказать. Лежу, обалдеваю от этой мысли и привыкаю, что это правда! Весь этот бред взял и сложился в смысл. И знаешь, какой это смысл?
Я почувствовал, как начинают мелко подрагивать пальцы, постарался спрятать руки.
– Какой?
Я невольно понизил голос. Виктор тоже:
– Он, – и показал пальцем как-то не вверх, а вкось, – оттуда видит всю мою жизнь. Судьбу. Ты понял?
– Откуда? – еще тише спросил я.
– Ну а я знаю? Где он там – между землей и небом?.. Но он оттуда все знает про меня. Что со мной будет. Завтра, послезавтра, в любой мой день. Когда и где я умру. И как. И если я захочу все это узнать, он скажет мне. Легко.
Меня по-прежнему растаскивало в стороны, пугающим словам я совсем не удивился. Но в душе еще потемнело. Мелькнуло: ну что, вот так и сходят с ума?.. Знак вопроса возник из ниоткуда, заколыхался в сумерках: призрачно-облачный с серебристым отливом, злостный, опасный.
– А ты захочешь?
Он потупился. Лицо сразу набрякло, огрузнело.
– Ну а зачем я к тебе?.. – буркнул он, глядя вниз.
Свечное пламя вдруг отчаянно затрепыхалось от неведомого дуновения, я перевел взгляд на книгу, погреб судеб, – открыл и разбудил свою, пошла она порхать, чертить незримый путь, хочешь ты или нет. Можешь узнать его. А можешь дальше жить, не зная, что будет с тобой, но зная, что этот путь предрешен не тобой. Печать, подпись. Точка. Выбирай.
– Слушай… – я услыхал себя так, будто заговорил чужой, вселившийся в меня. – А отчего ты вместо «последний» сказал «крайний»?..
– Да оттого же, – он кивнул на книгу. – Ну? Будешь смотреть дальше?
Автор: Всеволод Глуховцев
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.