Чем полнее луна ликом сияет, тем шире в людях душа растворяется! Забываются в её свете горести будней и печали дня… Беззвучная музыка бежит по ночному небосклону и внемлют ей люди всем существом своим. Увлекает их танец звёзд, утешает нежность ночи. Сам лунный свет каждого под руку берёт и до рассвета провожает. Доверяют ему, как никому другому, ведь к светилу ночи он любого ближе! Первым вестником у неё служит, даже свита звёздная не таким почётом одарена.
Чествуют в Луноградье царицу ночи, служителей её и первого гонца. Превыше власти земной, княжеской, её ценят, да и власть княжеская пред ней благоговеет.
Однако ж ехал той ночью по дороге из Солнцеграда купец именитый, и был он в сильном недовольстве. Слыл Гробар человеком жадным, но в торговой сфере умелым – всё, что ни есть под солнцем он продать и купить мог, всякой вещи ценник привесить. Таковой славе не только именем, но и делами нужно быть впору. Вот и приходилось купцу раз в год в нелюбимые земли Луноградья ехать, дабы выменять там вещиц небывалых! А то людям лишь дай волю слухи распускать! Станут наговаривать, будто Гробар не так уж в торговом деле крепок, не столь уж и умел – раз под луной есть вещи его выгодой не измеренные, на полки его бакалеи не притиснутые.
-И как только эту луну оценивать… - заворчал купец, едва ночь подступила, - если бы не время моё дорогое, ни за что бы под луной не ехал! Я понимаю, солнце! От него и света в избытке, и тепло, и жар… Доходов извлечь можно без счёту! А луна… Темноту не рассеет, тепла и, тем боле, пыла жаркого не даст. Висит себе в ночи, на монету похожая… Вот и цена ей грош! Кругляш щербатый!
Рядом с тележкой Гробара шествовал удалой молодец, главный задира и буян всего Солнцеграда – Куричем прозываемый. Кулачищи у него, что булыжники грузные! Блестят сбитыми костяшками, грозятся хрустом суставным. Коли под горячую руку кто подвернётся, будь то хоть дуб вековой или шайка разбойная – в один взмах их с земли снесёт! Лучшей охраны обозу и не пожелаешь, только не часто Курич в наём шёл. Но сейчас матушке его дом подлатать надо было, потому и пришлось работать идти… Драку ради грабежа, дебошир не признавал, а кроме схваток, ни в чём преуспеяния не имел.
-Ворчун ты, - буркнул кулачный мастер. Гробар ответом его не одарил, поскупился. Он и самого охранителя себе брать не слишком-то хотел, думал, поначалу, одни кулаки взять на подержание. Но Курич с ними, ни за какие деньги бы не расстался! Пришлось на цельного увальня раскошеливаться, что тоже настроения купцу не прибавляло.
Курич, хоть и под солнцем родился, и под ним же костяшки до мозолей сбил, а всё же и к луне имел уважение. Драки она явно не чуралась, раз на её лике столько пятен боевых усматривалось. Да и служители лунные, звёзды, дерзко по ночам мерцали, не иначе как поединка чая. Только лунный свет, вестник неизменный, мягок, казался, характером, но и его забияка ценил, за часы отдохновения под ним проведённые.
Красива была ночь в глазах Курича! В её палитре синева с чернотой сливалась, словно у синяка недавно выбитого. Сладостен для задиры был тот цвет, мысли навевал, будто и небосклон бранью живёт, и к ней детвору земную склоняет. Но Гробар, тем часом, всё пуще раздражался…
-Я, конечно, и с луны сниму навар, поэтическую всякую выручку… Только спрос меньший, так что владычица ночная меня всё равно, что грабит! Лучше бы потеснилась за горизонт, уступила бы солнцу все сутки сразу. Ох, да ладно ещё она… Самое бесполезное у ночи дитятко – это свет лунный! Как бы ни пыжилась луна, гонца своего ни погоняла, толку с него, что с пустоты на прилавке. Продать возможно, но усилий оно не окупает! Тусклый, блёклый… Еле светит под ноги, того и гляди лошадь навернётся, али сам в овраг упадёшь. Наверно, ждёт, что ему денег дадут за полноту сияния. Нет, ни получит, ни гроша! Пусть сначала докажет, что полезность хоть какую имеет, дармоед!
-Сам же хотел ночью путь продолжать! До Луноградья уж рукой подать, не роптал бы попусту, - заметил Курич.
Возмущённый купец может и ответил бы, но тут колесо телеги об камень споткнулось, и он, подскочив, разразился, - Накипь лунная! Приживала! Одни убытки с тебя, лодырь тусклотелый!
Расстроился лунный свет от таких речей. Чуткий у него был характер, обидчивый. Не леность наделяла его свет мягким блеском, а обходительность и любезность. Не похож он был на солнечного близнеца, иная в нём находилась живость… Где солнечный ясностью разил, там лунный приют давал очам. Коли один жаром пыхал, то второй свежестью дышал. Если первый - пылом и напором дня являлся, то второй - заботой и тишиной ночи.
Не меньше лунный свет заботился о жизни поднебесной, чем солнечный! Потому и огорчили его неимоверно злые слова купца прохожего… Захотелось ему словом с обидчиком перемолвиться, разъяснить в чём лунного вестника краса и благость. Но как свету людскую речь повести? Если и получится слово вымолвить, то оно везде, где он есть произнесётся!
Призадумался луны глашатай, поразмыслил… Нужны ему были уста человечьи или то, что им сподобиться может! Чтобы мог он удержать звук в мерках говора, и не разнесся тот сразу по всей земле подлунной, до самых краёв подсолнечных.
Но где ж такие уста найти, коими никто не пользуется? Неволить свет никого не хотел – ни человека, ни зверька, ни мотылька с мелкотою всякой… Спящего тоже потревожить было совестно, разве что того кто проснётся уже вряд ли…
Видел лунный свет всё, чего касался. И мгновенья не прошло, как отыскал он на луноградском кладбище мертвеца, землицей лишь слегка присыпанного. Подумал чуток луны гонец, да и юркнул покойнику в ухо, всем своим светом тленную плоть заполонив. Тесно в ней оказалось! Землица с пылью очи впалые так засоряла, что и не моргнуть… Стряхнул её лунный свет рукой покойника, поворочался потом слегка, дабы в новом теле обжиться. Но едва он голову из могилы приподнял, как ударило его нечто промеж глаз лучезарных… От такого удара, свет аж наружу чуть весь не просиял, однако, сумел всё ж удержаться, и на дно ямы в мертвеце упал.
-Куда покойного тащишь, наглец?! Я его только землёй засыпать начала, а ты назад выволакиваешь! – раздался голос девичий.
Стушевался лунный свет, устыдился собственной выходки. Не хотел он ведь неприятности кому-либо чинить! Принялся управитель мёртвого землю на себя сгребать, даже в глазницы снова песка насыпал…
-Погоди ты! Всё равно ровной горкой опять не уложишь, так что брось крутиться! Скажи лучше, зачем усопшего из могилы потянул? И как зовут тебя? Меня, например, Коськой все прозывают!
-А я… Луносвет! Коли на людской лад меня именовать, - прошамкал луны вестник, с челюстью и языком осваиваясь.
-Ладно, Луносвет, вылезь малость и объяснись, - дозволила Коська со вздохом.
Высунулась наружу голова покойника, мягкий свет из глазниц источая, - извини, что труду твоему помешал, думал, бесхозный он, этот мёртвый…
-Ну а коли и ничейный даже, можно хватать и таскать туда-сюда?
Совсем ещё малой девицей оказалась Коська, и десяти годов не исполнилось. Платьице её, хоть и белым ткалось, да от земли кладбищенской серым окрасилось. Опиралась она на лопату, что ей в самый рост была - для девичьих рук, наверно, нелёгкая. Заметил ещё Луносвет, что Коська босоногая ходила, а на голове кос имела без счёта! В сияние, что из глаз покойного исходило, косы цвет меняли - от белизны до рыжести.
-Прости, не знал куда уместить себя. Нет у меня своего вместилища, чтобы голос умерить и речью его оборотить... – повинился Луносвет.
Призадумалась Коська, потом рукой куда-то махнула, - там вон дом на окраине Луноградья стоит, давно уж как заброшенный. Печалюсь, как на него гляжу… Думаю, если ты в него подселишься, всем оттого довольство будет. А покойного уж оставь, закопать его надобно.
Поблагодарил девочку Луносвет, откланялся, в могилу уложился, и в ночь, с другого уха, выскользнул.
Мига не прошло, как он уже искомый дом объял, и через щёлочки внутрь просочился. Сыро было на новом месте, затхло и пыльно… Но вполне та изба годилась, чтоб лунному свету быть пристанищем! Стояла она на четырёх пнях коренастых, ногах бревенчатых. Была у домика и дверь скрипучая – какие-никакие, а уста для речи! Оконца же, хоть и мутные, но для света, словно очи отворялись! Крыша же, угловатая, могла для солидности и убором головным выступить…
Так замечтался луны гонец, что и не заметил, как корёжится его убранство! Задрожал домик, накренился, распахнул двери, да исторг наружу крыс, мышей летучих и живность мелкую. Не светом одним ведь это местечко обживалось! Но Луносвет оттого не расстроился - утёрся ступеньками входными, моргнул всеми ставнями, прыгнул разок, другой… Клубами пыльными прокашлялся, и дышать аж стало легче!
Пусть и не дивно красивым он вышел, но для беседы вполне себе пристойным. Пора было купца сыскать, и за обиды сказанные объясниться. Тот, не иначе как, в трактире каком на ужин и ночлег остановился. Силой света туда уж было не прыгнуть, пришлось топать пнями-ходунами неуклюжими…
Заскрипело оттого тело древесное, старое оно ведь, того гляди развалится! Однако ж свет лунный ни одной щепке отпасть не дал - удержал её лучиками, словно гвоздями. Шаг за шагом, Луносвет всё более в домике осваивался. Вскоре он уже на бег перешёл, подобно зверю четвероногому. Затопал лунный свет по улочкам, местные от него только и успевали разбегаться! Но едва дом светозарный мимо них проносился, оглядывались ему вослед луноградцы с трепетом и восхищением.
Добежал Луносвет до главной площади и лишь там приостановился. У знаменитого трактира, славного тем, что всех в нём привечали, люди толпились в недовольстве. Негодовали они, что вынуждают их на улице мяться, и не пускают в чертог уюта гостиного. Даже вынести съестного да спиртного отказываются!
-Почему нас не пускают! – метался по площади ворон, - Всегда же пускали и приветствовали!
Из окна харчевни высунулся хозяин заведения, и вверх, на луну, пальцем показал, - Наш обычай извечен, как само светило – двери для всех открыты, кого царица ночная своим светом при входе провожает. Не моего ума дело почему, но сегодня она никого из вас своим светом не одаривает, так что и дверь для всех заперта пока останется.
-Ты и сам, матушкой лучистой, не благословлен! – ответствовал возмущённый ворон.
На это трактирщик на нашёл, что ответить… Пришлось ему самому наружу вылезти, и к смятённой толпе присоединиться.
-А ты кто таков? – заприметил пернатый Луносвета, - Светишься так, будто весь лунный свет в тебе заперт. Ты что, подлец, матушку нашу обобрал? Гонца её первого пленил?!
-Нет, нет… Я путник простой, - забормотал домик, прихлопывая дверью. Но толпу хлопки дверные не убедили. Начал народ на Луносвета со всех сторон наступать, а один парнишка, в тряпьё с ног до головы замотанный, уже в окно ему влезть пытался. Взволновался лунный свет… Знал он этого чужака по былым ночам, вором тот был мастеровитым. Ежели допустишь такого в своё око, то чего доброго, и правда украдут тебя…
Стряхнул Луносвет незваного гостя, и прочь от толпы ринулся, пока ему уста дверные не выломали. Куда он нёсся и не примечал, пока звуки громкие его слуха не тронули! Оказался луны гонец перед другой корчмой, где кипела драка яростная. Уж не здесь ли его обидчик себе пристанище нашёл?
-Чего искал, сосед? – хлопнули вопросом двери трактира.
-Да вот… - заскрипел створками Луносвет, - ищу купца одного…
-Гробар тебе надобен? Сейчас позовём! Сплюну его тебе, с большим удовольствием.
Зашумело внутри у корчмы новым звуком, гомон поднялся, скрип, скрежет! Распахнулась входная дверь, и раздался знакомый вопль сердитый… - Да как вы смеете! Я вас куплю и на растопку пущу, огрызки древесные! – это купца Гробара, скамьи, столы и стулья на улицу выталкивали.
Не успел Луносвет ставнями моргнуть, а обидчик уж перед ним на землю вывалился. Встал крикун на ноги, отряхнулся, и хотел было вернуться, но трактир зев свой дверной уж затворил, и проход давать отказывался.
-Ты что себе позволяешь, хавальня! За еду мной уплачено, и за ночлег тоже! Распахнулась немедля, хамка питейная!
Харчевня в ответ даже окна перед ним закрыла.
-Простите, можно вас на минуту, - смущённо окликнул купца Луносвет.
Гробар обернулся, кратким взглядом его оценил, и вновь отвернулся, - не интересует.
-Вы о чём?
-Такой клоповник как ты, пусть и с освещением, даже на дрова не продашь.
-Вам не нравится мой свет? Он слабее солнечного, знаю, ведь он кроток, мягок. Каждого объять готов, каждого ко сну и покою сопроводить. В нём нет настойчивости собрата дневного, но хрупкость его многим сердцам приятна.
-Слабый, вот именно. Есть, конечно, ветроплюи и пустомели и они тебе вторить примутся! Про нежность всякую, чуткость… Но для таких ценителей у меня и так товару много, с которым мороки меньше, а навару больше. Моё время, чтоб ты знал, вообще один из самых драгоценных припасов мироздания, ничего дороже под солнцем и луной никому не сыскать. И ты, между прочим, мне уже задолжал. Времени на болтовню с тобой истратил столько, что и сотней таких древесных фонарей не окупишь! – купец сверкнул глазами зло, и больше уверения Луносвета ответом не удостаивал.
Трактир, наконец, открыл ему двери. На пороге возник хозяин заведения и принялся зазывать купца обратно, извиняясь всячески пред ним и заискивая. Гробар, пообещав харчевне серьезные взыскания, важно прошествовал внутрь. Сурово погрозив своему владению кулаком, трактирщик тоже исчез в грохочущем зале, где всё еще гремела свара.
-Весело он ругался, а? – хихикнула корчма дверными створками.
-Не знаю, - ответил, поникший крышей, Луносвет.
-Чего загрустил? А хочешь, я тебе Курича вытолкаю? Надоел уже дебошир проклятый! Все внутренности мне переломал!
-Нет… Не надо…
Но трактир уже загрохотал нутром, и миг спустя вышвырнул наружу вздорного гостя. Возмутитель покатился по земле, к самому порогу Луносвета… Хоть и был он весь побит и окровавлен, но сразу же вскочил - отбросил ножку стула, сплюнул огрызок стола, и весело, с хрипотцой, расхохотался.
-Вали отсюда, надоел твой дебош, - напутствовала его корчма, затворяя двери и окна.
-Экая неженка, - всё ещё веселился Курич, - велико ли дело, сломать парочку столов, разбить с десяток стульев, я даже окна ни одного ни выбил…
-Если б ты, подлец, глаз мне выбил, я бы тебя и вовсе перемолола! Всё! Говорить с тобой не желаю! Вон стоит грустный соседушка, до бесед охочий. С ним и говори! Но ежели пальцем его тронешь, я тебя всеми этажами задавлю!
Забияка Курич ухмыльнулся с довольством, и только теперь заметил печального Луносвета, - а ты чего такой понурый? Вот вижу когда таких смурных, аж кулаки опускаются… Я б тебе вдарил под крыльцо, чтоб ободрить, да ты ж оттого ещё больше закручинишься. Кто тебя огорчил то так?
-Купец один. Лунный свет словами умалил…
-Гробар то? – Курич уселся на землю, - Нашел, кого слушать! Ему лишь бы торгашить с выгодой. Если б я ему внимал, он бы уже кулаки мои драгоценные по костяшкам и суставам распродал. Ты ведь и есть лунный свет, так?
-Да, - подивился Луносвет, - как вы поняли?
-Ну, я тебя завсегда узнаю! Кроме тебя, да матушки моей, никто, пожалуй, не утешал меня безмездно и всегда. Бутылёк сивухи, например, приласкает на миг, а потом три мига мучить будет. Драка для меня весела извечно, но и она свою плату синяками, да ссадинами взимает. И то и другое, к тому же, от жизни ещё затребовать надо. Но ты, как и матушка моя, всегда верны, в своём утешение, даже если не спрошены о нём. Трудно о том судить такому как я, но может оно и есть любовь, а?
Луносвет даже чуть улыбнулся порожком, приподнялся крышей, а Курич всё продолжал, - отец мой, тоже славный малый. Где-то в дальних краях воюет. В его словах и действиях я тоже любовь всегда видел. Но она больше на свет солнца походила – тёплая, но порой знойная, светлая, но иногда слепящая. Ей, наверно, такой и пристало быть, или таковой казаться, как и солнечному твоему собрату, собственный норов иметь.
Луносвет тоже присел задним углом на землю, и с интересом ставни на драчуна уставил, а тот умолкать и не думал… Не часто кто его словами интересовался, редко кто за пудовыми кулаками самого Курича прозревал…
-Гробар тоже свой нрав имеет, и ты ему не пригож. Что ж, может оно и к лучшему, что он тебе ещё цены не придумал, а то он мужик цепкий. На мои кулаки вон как заглядывается! У одного мальца, как говорят, он изловчился сердце, нутро и дыхание выкупить. У многих, купец, даже сны взимать ухитряется. Он бы и солнца свет приобрёл, коли бы светило на его запросы отвечало. Ты же, в его глазах, меньше гроша, а в моих, бесценен, как любовь матери…
Долго ещё говорил Курич, а Луносвет всеми ставнями его слушал. Уже и рассвет приблизился, из-за горизонта выглянул. Тут-то и прервал их беседу огромный особняк, неведомо откуда взявшийся.
-Опять ты по ночам сумасбродишь! – загрохотал великан многоэтажный, - Я тебя, конечно, по утрам иногда терплю, лунный мой сродник, но ты же не только в утро, ты ещё и на землю лезешь!
Светилась та усадьба яркими, почти яростными лучами. Лишь солнечный свет мог так лучиться, подобным напором сиять.
Луносвет было съежился под силой собрата лучезарного, но потом ободрился. Выпрямился, нахмурился крышей, и ответил, - ты, брат мой солнечный, как и я всю землю каждодневно посещаешь. Радуешь многих, веселишь. Но с неба слазишь ты, только чтоб меня попрекнуть, а я спускаюсь за утешением, как для себя, так и для других.
-Опять ты куражишься, - надвинулась усадьба на Луносвета, - надоели твои капризы, и с порядком извечным разноречия! Раздавлю твоё пристанище, тогда живо на место вернёшься!
Как не упрямился домик лунного света, а под таким весом суждено ему было быть раздавленным… Но Курич вдруг с земли поднялся, суставами на кулаках хрустнул, и сказал, - я драку завсегда уважаю, но никак не избиение большими малых! Так что, надобно мне сражение это уравновесить!
Ринулся солнецградский забияка на огромную усадьбу, с неистовой силой по стене её кулаками вдарил. Не много мгновений ему понадобилось, чтобы стену особняка в труху измолоть, а через тот пролом, солнца свет назад на небо вывалился.
-Спасибо тебе, Курич, за помощь. И за разговор спасибо особливое, но, на самом деле, прав мой дневной родич. Уходить мне пора, и до самой ночи мы с тобой уж не повидаемся. Только домишко, что пристанищем мне послужил, поставлю куда получше окраин…
-Ага, свидимся ещё, лунный, - махнул рукой вояка.
Побежал Луносвет пнями-ходунами на площадь центральную и там решил домик свой покинуть.
Дивились потом луноградцы, как так дом с окраин в самый центр прыгнул, но удивлялись сему недолго. Под лунным-то светом всякие чудеса случаться могут! О чём слух не пусти, оно может статься и взаправду.
Поговаривали, что домишко на пеньках стоящий, сам лунный свет посещает! А раз такой говор шёл, то мог он оказаться и истинным. Потому, к тому домику, во всём Луноградье относились почтительно. Латали и чинили его, по мере сил, но порог переступать решимости не имели. Вдруг луны гонец туда явится, а тебе и сказать нечего…
Только Коська, могильщица, дверь того дома отворяла, ведь знала уже, как к лунному свету обращаться.
Луносвет.
Луносвет - сказка из цикла Луноградского
12 октября 202412 окт 2024
15 мин